— Одуванчик, ты такой милый! — Блин, ну зачем он это сказал, зачем? Милый. Это слово подействовало на меня, как ледяной душ. Я резко оттолкнул его от себя.

— Наигрался? — тыльной стороной ладони вытираю губы, которые всё ещё продолжают гореть. — Теперь мне можно идти?

— Зачем ты так? Нас же...

— Замолчи, нет никаких нас, и никогда не будет. Ясно тебе. Никогда, — только истерики мне сейчас и не хватало.

Глава 13

Родион.

Звук захлопнувшейся за ним двери ещё долго звучал в моей голове. И его категоричное — никогда. Почему я не остановил его, когда он стремительно выбежал из кабинета? Мне нужно было удержать его, заставить меня выслушать. Так много хотелось ему сказать, но я не сделал этого. Упустил момент. Лерка сказала, что рушится его такой привычный мир, а я ещё больше поспособствовал этому. Причинил боль. Но разве только его мир претерпевал изменения? Мой тоже. И мне было немногим легче, чем ему. Вот только в силу розданных ролей, я опять должен быть сильным. Мужчиной...

А он мог позволить себе быть слабым и беззащитным. Бедный мальчик, которого надо жалеть и оберегать. И роль защитника выпала именно мне. Откуда-то из тёмных глубин начала подниматься злость. На него, на себя, на весь мир. Ему плохо, его родители развелись, но мне немногим лучше. Мои живут вместе и тихо ненавидят друг друга. И в этом опять виноват я. Не было бы меня, они бы давно разошлись и перестали мучать друг друга.

Бедный мальчик выдернут из такой привычной для него среды. Друзья и «любимая» девушка остались в Москве, а здесь у него никого нет. Но ведь он может позвонить им, поговорить, даже встретиться. Не так уж мы и далеко от столицы. Каких-то сто пятьдесят километров, два с половиной часа езды, и автобусы, идущие в этом направлении каждый час. Мой же единственный друг уже два года лежит на кладбище, и поговорить я могу только с большим гранитным памятником на его могиле. Что Валерия там ещё говорила? Он всегда был натуралом, а тут влюбился в парня и это для него шок? Для него значит шок, а для меня? Можно подумать, я всегда только с парнями и встречался. У меня тоже это впервые. И я так же не знаю, как к этому относиться. Тем более, всё происходит очень быстро, слишком быстро. Мне не лучше чем ему, так почему Лера его жалеет, а меня нет? Жалость к самому себе начала грызть меня изнутри.

— Родь, что у вас произошло? Почему Олег убежал чуть ли не со слезами на глазах? Ты опять его обидел? — Лерка не нашла лучшего времени, чтобы вернуться. В её глазах был такой укор, что я не выдержал и... разрыдался.

Валерия.

Так, по-моему, я в параллельной вселенной или сплю. Срочно разбудите меня. Щипаю себя, но не просыпаюсь. Может быть галлюцинации? Тряхнула головой, но картинка не изменилась. Передо мной сидит брутальный мачо Родион Самойлов и... плачет. Так и в конец света верить начнёшь.

— Родька, ты чего? — сажусь с ним за парту и осторожно кладу ладонь на вздрагивающие от рыданий плечи.

Он стряхивает мою руку, продолжая горько плакать.

— Самойлов, сдурел что ли?

Поднимает на меня блестящие от слёз глаза. Солёная жидкость ручейками катится по его щекам.

— Бля, скажи мне, почему всё так? Какого хера все вокруг требуют от меня, чтобы я был сильным? Ты тоже... Ах, Олежечка, ах бедный. Ему так тяжело, а мне? Мне легко? Я что, по-твоему, каждый день в парней влюбляюсь? Только у него по твоим словам привычный мир рушится. А у меня нет? — Родион требовательно смотрит на меня.

А я впервые в жизни не знаю, что сказать. Что сказать, не знаю и как к этому относиться —тоже. Родька и слёзы — две абсолютно несовместимые вещи. Он же сильный парень, мужчина... Мне почему-то всегда казалось, что он непробиваемый. Что сильные эмоции — это не для него. Когда погиб Сёмка, многие осуждали его, шепчась за спиной парня:

— Он же потерял лучшего друга и ноль эмоций. Ни слезинки не пролил. Ни один мускул на лице не дрогнул.

Мне стыдно в этом признаваться, но я была из тех, кто осуждал. И вот сейчас, смотря на его склонённую фигуру, думаю о том, что мы все были неправы. Он не бесчувственный, наоборот... Только демонстрировать свои чувства не умеет. Они где-то глубоко внутри него копились от года к году и вот, наконец, вырвались наружу. Яркие, открытые...

