- Какая, нахер, любовь? – заорал он, нависая над баюкающим ноющую ногу Спенсем. – Меня королевский дворец ждет, золотая посуда, шелковые простыни... ой...

- Не смей пинать атамана, - Жак методично встряхивал медленно охреневающего аристократа, приподняв его над землей. – Значит, в тебя наш командир влюбился? Хорош, нечего сказать. Тощий только, но это поправимо.

- Да... – полузадушено шипел виконт, болтая ногами. – Да я тебя... в колодки... на вот!

Удачно извернувшись, он ловко дернул ногой, и Жак, выпучив глаза, согнулся пополам, выпустив свою добычу из рук. Сейчас его куда больше интересовала сохранность собственных весьма немаловажных органов, подвергшихся подлому нападению.

- Наших бьют! – раздался боевой клич разбойников, и Спенс, забыв про все на свете, мужественно заслонил собственным телом побледневшую любовь всей свой жизни. Последнее, что он запомнил, была подошва сапога Клариссы – подружки Жака, воспринявшей нанесенное ему повреждение, как личное оскорбление.

- Сколько пальцев я тебе показываю? – поинтересовалось размытое серое пятно голосом лучшего друга. Спенс не мужественно застонал. Пятно сочувственно закивало и поднесло к его губам плошку с прохладной водой. Атаман вцепился в нее, словно в индульгенцию от всех грехов, и начал жадно глотать живительную влагу. В голове медленно прояснялось.

- Где он? – прохрипел Спенс, вспомнив о главном. – Вы же не...

- Да живо твое сокровище, - фыркнул Жак, отставляя воду. – Клар, когда тебя стукнула, так перепугалась, что про все забыла и только вокруг твоего бесчувственного тела хлопотала. Боялись, не зашибла ли насмерть – удар-то у нее сам знаешь какой тяжелый. Ан нет, дышишь. Так что мы тебя ко мне перенесли, а в твоем доме змею эту белобрысую заперли. И что теперь с ним делать?

- Не знаю, - тяжело вздохнул Спенс и осторожно попытался сесть. Голова болела и кружилась, но в общем самочувствие было вполне терпимым. – Как я к нему подступлюсь, а? Он на меня как на грязь смотрит.

- А ты не торопись, - усмехнулся Жак. – Пока пусть взаперти посидит, одумается. А после ты к нему зайди, поговори по-человечески. Вином угости, мы в последний раз славное вино взяли в том обозе. Поухаживай за ним, авось и оттает...

- Думаешь, у меня получится? – с надеждой спросил воспрянувший духом атаман. Жак уверенно кивнул головой, но глаза его предательски забегали, невербально сообщая, что их обладатель нагло врет. – В любом случае, можно попробовать... а не засмеют?

- А ты скажи, что мы выкуп за него ждем, - посоветовал Жак. – Надо записку старому графу отослать, заодно и деньжат срубим.

- Зарабатывать деньги на любимом? – ужаснулся атаман. Жак побагровел и как-то странно закашлялся, заставив Спенса покраснеть в очередной раз. – Хотя... идея не так уж и плоха. Но, кто напишет записку?

- Твой виконт пусть и напишет, - предложил Жак. – Он же тут единственный грамотный.

- Как-то не хорошо получается, - посетовал Спенс, хотя внутренне уже согласился с другом. Нельзя, чтобы собственные люди страдали из-за его любви, а значит – пусть будет выкуп.

На пороге своего дома он замер в благоговейном ужасе, не решаясь войти внутрь. Жак предусмотрительно впихнул ему в руки бутыль дорогого мускатного вина, взятого ими с последней добычей, и атаман, откупорив его, быстро приложился к горлышку для храбрости. В голове приятно зашумело и сделать следующий шаг оказалось куда проще.

Виконт, напряженный словно натянутая тетива, стоял посреди единственной комнаты, служившей домом атаману разбойников. Он не присел ни на колченогий табурет, ни на скамью, ни даже на вполне себе чистую кровать, и даже, казалось, поднялся на цыпочки, стараясь как можно меньше соприкасаться с поверхностями.

- Это свинарник, - сообщил он вошедшему Спенсу. – Если уж меня похитили, то могли бы и позаботиться об условиях жизни! Неужели кто-то предполагал, что я смогу хотя бы прикоснуться этому, не говоря уж о том, чтобы сюда лечь?!

