— Да ты что, Сан Саныч, — передергиваясь от проникших под белье морозных комочков, запрыгал Дигаев, — с ума сошел, что ли? К снежкам хрыча сорокапятилетнего потянуло, тьфу на тебя!

— Чисто дите, стал быть, — улыбнулся Савелий Чух.

— А ты не забывай о том, что тебе атаманская власть дадена, сурок сонный! Мы бы уже час в пути могли быть.

Наскоро, не разогревая, поели вчерашнего мяса и закопошились в своих углах, собирая вьючные сумки и сидоры.

Савелий Чух, как всегда, был возле лошадей. В руках у него был сухой широкий бинт зеленого цвета, сшитый из китайских военных медицинских косынок. Склонившись перед своим любимцем, он заставил его стать на ногу и, наложив бинт ниже запястного сустава, сделал пару витков и продолжил бинтовать ногу слегка наискось сверху вниз. Добравшись до путового сустава, но не трогая его, он пробинтовал вверх, закрепив бинт под запястьем тесемками.

— Вот так, мой красавец, вот так, хороший, теперь тебе ни ушибы, ни царапины не страшны, — он ласково погладил ногу коня в обмотке, — и не бойся, если они у тебя намокнут, дядька Савелий сменяет их на сухие. Запасец есть.

Рядом переминался с ноги на ногу жеребец Насти, ноги которого тоже были забинтованы, к слову, впервые за все время пути.

Путники в полном снаряжении высыпали из барака. Есаул Дигаев подошел к лошадям и, оглядев своего коня, повернулся к Чуху:

— Савелий, почему это ты моему жеребцу не перебинтовал ноги?

— Так вы же, ваше благородие, мне бинтов не давали, а своих у меня было не абы сколько, — невинно пояснил Савелий Чух, — но если вы мне прикажете, Настасьиного жеребца разбинтую и вашим займусь. Как, велите? — И он вопросительно поглядел на Дигаева.

Вокруг примолкли, прислушиваясь к разговору.

— А ты, Савелий, оказывается, не так прост, каким кажешься, — недовольно оглянувшись по сторонам, тихо буркнул Дигаев. — Смотри не переиграй, со мной шутки плохи. — Он отошел к своему жеребцу, и тот, обладая удивительной способностью угадывать внутреннее состояние седока, уже по походке, по дыханию хозяина почувствовал его возбуждение, испортившееся настроение. Жеребец нервно всхрапнул, дергая головой. — Цыц! Волчья сыть! — Дигаев резко рванул лошадь за щечный ремень. — Я тебе! Твою мать!

А Савелий Чух, уже не обращая внимания на Дигаева, перехватил из рук Насти ее седло:

— Зараз, девка, помогу, погоди трошки, побереги силенки.

Он положил на спину лошади потник, подровнял его и, опустив сверху седло, подвинул его по направлению волос на место. Он копошился возле лошади: подтягивал подпругу, вкладывал удило в рот лошади, стараясь не задеть зубы, потом надевал недоуздок. А Настя, как будто все так и должно было быть, равнодушно стояла рядом, рассматривая деревья и силясь разглядеть что-то в вышине.

— На конь! — вскричал Дигаев минут через десять неизвестно кому, так как все уже были готовы к выезду, и только Савелий Чух привязывал к своей запасной лошади обернутый в потник и старательно перевязанный медный котел, найденный в бараке.

Выехали из лиственного леса, и тропа повернула вдоль адарана — как местные эвенки называли горные гряды, поросшие лесом.

— Ты, есаул, знаешь, куда ехать? — поотстав от группы, поинтересовался ротмистр Бреус. — Я так давно уже ориентацию в этих дебрях потерял. И раньше-то, когда бродил с сотней в здешних краях, сам дороги не мог найти, а сейчас и подавно. А ты ведь тоже тут два десятка лет не был.

— Это кто же тебе такое сказал? — усмехнулся Дигаев. — Возможно, не был, а возможно, и бывал, да не раз. А?

— Кто тебя знает, — внимательно поглядел на Дигаева ротмистр Бреус, — может быть, действительно наведывался. Я слышал, что наши хайларские и харбинские землячки эти места долго в покое не оставляли.

