С каждой минутой Байкодамов все больше слабел. Его лихорадило. К горлу подступала тошнота. Усилием воли он заставил себя ползти наверх. Руки нащупали траву… И Есет увидел, как из дверей горящего дома выскочил дворник с черными усиками, в белом фартуке с начищенной бляхой. В его руках, словно пропеллер, крутилась страшная метла. Она разваливала заводские трубы, крыши домов, купола церквей. Со всех сторон в Есета летели кирпичи, бетонные глыбы. Они гремели и высекали в воздухе искры. «Как я раньше не заметил, что Гитлер переоделся дворником?» Есет одной рукой поднял легкий, как гриб, купол собора и погнался за Гитлером. Он хотел накрыть его железным куполом, но все не удавалось. Гитлер прыгал, как игрушечный чертик на резинке.

Есет очнулся в землянке. Он узнал Синенко, Корениху, Прохорова. Они сидели возле него на соломе. Кто-то чужой, весь в белом, держал в руке шприц.

— Где дворник? — спросил Есет и сам удивился глупому вопросу.

— Он бредит.

— Нет, Остап Корнеевич… я все понимаю… расскажу, как это было… Я не сдался… в плен…

— Успокойся, не надо волноваться, Есетик.

Байкодамов всматривается в лицо Коренихи, оно то выплывает из тумана, то исчезает…

Есет уверен, что ему снится сон. Он лежит в палатке. Девушка в белом халате меняет воду в снарядной гильзе, ставит на тумбочку букет ромашек.

Есет не может приподнять голову. Повязка мешает ему следить за санитаркой. Вот девушка куда-то исчезает, и перед глазами мелькает рукоятка щетки. Это раздражает его.

«Неужели снова бред? Где я? Что я?» — Он жмурится и, когда открывает глаза, видит: откидывается брезентовый полог, и в палатку вплывает облако халатов.

Среди незнакомых людей Байкодамов не сразу узнает генерала Курбатова и майора из редакции. Есет недавно беседовал с этим корреспондентом. Кто-то из разведчиков говорил, что это фронтовой поэт. «Как же его фамилия? Солонько!»

Генерал подходит к постели и, обращаясь к Байкодамову, что-то говорит. Голос Курбатова словно в вате, но все-таки Есет расслышал слово «мужество»…

«Это не сон, явь! Меня не забыли… Ко мне пришли… Я еще выздоровею, вернусь в строй!» Есет устает от радостного волнения и закрывает глаза.

Возвратившись из медсанбата, Курбатов обошел штабные отделы. Всюду он заметил порядок и организованность. Накануне битвы штабные офицеры деловито готовились к предстоящим операциям.

Особо важных новостей не было. На фронте стояла все та же напряженно-суровая тишина. Спустившись в блиндаж, Павел Филиппович велел ординарцу принести обед и разыскать часовщика — пожилого солдата из комендантской роты. И когда тот явился, комкор сказал:

— Я вас вызвал проверить часы. Выберите самые надежные.

Мастер в лупу осматривал механизмы, вслушивался в ход.

— Поставщик двора его величества Павел Бурэ, хорош!

— Не подведет?

— Что вы, товарищ генерал, отличные часы, я ручаюсь, но советую вам остановиться на кировских… со звоном, отчетливо идут.

Курбатов пригласил солдата к столу.

— Садитесь, давайте подкрепимся.

После обеда Павел Филиппович поблагодарил солдата за проверку часов и, оставшись один, лег отдохнуть. Комкор думал о Байкодамове. Он жалел его и в то же время восхищался им. «Юноша… А какая сила воли!» Павел Филиппович прислушался: «Это Черников… (Он всегда узнавал его шаги). Спешит». Курбатов встал. В блиндаж вошел начальник штаба.

— Павел Филиппович, только что пришла, шифровка… На участке Воронежского фронта после авиационной подготовки и десятиминутного артиллерийского обстрела наших передовых позиций командующий группы армий «Юг» Манштейн предпринял крупную вылазку.

— Фашисты зашевелились.

— Противник наступает из района Томаровки на север. Сто танков и одна пехотная дивизия СС пытаются сбить наше боевое охранение. Войска генерала Чистякова ведут с гитлеровцами упорный бой.

Курбатов и Черников взглянули на оперативную карту, задумались.

— Что это: разведка боем? Отвлекающая демонстрация? Начало генерального наступления? — прервал молчание Курбатов. — Я думаю… противник ведет борьбу за плацдарм, занимает выгодные рубежи для решительной атаки. Он хочет потеснить или уничтожить боевое охранение, приблизиться к переднему краю нашей обороны. Шоссе Белгород — Обоянь — вот направление главного удара войск Манштейна.

— Манштейн… заместитель начальника генштаба германской армии. Начиная с 1939 года фашистские писаки и радиокомментаторы на все лады прославляют этого старого пруссака.

— Да, это так. Манштейн — кумир фашистских генералов. — Курбатов раскрыл немецкий журнал и, подчеркнув синим карандашом строку, перевел ее на русский язык: — «Фон Манштейн наш лучший оперативный ум». Знаете, кто это пишет? Гейнц Гудериан — автор теории танкового «блицкрига».

— Битый под Тулой генерал хвалит битого в приволжской степи и у Азовского моря фельдмаршала.

— Манштейн — палач. Он не только залил кровью поля Бельгии и Франции, он жестоко расправился с мирными жителями Николаева, Одессы, Севастополя. Он военный преступник. — Павел Филиппович не спеша распечатал коробку «Северной Пальмиры». Под кипой газет на рабочем столе отыскал пепельницу. Взгляд его задержался на обложке трофейного журнала. Затянутый в мундир, коротконогий Манштейн принимал парад. На фуражке большая, несуразная кокарда. Тень от козырька, словно черная маска, скрыла верхнюю часть Лица. Виден только кончик носа и вместо улыбки — оскал. «И этот гитлеровский фельдмаршал-коротышка намерен срезать Курский выступ!» Курбатов насторожился. — Вы слышите; Лука Фомич? Минометный огонь…

— Это противник…

— Кто-то звонит… — Комкор снял телефонную трубку. — Я «Гром», слушаю. Так… А наблюдателям не померещилось? Нет! Дайте заградительный огонь. Уже дали. Хорошо… Скоро наступят сумерки. Я говорю: сумерки. Да! Но вы там зорко следите. Надо помочь ему… Что? Не жалеете ни сил, ни средств? Увидим. Действуйте!

— Неужели перебежчик?

— Комдив уверяет, что многие наблюдатели видели: какой-то человек сперва полз в густых хлебах, а потом вскочил и бросился к нашим окопам. Гитлеровцы открыли ураганный огонь. Перебежчик на нейтральной полосе укрылся в воронке.

— Я займусь им.

— Проверьте, Лука Фомич, сейчас это очень важно.

— Наступает решающая ночь…

— Пожелаем нашим разведчикам успеха.

— Они уже приготовились к вылазке.

— Если будут взяты пленные, то пусть конвоиры немедленно приведут их ко мне.

— Я распоряжусь. — И начальник штаба вышел из блиндажа.

Курбатов снова взглянул на карту. Вылазка Манштейна не была неожиданной. Она началась на том участке фронта, где ее ждали войска генерала Чистякова. «Немцы могли наступать на острие нашего клина через Севск или из района Харькова в юго-восточном направлении, — подумал комкор, — но сейчас эти варианты исключены. Скоро навстречу Манштейну двинутся дивизии Моделя, девятая армия придет в движение».

Курбатов долго не спускал глаз с карты. Сталинградский корпус занимал ключевые позиции на северном фасе Курского выступа. Павел Филиппович замаскировал войска, укрыл их в надежных траншеях, блиндажах и дзотах. Все высотки и подступы к ним он превратил в противотанковые узлы и районы. Укрепленные рубежи имели между собой огневую связь, они были построены по принципу круговой противотанковой обороны.

Комкор тщательно изучил местность и создал «огневые мешки». В эти огромные артиллерийские ловушки он задумал завлечь колонны вражеских танков и расстрелять их с близких дистанций перекрестным фланговым и косоприцельным огнем.

Курбатов подошел к столу, раскрыл фронтовую газету, прочел вслух:

— «Мы сталинградцы! Покажем в бою железную хватку и силу свою!»

Павел Филиппович надел пенсне, приблизился к свету. «Рассказы сталинградцев… Так… Синенко, Корениха, Брагонин, Абашидзе. Сегодня их статьи прорабатывались в ротах. Хорошо! Молодец Солонько. Дорога ложка к обеду!» Комкор пробежал стихи, посвященные лейтенанту Синенко. «Заслуженно воспет этот разведчик… Где-то он сейчас ползет, подбирается к противнику…» Генерал посматривал на часы, ждал результата разведки. «Наверно, уже в дивизиях зачитан приказ Гитлера о наступлении, и каждому фашистскому солдату известно время атаки, — дальше думал Курбатов. — Как нужен «язык»! Если бы удалось его нам захватить…» Комкор ходил по блиндажу взад и вперед. Он хотел позвонить в разведотдел, но в эту минуту по ступенькам поспешно спустился Черников.