Притягиваю его к себе. Он как котёнок утыкается мне в плечо. А мне вдруг начинает казаться, что я такая старая и умудрённая опытом, а он маленький мальчик, нуждающийся в помощи и защите. Глажу его по вихрастой голове, приговаривая.

— Родечка, не плачь. Поверь, всё будет хорошо. Я знаю. Всё будет хорошо, — его рыдания постепенно смолкают, а через секунду он отрывается от меня и встаёт, вытирая глаза.

— Прости, что-то я расклеился. Такого больше не повторится. Глупо всё. Забудь, — на его лице появляется хорошо знакомая мне усмешка, вот только в глазах остатки недавней боли и обиды. — И вообще, нам уже давно пора быть дома, а мы в школе сидим. Пошли. Я тебя провожу.

— Нет, не надо. Я сама провожусь, — улыбаюсь и получаю ответную улыбку. — Лучше найди Олега.

Родька морщится:

— Ты опять? Не буду я его искать. Он ясно дал понять, что между нами ничего не может быть. Никогда. Доказывать ему обратное я не собираюсь. Подожду, пока сам поймёт, что был неправ. А если не поймёт, что ж, — беспечно пожимает плечами. — Флаг ему в руки, барабан на шею и электричку навстречу. Плакать не буду...

— Да неужели? — я насмешливо смотрю на него, а он вдруг засмущавшись, отводит глаза. Так-то, Родя! Больше твоя брутальность меня не обманет. Ты очень хочешь, чтобы тебя любили...

Глава 14

Олег.

Вылетаю из школы и, по закону вселенской подлости, нарываюсь на Титова. Он преграждает мне дорогу.

— Что, разборки с любовничком не увенчались успехом? Побежал ранки зализывать? — проговорил он с гаденькой улыбочкой на лице. — Хочешь, утешу?

— Отвали, пока не поплатился. Иначе я за себя не отвечаю. — гнев, клокотавший в душе, нашёл выход и обрушился на Женьку.

— О! — улыбка на его лице стала шире. — И что же ты мне сделаешь, ванилька? Зацелуешь до смерти?

Он ржёт, довольный своей шуткой.

— На счёт зацеловать не знаю, а вот по ебалу получишь точно, — я пытаюсь успокоиться, но гнев не даёт этого сделать.

— Ты смотри-ка, ванилька ругаться умеет. Вот только зря ты на меня хавальник раскрыл, — он хватает меня за куртку и притягивает к себе. — Придётся тебя наказать. На раздумья у тебя осталось не семь дней, а шесть. А если ещё раз гавкнешь в мою сторону, будет пять. Ты меня понял? — я лишь киваю головой. — Не слышу?

— Да понял я, отвали.

— Вот и славно. Будешь послушным мальчиком, куплю тебе чупа-чупс. — он отпускает мою многострадальную куртку и нежно гладит по её отвороту. Меня от этого передёргивает. Краем глаза замечаю открывшеюся дверь школы и Родиона с Валерией, выходящих из неё. Они, застыв на пороге, с недоумением глядят на меня и Женьку. И меня заносит, хватаю Титова под ручку и мило улыбаясь, произношу:

— Пошли, Женечка, прогуляемся. Нам же по пути, в одном подъезде живём, — поначалу он не может понять, что это на меня нашло, но проследив за моим взглядом и, увидев Родьку с Леркой, мерзко и понимающе улыбается. Блядь! Как хочется вколотить эту улыбку ему в зубы, но я не могу себе этого позволить. Хотя руки чешутся.

— Пошли, ванилька,— второе слово он произносит громко, с тем расчётом, чтобы Родька услышал. И он, естественно услышал, недоумённо посмотрев на меня. Я же пошёл в разнос. Глупо хихикнул и, подхватив Титова под руку, потащил прочь от школы.

Когда красное кирпичное здание скрылось из виду, выдернул руку и отпихнул Женьку от себя:

— Решил меня подставить? Думаешь, Самойлов в порыве ревности мне рожу набьёт? — Титов слегка прищурившись, смотрит мне в глаза.

— О чём это ты? Не понимаю, — делаю морду кирпичом и возвращаю взгляд.

— Не хитри, ванилька. Тебе не идёт. У тебя все мысли на смазливом личике написаны, — больше до самого дома он не сказал мне ни слова. Только у подъезда напомнил: