Вообще, социальная проблематика изначально присуща волшебной сказке. В отличие от мифа, всецело погруженного в первозданный космизм, сказка сосредоточивается на социальном, приобщая к нему стихийно-космическое. Излюбленным сюжетом сказки всегда были внутрисемейные отношения. Как это ни парадоксально, распад семьи установлен и засвидетельствован именно волшебной сказкой.

Главной носительницей семейного неблагополучия в сказке выступает женщина. Всем памятна мачеха, сживающая со свету свою падчерицу. В сказке «Птичий язык» от жены исходит опасность, смертельная для мужа. Настоящая семейная драма разыгрывается в сказке «О том, кто женился на своей двоюродной сестре». В начале сказки ярко представлен упадок нравов, царящий вокруг. Сыну не удается найти себе невесту, которая была бы невинна, как того требуют отцовские наставления. Из любви к двоюродной сестре сын пренебрегает советами отца, красавица жена навлекает на него гибель, и его спасает лишь волшебство. Еще мрачнее ситуация в сказке «Черный ворон и белый сыр». Охваченная преступной страстью к разбойнику, женщина убивает собственного сына, который предпочел мать отцу и последовал за ней, когда тот изгнал ее за неверность. Воскрешенный опять-таки волшебством, он беспощадно мстит своей матери, напоминая Ореста в трагедии Эсхила «Орестея». Как и в эллинском мифе, в африканской сказке явно сталкиваются принципы материнского и отцовского права, матриархата и патриархата, но своеобразный трагизм сказки выходит за пределы конкретно-исторической коллизии.

В сказке «Шаамба и его невеста» элемент волшебства отсутствует. Это скорее легенда, напоминающая своей эпической документальностью устную арабскую летопись «Дни арабов». В этой сказке женская судьба обнажена. Сдержанная непоколебимая мужественность героя резко контрастирует с вкрадчивым коварством женщины, в любую минуту готовой променять одного возлюбленного на другого. Но ведь женщину похищают, как скот, ее судьба решается при дележе добычи, и никто при этом не спрашивает ее согласия. Разумеется, в теме женского коварства явственно слышится библейско-исламское осуждение женщины, изначально виновной в грехопадении, но, быть может, вопреки идеологическим установкам сказки, в лукавой преступнице распознается не столько виновница, сколько жертва роковых семейно-племенных распрей.

В других же сказках выступают иногда совсем иные женские образы, и то, что могло бы прослыть коварством, превозносится как спасительное хитроумие. Сказка «Об умной и хитрой женщине» — незамысловатая, но по-своему тонкая пародия на «Тысячу и одну ночь». Городская Шахразада зачаровывает своими россказнями… воров, посягающих на ее вдовье имущество. Уважение и симпатию вызывает темнокожая женщина в сказке «Черный принц». Ее черный сын оказывается истинным героем. В «Сказке о трех сестрах» сестра спасает брата-близнеца, и ее любовь как будто более надежна и самоотверженна, чем любовь жены и даже матери. В сказках «Два Али» и «Братья» столь же надежна и неодолима братская любовь. Складывается впечатление, будто сказка предпочитает кровное родство супружеским узам. Оборотной стороной проблемы является то, что преступных жен обычно карают их кровные родичи, а не обманутые мужья. Однако в той же «Сказке о трех сестрах» старшие сестры из зависти клевещут на младшую, подменяют ее детей щенком и котенком, а племянника с племянницей заколачивают в ящик и бросают в реку. Сестра губит сестру в сказке «Красная роза». А в сказке «Путешествия мудрого Хасана» братья оставляют брата в колодце, как Иосифа Прекрасного.

