— Есть! Нашел! — заорал Ефим Брюхатов и, отбросив ломик, попытался руками отгрести грунт. Но куда там, тот словно закаменел.

— Пусти, Ефим, я теперь сам. Помогу тебе, — напористо сказал Дигаев.

— Ага, разбежался тебя пускать, как же! — возбужденно ответил Ефим Брюхатов и показал Дигаеву фигуру, свернутую из трех пальцев. — Когда просил подменить, так никого из вас не допросился, а вот нашел — и всем сюда захотелось. Теперь уж сам отрою.

И он с удвоенной энергией задолбил землю, старательно отгребая ее и выбрасывая старым печным совком, позаимствованным у Гали без ее на это разрешения.

Прилег на край ямы Дигаев, пожирая глазами каждую отвоеванную пядь, склонился Бреус, выбрав местечко посуше. И даже Магалиф подошел к разверстой земле и, по-наполеоновски сложив руки на груди, гордо, с демоническим блеском в глазах наблюдал за действиями расторопного Ефима Брюхатова. А тот, обколов со всех сторон ящик, нагнулся над ним, поставил ногу поудобнее и с силой рванул вверх. Без толку. Еще раз. Еще… Вдруг от неожиданности он с силой ударяется спиной о стену, со стоном распрямляется и подает наверх крышку давным-давно сломанного, подгнившего ящика.

— Вот черт неуклюжий, — не может сдержать себя Дигаев, — отломал. — Он с недоумением оглядывает обломок и отбрасывает его. — Копай, копай дальше, чего встал?

Ефим Брюхатов все еще охотно продолжает рыться и удачливом углу, но там пока ничего больше нет. Он углубляет все дно ямы и находит еще пару древесных обломков. Рассмотрев их, подает наверх и следом выбирается сам:

— Хватит с меня, что же я, проклятый…

Его место занимает Дигаев. Он расширяет площадку ямы, вгрызается ломиком в стены, углубляет дно.

Наверху Бреус топориком, а где и руками разминает крупные комки земли, рассматривая их и отбрасывая в сторону. В одном из комков его пальцы сквозь подтаявшую в руках землю нащупывают что-то твердое. Он молча очищает попавшийся ему овальный предмет концом мешковины. Внимательно разглядывает и громко кричит:

— Поглядите, что я нашел!

Ефим Брюхатов тянет к нему руки, но Бреус не отдает ему находки:

— Так гляди, Ефим, я еще сам не разобрался.

Наконец, нащупав какую-то кнопку, он с силой давит на нее и просовывает конец перочинного ножа в образовавшуюся щель. Следует еле слышный щелчок — и в руках Бреуса раскрывшийся брегет с потускневшим циферблатом и застывшими стрелками. Бреус уже смелее очищает его овальный корпус, пытается покрутить заводные головки. Наконец одна из них сдвигается с мертвой точки, и стрелки начинают туго поворачиваться. Вот большая — минутная — достигает шестерки, и… на старинном заброшенном кладбище слышится неуверенная, с длинными паузами, но в то же время серебряно-чистая мелодия мазурки Шопена. Через несколько секунд она затихает, растворяясь в легком сибирском ветерке.

— Позвольте взглянуть, Бреус, позвольте… — настойчиво протягивая руку, едва не вырывает брегет Магалиф, в глазах которого впервые за последние дни появляется некая осмысленность.

Он осматривает часы, а потом, без разрешения взяв из рук Бреуса перочинный нож, начинает старательно очищать крышку от налета и остатков ржавчины, перемешавшейся с землей. Вскоре становятся заметны отдельные буквы, и Магалиф еще яростнее работает кончиком ножа, однако двигает им осмысленно, стараясь не повредить буквочек, из которых уже рождаются слова.

— «Пра-пор-щи-ку Мага-ли-фу, — медленно читает Вольдемар появившуюся на серебряной крышке надпись, — от атама-на Семенова, — и, уже не глядя на текст, по памяти быстро заканчивает, — за верную службу». — Он на минуту задумывается, а потом кричит Дигаеву, безмолвно наблюдавшему из ямы за происходящим: — Финита ля комедия, господин есаул! Думаю, что искать там больше нечего. Вспомните, я рассказывал, что перед расставанием подарил эти часы деду Гришане, а дед признался, что потерял их в Якутске пятнадцать лет назад. Потерял, когда выкапывал сокровища…

— Теперь все понятно, — разочарованно говорит Бреус, помогая Дигаеву выбраться из ямы. — Даже если бы мы перекопали всю эту сопку до самого Чучун Мурана, ни золотишка, ни драгоценностей бы уже не нашли, дед Гришаня давным-давно их отсюда изъял. Вот старая бестия! Поэтому он и не хотел ехать с нами сюда! Да и чего ехать, если он заблаговременно перепрятал сокровища и, видимо, сбывает их крохотными порциями, вот на хлеб-соль ему и хватает. Думаю, господа, что нам немедленно нужно ехать к деду Гришане, пускай-ка этот скряга поделится с нами. Если уж так получилось, нужно принять его в долю, вот все мы и будем довольны.

