Томка не испугалась, когда в кабине установилась тишина и погас свет. Просто прижалась ко мне, обхватив ногу. Нас вызволил сосед с пятого этажа, вызвавший лифт со своей площадки. Я его предупредил, что он может оказаться в такой же ситуации, и мужчина передумал входить в кабину, вместе с нами пошел вниз пешком.

Томка тащила с собой свои дурацкие ракетки для бадминтона. Они по дороге трижды падали, вынуждая меня останавливаться и помогать привести ношу в порядок. Но ничто не могло меня сегодня расстроить. Детвора резвилась на участках, цветущие яблони (они нынче зацвели поздно) белыми шапками прикрывали территорию садика от яркого солнца, весело чирикали птицы, воспитатели ходили взад-вперед с лейками, набирали воду из торчащей в стене трубы, поливали цветочные клумбы. Пожалуй, не совру, если скажу, что майское утро, когда я веду ребенка в садик, – едва ли не любимое время дня.

Олеся приветствовала нас улыбкой. Она выглядела уставшей. Хрупкая и симпатичная тридцатилетняя женщина приходила на работу в семь утра и уходила спустя двенадцать часов, имея лишь небольшой перерыв на обед, когда нянечка соглашалась подменить ее во время тихого часа. Олеся категорически не соглашалась делить смену на двоих, хотя заведующая детским садом предлагала ей снизить нагрузку, дабы окончательно не подорвать здоровье. Она не хотела терять в зарплате.

– Доброе утро, Антон Васильевич.

– Доброе утро, но не Васильевич, а просто Антон.

– Ну да, я забыла…

Олеся всегда переходила на «вы» в присутствии посторонних, но если это было еще терпимо, то обращения по отчеству я не переносил физически.

Как твое ничего? – спросил я, отпуская Томку на участок.

– Нормально. Вечером давление подскочило, толком и не спала.

Я кивнул. У Олеси действительно под глазами остались темные круги. Она даже не пыталась их замаскировать. Когда я видел нашу добрую соседку такой, мне хотелось что-нибудь сделать для нее – например, принести пакет с продуктами из супермаркета, сделать ремонт в квартире или подарить ко дню рождения поездку в дом отдыха на двоих с сыном. Но Олеся не позволяла себе принимать помощь, потому что была очень гордой, пусть внешне и походила на тщедушного кролика, готового кушать морковку с рук. Максимум, что мне удалось сделать – это собрать родительский комитет и назначить Олеське небольшую премию к Новому году, когда прежняя проворовавшаяся администрация детского сада, успешно замененная нынешней весной, незаслуженно лишила ее части зарплаты. Впрочем, даже тогда Олеся продолжала упираться, настаивая на том, что она сама справится и не полезет в карманы родителей. Еле уговорили ее принять от нас помощь, которую она вскоре потратила на цветной струйный принтер для нужд группы.

А еще мы с Томкой время от времени просто спускаемся к Олесе и Ваньке домой на второй этаж с тортом и конфетами, пьем чай и разговариваем. Никакой другой помощи Лыкова от меня не принимает категорически.

Этим утром, глядя на ее изможденный вид, я не мог не повторить свое предложение: – Взяла бы ты несколько отгулов, да поехали бы с Ванькой на озеро.

– А кто ж отпустит?

– Я поговорю с заведующей. Два дня на недельке она тебе найдет, уверяю, приплюсуешь их к выходным – вот тебе и четыре дня полноценного отдыха.

Олеся молчала, смотрела на своих сорванцов. Томка уже собрала вокруг себя целую толпу, выбирала партнера для игры в бадминтон. Забраковала двоих мальчишек и остановила выбор на старой подружке Кате, с которой периодически то дралась, то обнималась.

– С заведующей мы бы договорились, – согласилась Олеся, – а вот денег точно не хватит.

– Я дам тебе взаймы.

Сказавши это, я тут же покраснел. Приготовился выслушать отповедь, но Олеся промолчала.

– Ты меня слышишь?

– Слышу, Антон, слышу.

Она покачнулась. Я едва успел подхватить ее за руку.

– Может, к врачу?

– Не стоит. С недосыпа качает. Дотяну до сон-часа, лягу вместе с ними, подремлю.

– Это будет правильно.

Я внимательно поглядел на нее, убедился, что она не рухнет наземь.

– Ладно, звони, если что.

– Если – что? – Она кокетливо вскинула бровь.