За всем этим угадываются жестокие социальные антагонизмы, порожденные распадом древней семьи. Сказка своей художественностью придает им значение непреходящих символов. При всем своем пристрастии к причудливому сказка, как мы видим, ничуть не идеализирует реальный мир. Волшебство в сказке очень часто подчеркивает и оттеняет социальную достоверность житейских ситуаций. Но художественно-философская функция волшебства в сказке далеко не исчерпывается этим. «В Сахаре все тайна», — говорится в сказке «Роза пустыни». Вот основная предпосылка волшебства в сказке.

Сказка изобилует запретами, причем загадочное в этих запретах трудно отграничить от парадоксальных, но вполне обоснованных наставлений многовекового опыта, накопленного в пустыне и в лесу. Не во всякое время, не из всякого источника можно пить, иначе потеряешь человеческий облик. Нельзя отвечать говорящему жаворонку, иначе окаменеешь. Можно нанести только один смертельный удар крокодилу, иначе крокодил оживет. Очень часто запреты требуют бескорыстия. Можно взять золотую птицу, но нельзя взять ее клетку, можно увести коня с золотыми зубами, но нельзя брать его седло. Иногда, наоборот, стоит нарушить запрет: открыв запретную дверь, обретешь коня, приносящего счастье. Вообще до счастья в сказке, как до неба, рукой подать. Бедному дровосеку сама садится на плечо птица мудрости, несущая драгоценные камни. Дочь, дарованная молнией, смеясь, роняет драгоценные камни из уст. Заглянешь в пещеру, а там роскошный дворец, сад и фонтан.

Тайна в сказке не подавляет, а испытывает человека. Тайна отвращает от опрометчивых поступков и темных страстей, своим наличием убеждая в том, что в бытии есть смысл и справедливость. Тайное становится явным, явное остается тайным, открывая перед героем неисчерпаемые перспективы. Благодаря этой стихийной диалектике различаются счастливый конец сказки и happy end низкопробной беллетристики. Прихоть обстоятельств приносит незаслуженное и потому мнимое преуспеяние; волшебство сокровенной человечности вознаграждает лишь достойного.

Перевод с английского И. Кацнельсона

Когда-то Солнце и Луна были друзьями. Они жили вместе, и все хозяйство у них было общее. Однажды рано утром отправилось Солнце в поле и велело Луне приготовить обед. Но Луна ничего не сделала. Солнце возвратилось с поля и не нашло никакой еды.

— Если не хочешь ничего варить, то сходи хоть по воду, — сказало Луне Солнце.

Луна промолчала и осталась сидеть на месте. Тогда Солнце взяло кувшин, приказало Луне развести огонь и пошло за водой. Но даже и огня не захотела развести ленивая Луна.

Пришлось Солнцу самому готовить. Оно поставило горшок с водой на очаг, раздуло огонь и начало варить кашу. Когда каша поспела, Солнце сняло горячий горшок с огня и позвало Луну разделить с ним еду. И только тогда Луна встала и принялась за кашу.

Обозлилось Солнце. В ярости схватило горшок и закричало:

— Ах ты протухшая лентяйка, жрать ты всегда готова, а варить не хочешь!

И с этими словами Солнце так стукнуло Луну горшком по голове, что тот разлетелся на тысячу осколков, а каша обварила Луну с головы до ног. Луна еле убежала. С тех пор Солнце и Луна стали непримиримыми врагами.

Вот почему, когда Солнце восходит в небе, Луна не решается показываться. Она ждет ночи и только тогда в одиночестве совершает свой путь.

Перевод с французского Ф. Мендельсона

Киира нашли в реке. И нашел его Иул.

Иул со своим племенем охотился на берегу. Вдруг с неба в реку упали большая тыква, копье и звериная шкура. Тыква была очень большая, больше человека. Иул сказал своим людям:

— Принесите мне тыкву.

Но все испугались, потому что тыква была очень уж большая. Один Иул не испугался. Он вытащил тыкву, копье и шкуру на берег. Увидев это, все люди в страхе разбежались, и он остался возле тыквы один. Иул надрезал тыкву, и она раскололась пополам. Сначала из нее посыпались семечки, а потом вышел Киир.