Упершись локтями в колени и опустив голову на грудь, я пытался подобрать слова, чтобы выразить свои чувства. Слов, конечно же, не находилось. Во всяком случае, единственно правильных.

— Ты — это все, что мне нужно, — наконец выговорил я.

— И…

— И всё. Зачем нам жениться? Разве нельзя просто…

— …жить вместе? — Она уже и это предвидела. Все пути к бегству были отрезаны. — Мы уже четыре года вместе и до сих пор живем по отдельности. Я не первый раз завожу разговор на эту тему, но ты всегда увиливаешь. Я даже тактику сменила. Если помнишь, какое-то время я вообще не вспоминала об этом, надеясь, что рано или поздно ты сам предложишь поселиться под одной крышей. Но этого не произошло. Теперь же полумеры меня не устраивают. Хватит пробовать воду ногой. Все или ничего. Сейчас или никогда. Каков твой выбор?

Я не ответил. Я застыл в оцепенении, раздумывая над тем, чем же все это кончится, и одновременно, как ни странно, пытаясь вспомнить, где сейчас находится команда звездолета «Энтерпрайз».

Мэл встала и прошлась по комнате, нервно глотая слезы.

— Ты просто не хочешь ничего менять, да, Даффи? — Она пыталась оставаться спокойной. — Ты хочешь, чтобы все оставалось как прежде, да? Так вот, так больше продолжаться не может.

Я по-прежнему молчал, размышляя о том, случилось бы все это, если бы я настоял на просмотре «Звездного пути». Может, конечно, мы бы и повздорили, но до такого кошмара дело бы точно не дошло. Наконец, когда тишина стала такой гнетущей, что ни я, ни команда «Энтерпрайза» выдержать ее уже не могли, я озвучил единственную пришедшую мне в голову мысль:

— Я тебя люблю.

Раньше эти слова всегда выручали меня, и сейчас как никогда я рассчитывал на их магическую силу. Они просто должны были вернуть все на свои места.

— Ты говоришь, что любишь меня, но разве это так? Я прошу тебя доказать мне, что ты меня действительно любишь.

И тут она зарыдала. Точнее, ее попытка не зарыдать закончилась полным провалом. Она рыдала от негодования. Я этих слез явно не стоил.

Я хотел обнять ее и успокоить: мол, все будет хорошо, но, к собственному ужасу, не смог этого сделать, так как впервые со дня нашего знакомства не был в этом уверен. Не глядя в мою сторону, Мэл взяла пульт, включила телевизор и исчезла за дверьми спальни. Я же, взглянув на титры «Звездного пути», со вздохом телевизор выключил.

Я уже десять минут стоял перед прилавком со сластями в магазине «24 часа» на улице Клэпхем-Хай и ничего не мог выбрать. Тьма людей успела за это время купить сигареты, газеты, презервативы, хлеб и тому подобную ерунду, а я все стоял, прислонившись к прилавку, и молча рассматривал шоколадки. Моя ссора с Мэл перевернула все вверх дном. Теперь все было не так, как должно было быть. Даже шоколадки. Я точно знал, что не хочу «Wispa», «Turkish Delight», «Snickers», «Star Bar», «Twix», «Toffee Crisp», «Crunchie», «Bounty», «Aero», «Lion Bar», «Yorkie», «Caramel» или «KitKat». Осознать это было несложно. Гораздо сложнее оказалось разобраться с «Revels» и «Mars». «Revels» представлял собой набор очаровательных маленьких фигулек в шоколаде, a «Mars», как выяснилось, заряжал энергией. По отдельности они воплощали разные стороны моей натуры, а соединившись, делали мою личность полноценной. Не в силах удержаться от метафоры, я взвесил в одной руке «Revels» (независимость и кайф), а в другой «Mars» (Мэл — первая женщина в моей жизни, в которую я по-настоящему влюбился).

— Эй, приятель! — оборвал мои кондитерские размышления приземистый юнец, стоящий за прилавком. — Ты их покупать-то собираешься, или как?

— Что? — с трудом возвращаясь на землю, переспросил я.

— Ты уже десять минут таращишься на шоколадки, — заявил он, барабаня пальцами с золотыми печатками по кассовому аппарату. — Ты их покупаешь или взвешиваешь?

