Но страхи мои были напрасны – во дворе никого не было. Я быстро пересек его и поднялся по лестнице. Знакомого гвоздя в перилах еще не было, поэтому моя заученная с детства глупая считалка потеряла смысл и я шел молча.

Дверь оказалась закрытой. Я опешил и остановился на середине лестничного пролета. Забывшись, я совершенно упустил из виду, что она является теперь совершенно обычной дверью, а не порогом между слоями времени, и вполне может закрываться и открываться по желанию. Наверно, я сам захлопнул ее, уходя, и теперь пожинаю плоды собственной дурости. Хотя, с другой стороны, зачем мне было заботиться о ее замке и тому подобном, если я не собирался сюда возвращаться?

Как бы там ни было, а проблема существовала и требовала решения. Я осторожно нажал на дверь, сначала рукой, а затем и плечом. Она не поддалась, чего и следовало ожидать. Какой несчастье, что я не медвежатник! Мысли мои лихорадочно забегали в поисках выхода из этой глупейшей ситуации. Ломать нельзя – это безобразие, да и небезопасно. Что ж тогда?

Я вспомнил про окно, выходящее из спальни альбертовых родителей, которые еще не родились, на улицу. Прямо под окном проходил широкий карниз, по сидящим на котором голубям мы с Альбертом выпустили из рогаток, наверное, тонну камней, а прямо перед ним, на расстоянии вытянутой руки, рос большой тополь. Что, если…

«Идиот! Семена, из которых вырастет тот тополь, еще нескоро упадут в землю, а ждать так долго ты не можешь!» – внутренний голос, молчавший последние полчаса, снова высказался, и возразить я ему на этот раз ничего не смог.

Тут меня озарила новая идея, и дорого бы я дал в последствии, чтобы она меня не озаряла! Во время моей короткой прогулки я заметил неподалеку строящийся дом, похожий на этот, но, как мне показалось, понеказистей. Работа там, мне помнится, не очень-то кипела, то ли цемент не подвезли, то ли воду отключили, то ли еще чего. Но суть в том, что возле вросшего в землю строительного вагончика я заметил деревянную лестницу, длины которой, по моей оценке, должно было с лихвой хватить до карниза, раз уж под ним еще не вырос тополь. Ну, а там… Даже если окно закрыто, то слабый шпингалет – не замок и долго противостоять мне не сможет.

Обрадованный, я снова выскочил из подъезда и помчался на стройплощадку за заветной лестницей. Всосавшийся в грязь стройки ломаный кирпич попробовал было затруднить мое продвижение, но меня было не остановить. Наплевав на запоздалую мысль о возможном стороже, я схватил оказавшуюся тяжеленной от налипшей известки приставную лестницу и, раскачиваясь из стороны в сторону под ее весом, поспешил обратно. Сторожа, видимо, все же не было, так что совершенная мною кража не вызвала мгновенный общественный резонанс.

С трудом дотащив свою добычу до места я, сверившись с расположением в стене нужного мне окна, приткнул лестницу к карнизу и осторожно полез вверх, поплевав предварительно на руки. Вообще, я боюсь высоты, и вряд ли нашлась бы сила, могущая сподобить меня на такой подвиг при других обстоятельствах. Сейчас же мне было нечего терять и я отбросил на время все свои фобии. Даже страх перед блюстителями закона, крепко сидящий в душе каждого советского или постсоветского гражданина, отступил сейчас на второй план перед необходимостью во что бы то ни стало вернуть мою пропажу, важность которой трудно переоценить. Быть может, если бы я повел себя немного спокойнее и дал себе труд подумать, то нашел бы какой-то другой, более разумный и менее рискованный способ действия, но все произошедшее со мной за сегодняшний, едва начавшийся, день, не прошло бесследно для моей способности рассуждать, и в итоге я просто лез по заляпанной известкой лестнице в чужую квартиру.

Окно, как и следовало ожидать, я нашел закрытым. Хозяева, уходя, не побеспокоились о том, чтобы облегчить задачу взломщику, и я совершенно искренне досадовал на них. В конце концов, я ведь не собирался ничего у них красть!

Открытой ладонью я несколько раз без размаха ударил в верхнюю планку фрамуги, стараясь вкладывать в каждый толчок побольше силы и при этом производить как можно меньше шума. К тому же, следовало быть осторожным, чтобы не упасть с лестницы, иначе моя смерть победит в конкурсе на самую нелепую кончину.

