Я еще раз внимательно осмотрел внутреннюю поверхность скальпа и голый череп, все было чисто ни мусоринки ни хвоинки, взялся за нижний край кожи и одним движением надел скальп обратно на череп. Боярин слегка вскрикнул. Вместо страшной розовой поверхности, перед нами было лицо мужчины средних лет привыкшего к власти.

Он с удивлением смотрел на меня.

– Это что же такое, вы кого привели мне, где знахарка? Федот, мать твою! Закопаю.

– Кирилл Мефодьевич, так вот и знахарка, и внук ейный, он тоже в этом деле понимает. Народ бает легкая рука у него.

Боярин с кривой болезненной усмешкой посмотрел на меня:

– Ну что отрок, как меня врачевать будешь?

Но тут подоспела моя бабка, которая своим басом сказала:

– Боярин, накося испей вот этого, – и, отпив для начала сама, дала тому стакан, наполненный, воняющей валерианкой, жидкостью. Тот подозрительно обнюхал стакан и сказал:

– Ну-ка отпей еще раз. Ох, ты бабка и страшна ликом!

Бабушка послушно отпила еще раз и боярин, перекрестившись, залпом выпил вонючую микстуру.

Несколько минут спустя он уже засыпал. Я расставил на столе свои причиндалы и несколькими швами пришил скальп в месте разрыва кожи, надеясь, что в эти времена, не избалованные антибиотиками, у раненого вряд ли начнется воспаление. Но вот ранки от медвежьих когтей обработал со всем старанием остатками самогона.

Сделав свои дела, я посмотрел на старшего, которого боярин назвал Федотом.

– Так вроде все мы сделали, можно бы нас и домой отвезти.

Федот в ответ лишь зло оскалился:

– Ишь, какой быстрый выискался, ты лечил, ты за все и ответ держать будешь, если, что не так. Эй, парни! Давайте собираемся в дорогу, а этих под замок обоих, но вреда не причинять. Бережно пока с ними будем.

Ехали мы долго. Любил боярин охоту, далеко забрался в поисках медведей, вот и получил от них по голове. Мы тряслись с бабушкой в холодной кибитке, на стоянке нам даже не давали горячего, а только кинули несколько высохших пряженцев, наверно еще испеченных перед охотой, и предложили заесть снежком.

Катясь в кибитке, я понял, что значит быть на Руси простым человеком, наша с бабушкой жизнь целиком зависела от того, будет ли жить боярин. Если нет, то придется нам умереть страшной смертью. И я дал себе обещание, что если останусь жив, сделаю все, но выберусь наверх, чтобы, по крайней мере, не зависеть от какого то мелкого боярина, которого в Москве знают может, только дьяки, ведущие родословные дворян с Рюриковских времен.

Но на следующей остановке к нам, на удивление, пришел Федот в сопровождении повара, нас накормили отварной медвежатиной и предложили горячего сбитня и водки. Вел себя Федот предупредительно, из чего я понял, что пока с боярином все в порядке. После этого мы ехали еще сутки,

Но вот мы въехали в какое-то село, был слышен собачий лай и множество голосов, послышался скрип ворот и сани двинулись во двор и остановились.

Вскоре послышались охи и ахи, потом дикие женские крики.

– Во, как в старину по раненому мужу жены кричали, – с усмешкой, подумал я.

Но вскоре крики смолкли, нашу кибитку открыли, и я с бабушкой вышел на белый свет.

Мы стояли на обширном дворе, перед большим домом с высоким резным крыльцом, вокруг стояла суета, распрягали и отводили в конюшню коней, ставили на место сани и кибитки. Подошедший Федот подтолкнул нас в спину:

– Идите наверх, вас сам Кирилл Мефодьич требует.

Какой-то мальчишка, наверно моих лет, повел нас на крыльцо, а затем в небольшую комнату где на кровати сидел боярин а две девушки снимали с него сапоги и верхнюю одежду, рядом с ним стояла полная женщина еще с остатками былой красоты, и тревожным выражением лица. Увидев мою бабушку, она вздрогнула, побледнела и отвернувшись начала креститься. Девки тоже видимо испугались, но продолжали свое дело.

Я про себя подумал:

– Все-таки я очень привык за это время к своей новой бабушке, потому, как уже не вижу в ее лице ничего ужасного.

