— Вот ты берешься осуждать кого-то, — произнес я тихо и нисколько не сердясь, — но ты подумай хорошенько: по большому счету ты и сам — продукт того же воспитания, какое получил и я. И это намертво засело. Разве нет?

— В каком-то отвлеченном смысле — да, — ответил неохотно Левер. — Все под богом ходим… Впрочем, я изрядно долго прожил вне Земли, а это, знаешь ли, людей меняет. И их психику, и образ мыслей…

До сих пор не понимаю, почему я так и не спросил: а где же именно он жил все эти годы? С кем? Мне, вероятно, было просто наплевать, уж если честно. Он — молчал, а снизойти и самому спросить — зачем?! В том-то и дело — снизойти… Я был хозяин здесь, на станции, а он — случайный человек, по сути — пешка, мелкота. Я даже был уверен точно, что уже его не встречу — никогда. Пройдет немного времени, он отсидит на станции положенный по договору срок — и все, опять куда-нибудь подастся, прочь с Земли. Перекати-поле — так когда-то говорили… То ли с сожалением, то ли с презрением… И я еще тогда подумал: этот — не жилец. С такими мыслями, с такими настроениями, с эдаким сумбуром в голове сейчас не тянут долго, быстро выпускают пар, скисают, где-нибудь срываются и — точка. Как велеречивый собеседник мне он был забавен, а как человек — не занимал совсем. Таких я иногда уже встречал — они кончали плохо. Я тому нисколько не способствовал — возиться с разной мелкотой! — но и, конечно, не мешал. Да, разговоры разговорами, однако я был боевик, борец, и переубедить меня — не знаю, кто бы смог. Хотя я видел не одни успехи — теневые стороны прекрасно замечал. И даже реагировал на них, как и любой нормальный человек. Но я был диалектик нового закваса: признавая у медали обе стороны, я говорил себе, что вижу только лицевую, и был честен, ибо тыльной стороной медаль не носят…

— Кстати, Питирим, — не без ехидства молвил Левер, — это нынешнее противостояние… Я слышал, среди биксов есть ведь и такие, что порой идут служить к нам, людям.

— Есть, ты прав. И в общем-то немало. Я об этом тоже слышал, — согласился я. — И что же?

— Но бывают и такие, что бегут, наоборот, к биксам, предлагают им свои услуги…

— Злобные предатели, — с презрением пробормотал я. — Настоящие враги!

— Ну почему же? — Левер тихо засмеялся. — Я не вижу логики. Да! Почему же так-то: если к нам, то это непременно хорошо, а вот от нас — позорно, плохо? Вообще: а допустимо ли кому-либо прислуживать?

— Враг, признающий наше превосходство, — более не враг, — ответил я. — Он вынужден служить, чтоб искупить свою вину. По-моему, нормально.

— «Превосходство», «враг», «вина» — слова-то, черт возьми, какие! Из какого лексикона?!. Нет уж, все наоборот, мой милый Питирим…

— Да прекрати ты называть меня так! — неожиданно взорвался я. — Любая фамильярность тоже, знаешь ли, имеет свой предел! Как будто мы друзья со школы, вместе выросли, играли!.. Или я любовник твой…

— Х-м… — удивился Левер. — Ладно. Я прошу прощения, Брион, и впредь не буду… Но продолжу свою мысль. Так вот: признавший ваше превосходство — враг вдвойне. Поскольку чье-то превосходство просто так, по собственному внутреннему зову — не признают никогда. Такое противоестественно. Всегда — по принуждению. Хотя, конечно, зачастую прибегают к выражению, которое как будто бы оправдывает все: «Ах, обстоятельства сильнее нас!..» Или иначе: «обстоятельства диктуют»… Вот тот самый случай! Вроде — против воли, но необходимо. По соображениям высокого порядка… Ну, а что касается вины… А почему враг непременно виноват? Лишь потому, что он — ваш враг? Но ведь и вы не друг ему… Зачем же все примеривать так однобоко, только на себя? Где ж логика? Пока он не продался вам, вы не посмеете и намекнуть ему, что он-де виноват. Вина становится товаром, ежели теряется свобода. Можно даже откупиться, в чем-либо покаявшись особенно усердно. Степень несвободности — эквивалент вины.

— Но людям свойственно испытывать и искренние угрызенья совести! — запальчиво воскликнул я.