– Ничего, – смутился я, – если нужна будет какая-то помощь, звони, я или сам приеду или парней своих пришлю.

– Спасибо, Антон. Но ничего не потребуется, все будет нормально, можешь спокойно работать.

– Ладно… Томыч, я пошел!

Дочь, увлеченная бадминтоном, даже не услышала. Она готовилась к подаче. Размахнулась, подбросила воланчик. Промахнулась. До меня тут же донеслось ее рассерженное «Балин!!!».

Я еще раз взглянул на Олеську, потом направился к воротам. Я спиной чувствовал на себе ее внимательный взгляд. Как я уже рассказывал, нам с ней ничто не мешало начать какие-то иные отношения, отличные от добрососедских. Оба состояли в разводе, оба имели детей, которые неплохо ладили друг с другом, хотя и отстояли в возрасте на три года (Ванька заканчивал второй класс), оба прекрасно понимали ценность хороших и правильных отношений между мужчиной и женщиной… но что-то мешало. Однажды мы чуть не поцеловались, когда пили вино у нее на кухне – нас спугнули перевозбужденные детки, вбежавшие с криками. Впрочем, может, ни к чему бы этот поцелуй и не привел. Кто знает, может, он лишь все усложнит. Как говорил один бразильский писатель, знающий толк в знаках судьбы, «еще не пришло время».

На углу, сворачивая к воротам, за которыми был припаркован мой автомобиль, я оглянулся. Олеся действительно смотрела на меня, но тут же сразу отвернулась и пошла на участок к детям. В груди моей потеплело.

Детективное агентство мое, легкомысленно названное «Данилов» в честь основателя и бессменного руководителя, занимало офис в престижной высотке в центре города. Специфика работы не требовала постоянного присутствия сотрудников, поэтому я не стал размахиваться на серьезные апартаменты, выкупил три комнаты по тридцать квадратных метров и соединил их в длинную кишку со сквозными ходами. В левой комнате устроил небольшой улей для своих неутомимых трудяг, посередине перед входом разметил гостевой холл со стойкой администратора, а сам занял правое крыло, отгородившись от холла небольшой приемной.

Центральный холл – вотчина моего офис-менеджера Насти Голубевой, девушки во всех смыслах примечательной. Яркая внешность ее обманывала всякого, кто полагал, что девочка способна лишь раскладывать на компьютере пасьянс и торчать в социальных сетях. Настя владела двумя иностранными языками (ради нее, собственно, я выучил фразу на французском «Привет, моя милая, как твои дела?», и она когда-то приходила в неописуемый восторг от такого утреннего приветствия), блестяще разбиралась в моей подчас запутанной документации и очень здорово выполняла функции трафик-менеджера, способного направить суматошные потоки посетителей, звонков и письменных обращений в нужные русла. Впрочем, иногда она все же вела себя как обычная молодая девушка, свободная от всяческих обязательств – задерживалась с обеденных перерывов, пропадая то в салоне красоты, то в магазине на распродаже лифчиков, или опаздывала на работу утром после бурной ночи в клубе с очередным бойфрендом, пообещавшим ей удачное замужество. Мы довольно неплохо ладили с ней. По крайней мере, я не припомню случая, когда мне приходилось повышать на нее голос или накладывать серьезные взыскания.

– Доброе утро, Антон Васильевич! – встретила она меня традиционной утренней улыбкой. – Вам кофе сейчас или попозже?

– Сейчас.

– Тогда возьмите почту.

Она выложила на стойку пачку почтовых конвертов и несколько рекламных проспектов и сразу умчалась в маленькую кухню, обустроенную в левом крыле.

В приемной моего кабинета трудился Петя Тряпицын. Он сидел за столом перед большим монитором, спиной к окну. Моего появления он не заметил. Петя – единственный человек в моем подчинении, которому я позволял «не отдавать честь», не вставать и не реагировать, даже если я буду танцевать вокруг него с шаманским бубном. Петр Тряпицын – мозги моего предприятия, мой аналитик, моя информационная база, моя педаль сцепления и вся бортовая электроника. Тридцатидвухлетний умница, логистик и программист, год назад отказался от моего щедрого предложения стать партнером с вложением некоторой суммы на развитие предприятия. Он сослался на отсутствие тщеславия и талантов организатора. Я не стал настаивать, но у Петра оставалась самая высокая зарплата и большие преференции. Я не мог позволить себе его потерять.