С уязвимостью экспортно-сырьевой структуры аргентинской экономики связано еще одно обстоятельство. Подобная модель в условиях периодической нехватки внутренних инвестиционных ресурсов априори предполагала дополнительное внешнее финансирование. Конец XIX – начало XX в. стали периодом постоянного увеличения суверенной внешней задолженности Буэнос-Айреса и расходов по ее обслуживанию. Вот показательные цифры. Если в 1881–1883 гг. платежи по внешнему долгу составили 47 млн золотых песо, то в 1911–1913 гг. они выросли почти в 9 раз, достигнув 419 млн золотых песо, или около 33 % всех экспортных поступлений39. В те годы в стране неоднократно возникали серьезные финансовые трудности, и только чудом удавалось избегать официального дефолта. Однако на практике аргентинские власти не раз прекращали – полностью или частично – долговые платежи и в связи с этим испытывали политическое давление со стороны зарубежных кредиторов.
Во время Первой мировой войны Аргентина оказалась отрезанной от международных кредитных рынков и вернулась к практике внешних заимствований лишь в 1924 г., разместив на финансовой площадке Нью-Йорка заем на сумму 60 млн золотых песо. За этим последовали новые соглашения, причем к зарубежным займам, наряду с центральным правительством, стали все чаще прибегать власти отдельных провинций и городов, которые таким образом восполняли дефициты своих бюджетов. Как с иронией отмечал в те годы американский исследователь Гарольд Петерс, «…внешние заимствования отражали стремление местных политиков быстро получить деньги и оставить проблему платежей в наследство своим преемникам»40.
В военные и послевоенные годы правительство радикалов во главе с Иполито Иригойеном (президент в 1916–1922 и в 1928–1930 гг.) под нажимом промышленных кругов существенно (до 25–30 %) повысило таможенные пошлины. Эта мера стимулировала национальное промышленное производство и послужила первым сигналом начала нового этапа экономического развития, принявшего форму политики импортозамещения, которая придала дополнительный импульс хозяйственному росту Аргентины, закрепив ее в числе наиболее преуспевающих государств мира.
Влиятельный в тот период экономист Алехандро Бунхе в книге «Экономика Аргентины» привел интересные данные, характеризовавшие ситуацию в стране в первой половине 20-х годов прошлого века. Вот некоторые из них. В 1923 г. свыше 50 % внешнеторгового оборота всех латиноамериканских стран приходилось на Аргентину (для сравнения: на Бразилию – 18 %, на Чили – 10 %). Из 88 тыс. км железных дорог, проложенных в Южной Америке, более 47 % находились на аргентинской территории, и по ним перевозилось 60 % грузов и 57 % пассажиров. В том же году в южноамериканских государствах насчитывалось 349 тыс. телефонных линий, из которых 157 тыс., или 45 %, приходилось на Аргентину. В 1924 г. автомобильный парк Южной Америки составил 214 тыс. машин, причем 58 % – принадлежали аргентинцам. По данным международного статистического бюро в Женеве, в 1924 г. на Аргентину пришлось 60 % всех почтовых отправлений Южноамериканского региона. По этому показателю на душу населения (172 в год) страна занимала первое место в мире, превосходя самые развитые державы – США (152), Великобританию (141), Францию (129), Германию (70), Италию (47). В Аргентине издавалось 55 % всех газет и журналов Южной Америки, а тираж ведущей аргентинской газеты того времени «Ла Насьон» превосходил суммарный тираж периодических изданий в любом из южноамериканских государств41. Такого рода факты ясно говорят не только о количественном отрыве Аргентины от основного массива латиноамериканских стран, но и о качественно более высоком уровне развития аргентинской нации в тот период.В условиях кризисных потрясений 1929–1933 гг. драматически совпали две тенденции и обе – негативные с позиций интересов Аргентины. Во-первых , упал спрос на продукты традиционного аргентинского экспорта: их объем сократился с 1 015 млн дол. в 1928 г. до 331 млн дол. в 1932 г., что стало самой низкой точкой падения. Во-вторых (и в значительной степени как следствие первого), резко сократились поставки из-за рубежа промышленных изделий, включая оборудование и технику.
«Золотой век » аргентинской экономики явно и неотвратимо подходил к концу. Одновременно теряла силу и первая волна модернизации сложившихся в стране хозяйственных и социально-политических структур (см. табл. 1.4).
Таблица 1.4 Модернизация в рамках модели экспортоориентированной аграрной экономики (первая волна, конец XIX – начало XX в.)
Интеллектуальная элита, крупный сегмент местного бизнес-сообщества, часть политического класса видели выход из создавшегося положения на путях ускоренной индустриализации и форсированного замещения импорта отечественной промышленной продукцией и потому призывали к проведению политики «здорового и рационального протекционизма».
Как отмечал А. Бунхе, «у Аргентины есть рынок, который она может завоевать. Это – ее внутренний рынок, снабжаемый до настоящего времени за счет закупок за рубежом на огромную сумму – 800 млн долларов»42.
Импортозамещение и госкапиталистические тенденции
Переход к индустриальному этапу развития аргентинской экономики, постепенно сменившему эпоху доминирования аграрного сектора и приоритетного значения внешних рынков, начинался в острой политической борьбе основных группировок аргентинской сельскохозяйственной олигархии и промышленной буржуазии ( Аргентинское аграрное общество, Торговая палата, Аргентинский индустриальный союз) против правительства радикалов, вновь возглавляемого И. Иригойеном. В августе 1930 г. властям был направлен меморандум, в котором бизнес-сообщество сформулировало свои основные претензии. От правительства настоятельно требовали: выделения государственных субсидий аграрному сектору, усиления защиты местной промышленности от иностранной конкуренции, восстановления механизма «Кассы конвертации», отмененного в годы войны.
Президент проигнорировал выдвинутые требования (в значительной степени из-за физической невозможности их выполнить «в пакете») и уже 6 сентября того же года был свергнут военными под руководством генерала Хосе Урибуру , лично занявшего пост главы государства. Тем самым Аргентина вступила в принципиально новый период своей политической истории. Он длился больше полувека – вплоть до 1983 г. и сопровождался неоднократными военными переворотами, нарушениями конституции и подавлением демократических прав и свобод. «Переворот 6 сентября 1930 года…означал колоссальный шаг назад в процессе расширения демократии, начатом в 1916 году. А приход в правительство наиболее консервативных кругов под корень подрезал саму возможность дискуссии о модели экономического развития страны и формах ее участия в складывавшемся новом мировом порядке», – констатировал X. Тодеска43.
Действительно, изменение основных параметров аргентинской модели было замедлено. В системе международного разделения труда страна оставалась поставщиком сельскохозяйственной продукции, но внутри аргентинского общества происходили глубинные процессы, готовившие будущую смену парадигмы развития. В экономическом смысле Аргентина вставала на рельсы индустриального развития, но сам этот исторически обусловленный и закономерный тренд носил ограниченный и далеко не всегда и не во всем последовательный характер44. Рассмотрим это положение на конкретном примере.
В Аргентине происходило планомерное усиление роли и прямого участия государства в экономике. Но необходимо пояснить содержательную сторону государственного вмешательства в хозяйственную жизнь, которое в 30-е годы прошлого века стало приобретать все более широкий размах. Участие государства в экономике, прежде всего, выражалось в учреждении ряда регулирующих органов (отраслевых «хунт»), которые определяли базовые цены на основные сельскохозяйственные товары, закупали готовую продукцию, а затем реализовывали ее на внешнем или внутреннем рынке. Целью этой практики было оградить местных сельхозпроизводителей от резких перепадов мировых цен и обеспечить им приемлемую рентабельность вне зависимости от складывающейся рыночной конъюнктуры. Нередко те цены, которые устанавливали отраслевые «хунты», превышали рыночный уровень, что вполне устраивало аграриев, но ложилось бременем на федеральный бюджет. По существу, правительство напрямую субсидировало сельское хозяйство, зачастую в ущерб другим секторам экономики. Кроме того, БАН через свои многочисленные отделения, разбросанные по всей стране, кредитовал посевные кампании, действуя, таким образом, в качестве финансового агента отраслевых регулирующих органов. Одновременно государство внимательно следило за динамикой развития аграрного сектора и стремилось не допустить такого перепроизводства продукции, которое могло вызвать падение цен. Причем во многих случаях власти не стеснялись применять жесткие меры в отношении нарушителей установленных правил. Например, дополнительные площади, введенные в производственный оборот, облагались повышенными налогами. Вместе с тем (и это разительно отличало отраслевые «хунты» от подобных регулирующих органов, например, в Австралии) аргентинские власти долгое время не уделяли никакого внимания инновационному развитию сельскохозяйственного производства, его техническому перевооружению. Тем самым тормозился хозяйственный прогресс не только данной отрасли, но и – с учетом ее удельного веса – национальной экономики в целом.