Вид у боярина был, пожалуй, не лучше, чем у Марфы, синюшное лицо, нижняя часть лба и веки отекли так, что он едва мог открыть глаза. Уши были почти черные и торчали в стороны. Но, был он достаточно бодрый и сразу потребовал, чтобы мы сказали, как у него дела будут идти дальше.

Я попросил разрешения его осмотреть и положил руку на лоб, потом пульс, температуры, похоже не было, прощупал голову, что было для него достаточно болезненно, и не увидел пока выраженных следов воспаления. Некроза, которого можно было бы ожидать, тоже нигде не было видно

– Кирилл Мефодьевич, пока, все идет как надо, но заживать долго будет, вам еще очень повезло. И швы надо через несколько дней снять, а то загнить могут.

– Хе, хе, а как тебе повезло парень, – хрипло засмеялся боярин, – сейчас бы висел на березовом суку вверх ногами и молил о смерти, если что не так пошло. Да ладно не боись, я ведь вижу, что старался. В общем вот тебе мое слово, пока я не поправлюсь, здесь будете, потом отпущу и награжу, чтобы никто не сказал, что боярин Михайлов не по-христиански поступает. А если хотите, то возьму вас обоих на службу, будете у меня в лекарях ходить.

Бабка толкнула меня в спину, и я вместе с ней встал на колени и смиренно благодарил боярина за заботу. Довольный Михайлов отпустил нас, сказав, чтобы ключник нашел нам, где жить.

Началась жизнь в боярском доме, ничего такая жизнь, приятная. Делать мы с бабулей ничего не делали, раз в день посещали боярина, я удалил ему швы, а бабушка мазала заживающие раны своими мазями, чтобы быстрее все проходило, отек и синева на лице у него понемногу сходили, и поэтому к нам он относился благосклонно. Бабка Авдотья местная знахарка и повитуха до ужаса боялась мою бабушку и старалась с ней не встречаться. Но вскоре дворня, прослышала о том, что бабка может сделать приворотное зелье, и к нам началось паломничество девок, которые хотели замуж. Да и парни изредка тоже приходили. Питались мы вместе со всеми в людской, кормили у боярина неплохо, для своих людей еды он не жалел, чего не скажешь о его крестьянах, с которых было содрано все, что было можно содрать.

Для меня это было полезное время я по крайней мере общался с людьми, слушал их рассказы, вникал во взаимоотношения, по вечерам учил бабкины заговоры, мне хотелось, также, как она, снимать боль словами. С местным кузнецом у меня также были неплохие отношения, особенно, когда он узнал, что мой отец тоже был кузнец. Он попытался сделать мне по моим рисункам несколько медицинских инструментов, но у него почти ничего не получилось.

– Это парень тебе надо златокузнеца искать, те с малолетства глаз тренируют, что и блоху подкуют, а мы по простому, топоры, да грабли, вот петли дверные могу сковать, а уж подкову с закрытыми глазами сделаю, – сказал он мне после неудачной попытки выковать пинцет и зажимы.

Но вот наступил день, когда я осмотрел боярина и сказал ему, что он полностью здоров. На его вопрос, останемся ли мы у него на службе, я ответил, что согласен служить ему до весны, а если боярин будет добр и щедр то и дальше.

Кирилл Мефодьевич соизволил засмеяться и отпустил меня, сказав, что подумает какое жалование мне положить, а что касается работы, то она известная – лечить всех больных, которые появятся.

Что бы не говорили, а порядок, определенный, на Руси был, никто не мог просто так похолопить человека. И пока я не подписался в кабальной записи, я был свободным человеком, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Время шло незаметно, я по-прежнему занимался физической подготовкой, оружные холопы, также постоянно тренирующиеся во дворе быстро заметили мое усердие и как-то раз десятник, оценив мой вид предложил заниматься вместе со всеми. Боярин, все замечающий на своем дворе, ничего против не имел, а только сказал:

– Вы там моего лекаришку ненароком не пришибите, он мне может, еще пригодится, да и вам тоже.

И вот я вместе того, чтобы бегать по утрам начал махать боевым топором. Первое время через несколько минут топор уже вываливался из моих ослабевших рук. Но с хорошим питанием, тренировками сила начала прибывать во мне не меряно, и бабушка по утрам с удовольствием оглядывала меня, шепча при этом: