Манюня взялся за дело творчески. Когда во вторник я вернулся домой и увидел его, то потерял дар речи. На моей кровати дремала голубая мечта всех геев России. Высокая стройная фигура запакована в чёрный кожаный костюм. Узкая талия и бёдра. Видение открыло глаза на создаваемый мной шум и улыбнулось. Я заметил выразительные глаза с подводкой и серёжку в правом ухе в виде крестика.

— Мишка, ты, что ухо проколол? — Вскричал я.

— С ума сошёл? — он выразительно постучал себя пальцами по лбу. — Чтобы я нанёс ущерб своему бесценному телу? Это клипса.

— Шизонуться! — это всё, что я смог сказать, улыбаясь во все тридцать два ровных белых зуба.

— Итак, — Мишка, усмехнувшись, посмотрел на меня, — давай повторим план действий.

Я сосредоточенно закивал и, откашлявшись, начал.

— Ты занимаешь бабушкину квартиру и ждёшь там. Я звоню Титову и говорю, что на всё согласен и до среды ждать нет смысла. Заманиваю его в ловушку, где ждёшь ты. Ты лобзаешь Женьку, а я всё это снимаю. Вроде всё.

Сюрпризов никаких быть не должно.

— Так чего стоишь? — Миша протянул мне телефон. — Звони давай.

Я набрал номер.

— Алло, Женя? Это Олег Каманин.

— Привет, ванилька, — я явственно услышал насмешку в его словах. — Что, так не терпится?

— А что откладывать? — Пожал плечами. — Перед смертью не надышишься. Поэтому давай увидимся сегодня.

— Твоё слово для меня закон, ванилька. Жду тебя у памятника. — И он отключился, не дав мне ничего сказать в ответ.

Мишка всё слышал по громкой связи.

— Говоришь, сюрпризов не будет? — Он скептически посмотрел на меня. — Вот тебе и первый из них. Ладно, что расселся, шуруй к памятнику и тащи этого шантажиста сюда.

Минут через пятнадцать я уже был у памятника вождю пролетариата. Женька, как ни странно, меня уже ждал.

— Ну что? — я нервно переступил с ноги на ногу. — Пойдём, у меня бабушкина квартира свободна.

— Пойдём, конечно, но не туда, — он схватил меня за руку. — У меня тоже есть свободное жилое пространство.

А вот и второй сюрприз. Э, нет! Мы так не договаривались. Я попытался вырваться, но ко мне с двух сторон подошли Женькины дружки.

— Что, попалась, куколка? — оскалился один из них, подхватывая меня под руку, второй сделал то же самое с другой стороны.

— Да пошли вы! — я снова попытался вырваться, о том, что мне это не удалось, говорить, наверное, не надо.

— Что, ванилька? Не ожидал такого поворота? Думал, я по собственной воле попаду в твою ловушку? За дурака меня держишь?

— Да нет! — я с усмешкой посмотрел на него. — За идиота.

Только не бояться. Нельзя показывать свой страх перед врагом. Ничего не доставляет большего удовольствия мучителям, чем ужас жертвы. Титов среагировал на моё заявление так, как я и ожидал. Ударил меня по лицу и бросил своим цепным псам.

— Тащите его в гараж. Живо, — меня подхватили подмышки и как тряпичную куклу потащили в сторону кооперативных гаражей.

Я понимал, что влип. В лучшем случае мне светит групповое изнасилование, в худшем... Об этом я даже не хотел думать...

Парни кинули меня на пол гаража, который как я понял, принадлежит семье Титова.

— Пошли вон отсюда, — он зло посмотрел на своих шестёрок. — Покараульте снаружи.

Те, видимо, были хорошо вышколены, потому что ретировались без лишних слов. Я попытался подняться с пола, но меня тут же швырнули назад. Больно ударив ногой в живот.

— Лежи, сучёныш, не трепыхайся, — он присел около меня на корточки и, схватив за волосы, рванул к себе. Больно было так, что из глаз непроизвольно покатились слёзы. Сука! Ненавижу его! А он, недолго думая, впился в меня поцелуем. Противно, как же мне противно.

На улице послышалась возня и через секунду знакомый и самый родной голос издевательски произнёс:

— Что же вы на полу-то. Или до дивана сил не было дойти? — Родька. Слава Богу.

Женька отскочил от меня в самый дальний угол гаража.

— Я не виноват. Он сам мне позвонил. Можешь проверить.

Я поднялся и кинулся к своему спасителю.

— Родька, не верь ему! — попытался его обнять, но он зло прошептал мне в лицо:

— Не прикасайся ко мне, шлюха! — отшвырнул меня с такой силой, что я врезался в стену. Боли не почувствовал, лишь потрясение. За что он со мной так? Я же не виноват, лишь, хотел защитить его и себя. — А я ещё не хотел верить твоей сестре. Доказывал, что ты белый и пушистый. А ты просто маленькая развратная шлюшка. Мало тебе меня, так ты на Женьку кинулся. Видеть тебя не могу, гадёныш, — он схватился рукой за горло и вышел. Я равнодушно посмотрел ему вслед:

— Продолжим? — голос Титова, полный злорадства, тоже меня не задел. Я умер, а мёртвым всё равно...

Глава 25

Марина — сестра Олега.

Я терпеть не могла брата с самого своего детства. С той секунды, как он появился на свет. Он постоянно забирал у меня, то, что мне было очень дорого. Сначала любовь родителей.

О нет! И мама, и папа в один голос твердили, что любят нас одинаково сильно, но я-то знала, что это совсем не так.

— Мамочка, поиграй со мной, пожалуйста, — она ласково мне улыбается, но взгляд какой-то отрешённый.

— Солнышко, займи себя чем-нибудь сама. Мне нужно покормить Олежку, — покормить, искупать, уложить спать. Причины всегда были разные, но результат оставался неизменным: я одна, предоставленная самой себе.

Папа приходит домой и, звонко смеясь, подкидывает двухлетнего мальчика вверх:

— Вот подрастёшь чуть-чуть, буду брать тебя с собой на рыбалку. Ох и оторвёмся. Правда, мой, хороший? — брат звонко смеётся.

— А меня? — я дергаю отца за штанину. — Я уже подросла. Возьми меня.

— Ты что, дочь, не бабское это дело на рыбалку ездить, — отмахивается от меня отец. Сижу в своей комнате и глотаю слёзы. Никому не нужна. Никому.

А этот мелкий урод, как назло, повсюду таскается за мной. Неужели не понимает, что я его терпеть не могу?

— Малиночка, будешь шоколадку? — суёт мне в руки плитку в яркой обёртке. — Возьми, сестлёнка, только не глусти.

Доверчиво обнимает меня за талию, утыкаясь носом в живот. Я отшвыриваю его от себя:

— Не смей ко мне прикасаться и вообще вали отсюда.

Годам к десяти он перестал таскать мне конфеты и шоколадки. Да и вообще предпочитал обходить меня стороной.

Но хуже всего было то, что он отобрал у меня любовь всей моей жизни...

Мне двенадцать лет и у нас новые соседи. С интересом наблюдаю за тем, как они выгружают свои вещи.

Соседский мальчишка вытаскивает большую подушку, пятясь задом, что-то кричит матери. Не замечая меня, натыкается, мы вместе падаем на землю. Глаза, я впервые увидела его глаза. Тёплые, цвета молочного шоколада. Самые красивые глаза на свете.

— Привет, — он, улыбаясь, помогает мне встать. — Я Миша.

— Марина, — смущённо лепечу я.

— Приятно познакомиться, — он равнодушно отворачивается и вдруг восклицает:

— Ух-ты, а это что за небесное создание? Ты кто, лапусик?

— Олежка, — слышу звонкий голос своего братца. Господи, и здесь он влез. С тех пор Миша часто

приходил к нам, и каждый его приход был пыткой. Я ревновала его к собственному брату. Ревновала неистово, неудержимо. Детская неприязнь стала перерастать в ненависть. Когда Миша предложил мне встречаться, она — эта ненависть, слегка поутихла. До того рокового дня, когда я сорвалась и при своём возлюбленном накричала на Олега. Даже не помню сейчас за что... Олег убежал, не сказав ни слова. Он уже привык к такому отношению с моей стороны. А вот Миша... Он серьёзно посмотрел в мои полыхающие злостью глаза и сказал голосом, полным печали:

— Прости, Марин, но я не могу быть с тобой. Пока не могу. Злость и ненависть — это не по мне. Прости.

Это было ровно за месяц до нашего отъезда. Переехав, я продолжала мечтать о том, что Мишка одумается и приедет за мной. И вот вчера он приехал.