После третьего или четвертого удара я почувствовал, что створка подалась и гвозди, которыми был прибит шпингалет, начали медленно выходить из мягкой сосновой рейки. Это обнадежило меня, и я, несмотря на боль в ладони, удвоил свои усилия, продолжив стучать до тех пор, пока щеколда не упала со звоном на пол, а створка окна распахнулась. Чуть переведя дух, я перевалился через подоконник и рухнул внутрь комнаты.

Первое, что я увидел, поднявшись, были круглые от ужаса серые глаза той самой женщины, с которой я уже имел честь сегодня столкнуться при выходе со двора после разговора с Надей. Локоны ее по-прежнему были тщательно уложены, а вот цветастое платье она сменила на домашний халат, который, видимо, только-только запахнула, так как пояс его не был завязан, а в глубокий кружевной разрез почти полностью выглядывала белая правая грудь. Должно быть, мой стук застал ее врасплох, и она, парализованная страхом, позабыла завершить туалет.

Я, признаться, перепугался не меньше ее. Мне как-то совсем не пришло в голову, что за время моего отсутствия в квартире может кто-то появиться, и уж менее всего я был склонен связать эту наводящую ужас берлогу с повстречавшейся мне во дворе красоткой. Скорее уж, я представил бы ее на сцене какого-нибудь кабаре (или что тут у них сейчас в моде?), но не толкущейся у плиты в убогой кухне с примитивными поварешками и скобленым столом, где я, проявив непревзойденную глупость, забыл свою сумку.

Однако мой испуг, который, несомненно, был написан у меня на лице, в расчет явно не принимался, потому что белокурый ангел вдруг молча, без единого звука, метнулся к платяному шкафу и, глухо стукнув чем-то о полку, направил мне в лоб черное дуло пистолета. Несомненно, это был браунинг, должно быть, один из тех, что большевики приобрели в начале века в Бельгии на вырученные от ограбления банка в Гельсингфорсе деньги. Я не знаток оружия, но излюбленный пистолет коммунистических террористов мы проходили еще в школе (правда, тогда они именовались не террористами, а борцами за народное счастье). Глаза дамочки метали молнии, и я заметил в них отчаянную решимость, не оставляющую сомнений в том, что, стоит лишь мне повести себя не так, как она ожидает, и маленький кусочек свинца положит конец моим чаяниям и надеждам. Этого я хотел менее всего, а посему мне оставалось лишь взять себя в руки и сохранять необходимую долю разума и спокойствия, чтобы остаться целым.

Держа пистолет двумя руками, женщина, скосив глаза вниз, наконец заметила, что одна из наиболее нежных частей ее молодого тела все еще нескромно выглядывает наружу, словно не пожелав воспользоваться уютом предоставленного ей убежища. Девицу это несказанно смутило, и она, поудобнее перехватив рукоятку оружия правой рукой, левой попыталась поплотнее запахнуть свой шикарный, по этим временам, халат. Ствол браунинга при этом чуть дернулся и смотрел теперь вправо вниз, что, безусловно, дало бы герою какого-нибудь дешевого боевика возможность броситься вперед и отважно перехватить руку своенравной красавицы, заставив ее кусаться, а затем плакать в его объятьях. Но я не был героем боевика и рисковать не стал, к тому же девицыны поцелуи отнюдь не являлись моей целью.

Вправив свой довольно пышный, несмотря на стройность фигуры, арсенал и наглухо запахнув полы халата, дамочка вновь перевела все свое внимание на меня, но теперь к торжествующей злобе в ее взгляде примешивалась толика смущения, так как женщины вообще неохотно демонстрируют свой бюст посторонним мужчинам, а уж грабителям тем более. А в том, что она приняла меня за одного из представителей этой милой профессии, я не сомневался. И действительно, что еще мог подумать человек, видя ввалившегося в его спальню через окно неопрятного болвана с измазанной дорожной грязью штаниной и рыскающим, неспокойным взглядом? Правда, для ловкого проныры-домушника я был чрезмерно упитан, да и способ моего проникновения в квартиру был несколько экзотическим, но вряд ли стоящая передо мной женщина могла взвесить все эти доводы в тот момент, когда впервые увидела меня. А уж если она до этого не имела опыта общения с уголовными элементами, то и подавно.