— Куда ехать, куда? И зачем? — с тоской вздыхает Дигаев.

— Опоздали мы к деду, — подтверждает Ефим Брюхатов с явным сожалением.

— Как опоздали? — недоумевает Бреус. Но тут же на секунду замолкает. — А… вот оно в чем дело… Когда, Дигаев, вы догнали нас в тайге и от вас попахивало керосинчиком?.. Выходит, что… — никак не может выговорить главного Бреус.

— Вот именно, вот именно, — кивает головой Дигаев, — тогда-то мы с Ефимом и спалили избу, со стариком в придачу.

— Не мы с Ефимом, — старается оправдаться Брюхатов, — вы самолично все это, Семеныч, задумали и осуществили, никого не спросив и не посоветовавшись. А я что? Я в этом деле пешкой был, неразумным исполнителем. Хоть ведь предупреждал вас по-человечески, что нужно было эту избушку на курьих ножках снизу доверху перетрясти.

— Так поехали, чего тянем! — слышится голос Магалифа.

— Куда поехали, Вольдемар, что вы предлагаете? — интересуется Бреус.

— Как куда, к старику. Дед Гришаня все расскажет, вот посмотрите, с ним нужно только по-дружески потолковать, по-приятельски, а он мужик щедрый, я по полку помню.

— Сгорел Гришаня, вместе со своей Прасковьей сгорел, — внятно, как глухому, поясняет Бреус, держа прапорщика Магалифа за плечо.

— Позвольте, как сгорел? И откуда вы такое можете знать, ведь мы все время находились вместе?

— Вы, прапорщик, как будто не в своем уме, ничего не слышите, ничего не видите, как можно? Ведь только что есаул Дигаев и Ефим Брюхатов признались, что сожгли деда, когда возвращались за забытой махоркой. Ну, теперь наконец-то вы поняли, что случилось?

— Значит, золото пропало… старик сгорел, а больше никто ничего не знает? Чего же мы перлись на край света? Чего же ради я из-за вас всех и этого проклятого золота Настю потерял?! Из-за миража все потерял! — Магалиф нагнулся, не спуская глаз с Дигаева, пошарил возле себя и, схватив штыковую лопату наперевес, как винтовку, бросился на него с хохотом.

Дигаев лишь в последний момент увернулся от удара, ошарашенный даже не столько внезапным нападением, сколько этим ужасным, неуместным здесь хохотом.

Промахнувшись, Магалиф замер на месте, оперся на лопату и согнулся, сотрясаясь от истеричного, громкого смеха, который изредка прерывался сильной икотой. Потом он перевел дух и оглядел напарников:

— Значит, Гришани нет, сокровища пропали, Настя исчезла, а вы все живы? Нет, нет-нет-нет, — закричал Магалиф, — не бывать этому! — Размахивая остро заточенной лопатой, как дубинкой, он снова бросился на Дигаева. И на этот раз тому бы несдобровать, если бы Ефим Брюхатов не подставил ногу. Магалиф споткнулся и упал ничком. Падая, он рассек себе голову о боковину острия лопаты, на миг потерял сознание. Когда очнулся, на нем уже елозили Дигаев и Ефим Брюхатов, скручивая руки и беспощадно избивая. Магалиф с необычной для его телосложения яростью и силой боролся с ними, вырываясь и воя на одной протяжной ноте.

— Бреус, — кричал Дигаев, — Бреус, быстрее топор…

— Да вы что делаете, господа, — суетился вокруг дерущихся Бреус, — прекратите сейчас же, мы же все свои, хватит.

— Падлы хайларские, — рычал распятый на земле Магалиф, время от времени вырывая руку или ногу для того, чтобы садануть врагов. — Не думайте, что вам все это сойдет. Не думайте!.. Как только вырвусь, так сразу же пойду в энкэвэдэ. Пусть… пусть меня засудят, но и вас, скотов, расстреляют.