— Пускай не я, пускай не здесь, но кто-нибудь другой вас все равно и так же стал бы обвинять! — воскликнул оскорбленно Клярус. — Можете не сомневаться: рано или поздно вам пришлось бы отвечать за все свои поганые делишки! Зуб за зуб — старинная и верная традиция. Да! И не я сужу вас — вся Земля! Как говорится, лучше раньше, но не больше. Так и получилось, будем справедливы до конца. Изменник, вы постыдно предали все самое святое, что возможно, — предали культуру, чистую культуру человечества, швырнув ее к ногам злодеев и врагов! Как вы до этого дошли?! Святыню — на попранье! Грязным хищникам — на растерзанье! О, какая страшная картина!.. Неужели вы так ненавидите людей, которые взрастили вас, прекрасно обучили, вовремя приметили талант, позволили творить? И это — ваша благодарность?! Отвечайте!

Схваченный прожектором Яршая, очень бледный, но уверенный в себе, с достоинством поднялся с кресла. В зале тотчас громко засвистели.

— Я отвечу, я найду слова, — до боли памятным и, как всегда, негромким сипловатым голосом сказал Яршая. — Только будут ли услышаны они?.. Когда культуру подменяют разными прекраснодушными сказаниями, знание — безграмотными мифами, а мудрую живую этику — набором мертвых догм, это, поверьте мне, чудовищно и страшно. Когда смертный человек, в самодовольном одичании, не доверяет сам себе и не стремится дальше к осмыслению, гармонизации всех тех больших и малых сложностей, которые ему являет мир, а хочет к существующему ныне вопреки элементарной логике довесить непременно что-нибудь «красивенькое», изначально примитивное, убогое, пустое, чтобы именно такую мишуру и объявить потом приметой времени, непреходящей ценностью, эквивалентом — просто более доступным якобы, наглядным, но отнюдь не вздорным — истинно духовных поисков и обретений, и потерь людских, когда такая жизнь «под суррогат» становится единственно понятной и ценимой, — разве можно верить выспренним и громким словесам о нашей сопричастности Истории, Культуре?! Сопричастность бескультурью, дикости, безграмотности — вот, к сожаленью, то, о чем теперь и можно говорить всерьез. Иное — ложь! Иное — сказочки для бедных, ну, а бедняки-то, нищие — мы с вами. Что отдал я на попранье? Наше бедственно-всеобщее смятение, и озверение, и вырождение культуры в позлащенной упаковке — это?! Мы же разорвали цепь времен, мы оказались в вакууме. Не физическом, который творит все бесконечные структуры мировой системы, а в его особенной убогой ипостаси — вакууме идеальном, где и вправду — только пустота. Мы радостно кричим: земное, наше, навсегда!.. Другого не дано! Готовы ради мифа жизнь отдать. Наивно полагаем: миф — и есть История…

— Ну, это вы так полагаете, и не судите о других, — с брезгливостью отметил Клярус. — Люди знают точно: именно история творит большие мифы! Факты превращаются в легенды и невольно будоражат лучшие умы!..

— Отнюдь! — Яршая громко рассмеялся. — Ерунда! Мы фактов толком и незнаем…

— Мн-дэ? — скривился Клярус.

— Вот — примите это к сведению. Да, событий была масса, даже чересчур… Но нам о них известно только потому, что кто-то и когда-то их запечатлел, истолковал, связал друг с другом… Если нет фиксации, то нет и факта — для потомков. Ну, а всякая фиксация — продукт труда отдельных индивидов, в силу этого она не может быть всецело объективной. Да, на ней всегда лежит печать пристрастности и личностной оценки. Что-то неизбежно будет выпячено, подано как главное, о чем-то вовсе умолчат… И факты будут пригнаны друг к другу так, как хочется тому, кто их описывает. Как ему удобнее, понятнее и… выгоднее тоже. Это надобно всегда иметь в виду. Бесстрастных, беспристрастных летописцев не бывает. Все фильтруется, пусть и невольно, прежде чем попасть в анналы. И невольно создается миф — весьма правдоподобный, убедительный, но все же — миф… А благодарные потомки, радуясь, примеривают его к прошлому (с позиций настоящего, которому совсем небезразлично его место в историческом процессе, это вы учтите!), сотворяя как бы связную Историю, по крохам, так сказать, воссоздают… И то, что соответствует сложившимся стереотипам, объявляют твердо установленными фактами, какие-то события со скрипом, с бездной оговорок, подгоняют под готовые клише, а прочее отбрасывают, именуя ненаучным и недостоверным. И опять — творится миф, который подкрепляет существующую версию Истории… А вы мне говорите: факты превращаются в легенды.