— Я раздумываю над тем, какая из них мне больше нравится, — беспомощно ответил я. — Это, знаешь ли, непростой выбор.

— Теперь уже простой, — с угрозой в голосе сказал парень. — Эти шоколадки в кашу превратились, пока ты их мусолил. Значит так, уйдешь, когда заплатишь за обе.

— Если бы все было так просто, — едва слышно пробормотал я.

Протянув парню монету в один фунт, я дождался сдачи и направился к выходу.

— Эй, приятель! — догнал меня его голос. — Ты не взял свои шоколадки!

— Я знаю, — вздохнул я. — Оставь их себе. Мне никак не выбрать, так что пойду домой и съем обычный тост.

Путь от станции «Клэпхем-Коммон» до «Хай-гейт»[4] пролетел незаметно, так как я сосредоточенно думал о Предложении. Мы с Мэл уже так долго были вместе, что жизнь без нее я представить себе просто не мог. Впрочем, искушать судьбу все равно не следовало — как говорится в пословице, не чини то, что не сломано. А что если что-то давно поломалось, просто я этого не заметил? Мэл и вправду столько раз заговаривала о совместной жизни, что я со счета сбился, хотя это и не мешало мне каждый раз старательно избегать этой скользкой темы. Мотив у меня был один: не живя вместе, мы никогда не поймем, что жить вместе мы не можем. Ибо в тот момент, когда люди это осознают, они расходятся, а мне этого не хотелось. Не буду спорить — логика довольно заковыристая, но все же логика. А сейчас, кажется, наступил момент, когда от ответа уже не увильнуть.

Большинство женщин не стали бы меня терпеть четыре года и бросили бы гораздо раньше. Я прекрасно осознавал это, как, впрочем, и то, кому из нас двоих повезло. Мэл жила в шикарной квартире в престижной части Клэпхема, в то время как я снимал «ничего-себе-квартирку-если-конечно-вы-не-против-лужи-на-кухне» в Масвелл-Хилле на пару со своим другом Дэном. Мэл ждала потрясающая карьера в рекламном бизнесе, а я перебивался с хлеба на воду в ожидании (слишком уж затянувшемся) стремительного взлета на поприще комедиантства.

Иногда мне было даже жаль Мэл — ведь ее жизнь могла сложиться в сто раз лучше, влюбись она в какого-нибудь нормального парня. Вместо этого она влюбилась в меня и по сей день расплачивается за свою ошибку. В периоды обостренного уныния я мучил себя воображаемыми картинами встреч Мэл с подружками после работы. Они, наверное, рассказывают друг другу об успехах своих парней, о повышении зарплаты, продвижении по службе и тому подобном. Единственное, чем могла поделиться Мэл, это историей о том, как восемь месяцев назад я заработал 42 фунта за небольшой скетч о бороде Ричарда Брэнсона[5], написанный мною для юмористической передачи на «Радио-4». Я представлял себе жалостливые взгляды ее подруг, в которых сквозило: «Бедняжка Мэл, не везет ей с мужиками».

Должен признаться: Мэл ни разу не пожаловалась на судьбу. За все эти годы она ни разу не предложила мне бросить комедиантство и найти нормальную работу. Более того, она даже умудрялась гордиться мной.

«Это одна из причин, по которой я тебя так люблю, — заявила она после провальной вечеринки в Манчестере, на которой большая часть моего выступления пролетела мимо ушей присутствующих гостей, явившихся на Ежегодный Бал крампсэльских пенсионеров. — Я знаю, что однажды ты прославишься. Просто знаю — и все. Я в тебя верю».

А затем с улыбкой добавила: «И тогда я захочу «феррари»».

Признаться, иногда мне самому было трудно в себя поверить. Подозреваю, что шансы Мэл на получение «феррари» равняются ее шансам завладеть телевизионным пультом. То есть — нулю.

Чертовски трудно быть последним в списке, умолять агентов дать возможность выступить и наблюдать за успехом других комиков, чей талант не идет ни в какое сравнение с твоим. Это разбивает сердце. И тем не менее именно истории чужих успехов дарили надежду: истории про таких же, как я, комиков, которые после пятнадцати лет жизни на пособии все-таки добивались омытой потом, кровью и пивом эдинбургской премии Перье[6].