«Кто-то» виновато захлопал ресницами, не понимая о чем идет речь. Он потратил целый день, чтобы вылизать свое жилье до блеска и даже выпросил у Клар постельное белье, водившееся только в ее доме. Даже, кажется, выстиранное постельное белье, по крайней мере, пахло оно как-то хорошо, по мнению не разбиравшегося в этих делах Спенса. По нему так, не воняет - и ладно. Дьявол, как же он не подумал, что для его счастья сероглазого все это не подходит?!

- А куда? – дрогнувшим голосом осведомился атаман. Фабиан непонимающе уставился на него. – Ну... а куда бы... смог лечь?

Красивое лицо виконта пошло багровыми пятнами, и атаман сообразил какую сморозил глупость. Он отчаянно замотал головой и выставил вперед руки.

- Нет-нет-нет! – зачастил он. – Я имел в виду, что нужно сделать, чтобы вы чувствовали себя уютнее?

- Постелить мне в карете! – огрызнулся юноша, но, заметив как сник атаман, смилостивился и ответил:

– Ладно, позовите сюда троих людей, я объясню им, что делать.

- Сию минуту! – обрадовался Спенс и, выскочив из дома, перевел дух. А потом со всех ног понесся к Клар.

- Нет, нет и нет! – провозгласила разбойница, уперев руки в округлые бедра. Ее пышная грудь, обтянутая темно-синей материей, возмущенно вздымалась, отвлекая внимание, но Спенс уже знал, как совладать с самым упрямым членом их банды.

- Кларри, - заныл он, делая большие блестящие глаза, просто излучавшие мольбу и отчаяние. – Радость моя, девочка моя, золотая моя... ну пожалуйста!Ну хочешь мы потом лавку того купца возьмем, а? Тебе там ожерелье приглянулось... А хочешь...

- Я хочу новую посуду, Спенс, - немедленно отреагировала Кларисса, как любая женщина, моментально почувствовавшая легкую поживу. – И занавески, а то Жак довел последние до стадии половых тряпок. И котлы! И чтобы с готовкой мне отныне помогал кто-нибудь из молодых, а то ишь хорошо устроились!

- Все, что захочешь, - заверил ее совершенно счастливый Спенс. – Ты только приведи там все в порядок...

К вечеру дом атамана было не узнать. Клар лично командовала уборкой, а за всем этим зорко следил молодой виконт, не стесняясь вмешиваться в процесс. Несколько раз они даже сцепились с разбойницей, и Жак протер свой единственный глаз, став свидетелям потрясающего зрелища: Кларисса, потерявшая дар речи. Ругался благородный Фабиан не хуже самого последнего сапожника, а некоторых выражений вообще никто в шайке до сих пор слыхом не слыхивал. Спенс смотрел на него с немым обожанием, ощущая необычайный прилив сил и скорое исполнение надежд.

Разошлись все затемно, усталые, издерганные, но довольные тем, что хоть немного помогли атаману. Нет, каждый из них про себя не раз подумал, что сбрендил должно быть командир, но только взглянув на лучащееся лицо Спенса, благоразумно решал оставить свои мысли при себе. Пусть его балуется человек, чай не с огнем играет.

Спенс, тем временем, снова стоял у порога, в обнимку все с той же бутылкой вина. В другой руке он держал глиняную миску с печеным мясом, которое мастерски готовила в углях Клар. Нерешительно помявшись, он постучался в дверь собственного дома.

- Да заебали уже! – раздалось изнутри. – Проваливайте, наконец, к...

- Я принес поесть, - робко произнес атаман, не ожидавший такого приема. Дверь моментально распахнулась, и перед ним предстал Фабиан, небрежно опирающийся на свежепомытый косяк. Лунный свет добавил серебра его глазам, превратив их в бездонные озера, а кудри засияли, подобно драгоценным камням. Спенс благоговейно раскрыл рот, чувствуя тяжелое тепло, наливающее чресла, и сделал шаг вперед. Перед носом со стуком захлопнулась дверь, и только сейчас атаман понял, что его руки пусты. Его охватило праведное негодование.

- Эй! – забарабанил он в дверь. – А меня пустить?! Это мой дом, между прочим.

- Ты воняешь! – безапелляционно заявили ему. – Помойся, и может быть, я разрешу тебе здесь ночевать.