— А ориентироваться в здешних лесах действительно нелегко, но можно, — покровительственно продолжал Дигаев. — Главное, водораздел найти да примерное местонахождение знать, а там уж любая речушка или ручей к основному руслу выведут. Труднее, ротмистр, напрямик путь прокладывать. А по реке, по ручью не потеряемся. Во-о-он, видишь ковригу. — Проследив по направлению руки, ротмистр на фоне далеких белесых облаков увидел массивную сопку, которую при небольшой фантазии можно было принять и за гигантский каравай хлеба. — Вот за ней и поищем зимовье нашего дедка-боровичка, а дальше он нас поведет, он в этих краях с сопливых лет, все досконально знает.

Тропа задела край леса, продвижение по которому сразу затормозилось.

— Вот это буревал, — удивленно оглядывался сотник Земсков, — давненько, признаться, я такого не видывал.

После метели от многодневных снежных заносов небольшой лес, росший вокруг, заметно пострадал. Ветви и даже тонкие стволы многих деревьев под тяжестью снеговых шапок обломились и, перегородив тропу, сделали ее труднопроходимой. А идти по бездорожью и вовсе было бессмысленно.

— Буревал или снеговал, от этого наше положение не проще, — угрюмо ответил Дигаев. — Чух! Земсков! Спешивайтесь, будете тропу пробивать. Потом вас сменим.

Лошади, иной раз проваливаясь до брюха, словно плыли в глубоком снегу.

Однако природа смилостивилась к ним. Раза два вильнув, стезя вырвалась на небольшой якутский алас — открытую равнину, покрытую кустарником. Ехать из-за глубокого снега было по-прежнему трудно, но уже не так непосильно, как в снеговале. Время тянулось томительно, однако еще медленнее укорачивался путь, не уступая легко ни одного километра.

— Быть может, и правильно, Сан Саныч, лучше бы нам отправляться в поход без лошадей? Ведь думали об этом в Хайларе. В газетах писали, что финны половину своей армии на лыжи поставили, такие гонки устраивают, что вся Европа завидует, а мы все по старинке. Да что там финны, они далеко. На казачьих сборах в Трехречье летом прошлого года начальник главного бюро русских эмигрантов генерал Кислицын хвастался, что и Квантунская армия, и Захинганский казачий корпус уже и зимним обмундированием снабжены, и лыжи для них заготовлены.

— Эх, сотник! Финляндию, да хоть и всю Западную Европу вместе с Японией в нашу тайгу брось, они и затеряются, Расстояния несопоставимы. На лыжах можно бежать и гонки устраивать, если через каждые полсотни километров базы ожидать будут. Нам же и себя доставить нужно, и провиант, и оружие, да еще и силы сохранить для встречи с товарищами из энкэвэдэ. А на лошадях худо-бедно, но к весне доберемся до места, значит, на самый ответственный этап операции останется лучшее время года. Доставать лошадей для нас тоже не проблема. Этих в дороге загоним, новых в селах реквизируем.

Дорожка пошла на взгорье и вскоре вывела на солнцепек — южный склон горы. Эта сторона во все времена года лучше прогревалась солнышком, поэтому и снежный покров здесь был потоньше, испарялся лучше.

— Коли на солнцепек выбрались, повеселее будет идти, — улыбнулся Савелий Чух, — по сравнению с теми местами, где мы только что сквозь лес продирались, здесь хоть скачки на приз Хайлара устраивай! Вы поглядите, братцы, на этом косогоре весной или летом сено бы для хозяйства заготавливать, во-о будылки, небось разнотравье здесь, как на Кубани. И леса туточки мало, разве в том углу сосновый островок, да он нам не помеха.

Есаул Дигаев тронул поводья и догнал Настасью, медленно ехавшую впереди, чуть сбоку. Женщина уронила голову вниз и лишь изредка лениво пошевеливала поводьями.

— Чего пригорюнилась, Настя? Ты погляди, какое вокруг ведренье, приятная погода, верно?

Женщина угрюмо промолчала.

— Слушай, — не унимался Дигаев, — а чего ты так странно сидишь на лошади? Со стороны кто посмотрит — не поверит, что ты с казаками дружбу водишь. Этак ведь и тебе неудобно, и лошади тяжелее. Вон как напряглась ты вся, как будто на тебе самой ездить собираются. Что молчишь? Ты гляди, гляди! У тебя сиделка — пардон, заднее место твое, — переместилось совсем уж на круп, зато колени свисли вниз; сидишь, понимаешь, «как на стуле». Наверное, стремена короткие? Как же ты коня посылать будешь? Ты вперед телом подайся, вперед, — Дигаев ласково похлопал женщину по бедру.