Нет уж, все наоборот!

— По-вашему, и верить ничему нельзя? — обескураженно осведомился Клярус.

— Отчего же? Верить — можно! Так мы, собственно, и поступаем. Только не даем себе труда усвоить раз и навсегда: нет мифа — нет Истории. Да-да! История — это отнюдь не тот отрезок времени, в течение которого, последовательно и закономерно, случаются различные события, а это просто ряд событий, умозрительно-искусственно увязанных между собой.

Здесь времени в действительности нет. Как и в любой мифологической структуре. Что бы там ни говорили нам, реальных-то событий мы не знаем и не помним. Может, и не в состоянии… Вот видите, я сотворяю миф на ваших же глазах, — сказал с улыбкою Яршая. — А возможно, и не миф…

Я где-то это слышал, вдруг подумал Питирим. Не так уж и давно… Вот — точно, вспомнил! Левер… Это он мне говорил. Почти такими же словами… Поразительное сходство, даже оторопь берет… Откуда он узнал? Конечно, весь процесс транслировали и активно обсуждали, но когда ведь это было!.. Он тогда еще совсем мальчишкой был и вряд ли этим интересовался. Ничего бы не запомнил, как пить дать! И тем не менее… Чудно! И впрямь какая-то загадка… Разумеется, он мог и после изучать архивы, разбирать, запоминать… Но чего ради? Он не специалист по прошлому, ну, в лучшем случае — любитель, а таких в серьезные хранилища не пустят никогда… Или он тоже к той истории имел какое-то касательство, да только мне не сообщил? И почему на ферме сохранился лишь вот этот эпизод процесса, на мой взгляд, не самый важный среди прочих? Для чего и для кого? Навряд ли Левер здесь бывал. Хотя… кто может поручиться?! И уже не спросишь у него… Нет мифа — нет Истории?.. Чушь!

— Ну, об этом — хватит. Утомили! — объявил капризно Клярус. — Воду-то толочь… Еще прибавьте, будто биксы помнят все в отличие от нас!

— Конечно! Отчего же мне молчать?! — взорвался в бешенстве Яршая. — Именно они теперь и сберегают ценности — для вас и для меня, для всех! И каждый раз готовы поделиться, если их попросят. Но ведь наша спесь, квасная гордость за исконное происхождение…

— Довольно! — рявкнул Клярус. — Все! Нет доказательств — никаких!

Одна лишь пропаганда ваших злобных измышлений. А не выйдет! Жалкий труд! Сегодня каждый понимает: биксы — сплошь невежественны, тупы, они хуже, чем… неадритальцы, если уж хотите знать! Вот так-то!

Судя по всему, столь важное словцо — «неандертальцы» — было у него одним из козырных, хотя и очень крепких, наравне с многоэтажной бранью. Брань же он берег до лучшего момента, когда надо будет обвинять — по пунктам. Тут уж Питирим не удержался.

— Прямо форменный болван!.. — в сердцах воскликнул он. — И эдакий еще посажен быть судьей!

— Вот так-то, — повторил самодовольно Клярус. — Как законный представитель обвинения, а также непорочного суда я буду повсеместно и ежеминутно пресекать…

— Прошу прощения, — с насмешкой поклонился Питирим, не в силах удержаться, чтобы не поддеть негодника — пускай заочно, столько времени спустя!.. Он даже не заметил, что тот вдруг умолк на полуслове и возникла странная, необъяснимая на первый взгляд пауза. — Ая-то полагал, — продолжил Питирим, — что суд и обвинение у нас — одно и то же. Сколько ни присутствовал на всяческих процессах… Никаких различий! Впрочем, адвокаты — тоже не подарок. Так что… прокурор, судья, защитник — можно и в одном лице соединить. И проще, и быстрей… И, главное, как вырастет надежность нашего суда!

— Что-что? — внезапно повернулся к нему Клярус, с явным удивлением таращась из экранных недр. — На линии помехи, да? У вас поправка?