— Конечно! Кто же спорит? Но заметь при этом — людям! Маленький такой нюанс… Однако очень показательный! Ты можешь заявить, что в этот миг они свободны внутренне и не привязаны ни в мыслях, ни в желаниях. Увы, Брион! Они находятся в ужасной кабале — у собственного «Я». И, более того, я даже смею утверждать: открыто, гласно признающий ваше превосходство — враг втройне. Ведь он же видит: вам приятно унижение его, вам хочется стоять над ним, ничем не поступаясь ни на йоту. И такая тяга к превосходству, жажда, чтоб другие, ползая на брюхе, пресмыкались, хоть по пустякам, — от вашей изначальной слабости, от неуверенности в правоте своей. Вот и стремитесь за чужой счет утвердиться. И разумный враг, попавший в западню к вам, это чувствует прекрасно. В сущности, вы оба на цепи. И служат вам не потому, что продались, а потому, что вас — купили. В слабости вы — слепы. Ну, а в силе — и подавно.

— Чушь какая-то! — сказал я раздраженно. — Это твое вечное позерство… Ты еще скажи, что убегать от нас и обниматься с биксами — не преступление!

— Естественно, скажу, — спокойно согласился Левер. — Перебежчик на войне — предатель. Но войны покуда нет. По крайней мере вожаки людей такое положение войной не называют, осторожничают, выжидают… И понять их можно. То, что происходит на Земле, и вправду подлинной войной считать никак нельзя. Сражений — настоящих, страшных — до сих пор ни разу не случалось. Только мелкие локальные конфликты, незначительные стычки, рейды местного значения… А собственно войны-то — нет! Есть конфронтация, и в общем — полюбовная, да-да! И ненавидим прежде всего — мы. От нас как бы исходит инициатива. Биксы, если вдуматься, настроены куда миролюбивей.

— Вон на что ты замахнулся! Тоже мне!.. — Я глянул на него с немалым любопытством, даже изумлением. Еще один военный теоретик объявился!..

— Уж по крайней мере они всюду и всегда стремились уклоняться от возможных стычек.

— Уклоняться… Эти слухи сами биксы и разносят! А ты веришь… Впрочем, и понятно: ты совсем недавно здесь, еще не вник… Да им дай только повод!..

— Ну так надо быть поосторожней!

— Боже мой, какие нынче все вдруг стали умные и дальновидные!.. Прямо тошнит. Запомни раз и навсегда: не мы, а биксы лезут. Именно они! Но все творят тайком, исподтишка, захочешь — не докажешь ничего… А после валят на людей: мол, вон кто виноват. Невероятно подлые натуры! И, случись момент, они бы уж давным-давно… По счастью, у них нет в достаточном количестве оружия. Покуда — нет… К тому же они все разобщены. Уж тут мы приложили максимум стараний.

— Может быть, играет роль и это, хотя я не убежден… У них другие цели. По большому счету мы им не нужны, Брион. Они нас терпят — из признательности, что ли… — Левер как-то виновато, будто он-то и подстроил все, развел руками. — Это — как известная несостыковка поколений… Разумеется, во многом все иначе, но и этот механизм не надо сбрасывать со счета. Мы ж самих себя почти еще не знаем! Столько существуем, столько изучаем, столько пламенных и гордых слов произнесли, себя любя, а воз-то, в принципе, и ныне там… Теперь вот сотворили — как иные полагают, себе на голову — биксов. На беду себе, во вред… Понятно, это ерунда: не на беду, а — по необходимости. Хотя, конечно, всякая такая жгучая необходимость — не от тихой и хорошей жизни. Мы себя загнали в тупичок и — нет, чтобы самим оттуда выбираться! — подарили миру удивительных существ, которым недвусмысленно и предложили искать выход. Мы теперь готовы это отвергать с порога: мол, нарочно ничего не затевали, так уж получилось… Но, похоже, по-другому быть и не могло, и нам самим теперь из тупика не выйти никогда. Людская старая привычка: после драки яростно махать слабеющими кулаками… Как же — за себя обидно, за свою породу! А вот биксы всячески уходят от конфликта, потому что наши представления об истинном прогрессе, наши исторические ценности не то чтобы нелепы — просто чужды им. У них отныне все — свое, свой путь вперед, и он не совпадает с нашим. Сотворивши идолов, мы тотчас норовим их сбросить. Очень по-людски… Стараемся судить их с человеческих позиций, пробуем навязывать людскую этику и требуем такого же взамен. Я понимаю: мы иначе не умеем. Но, наверное, пора…