Затем ее голос зазвучал скорее твердо, чем гневно:

— Разве ты не знаешь, Сэм, что таких вещей, как сладкие грезы, не существуют на свете? Есть лишь действительность. Так же, как и в браке. Мы все грезим о том, как это все будет, — этакая сладкая конфетка из сказки. Затем начинается жизнь, и все сводится к тому, как мы справляемся с этой жизнью, что совершенно не соответствует тому, о чем мы грезили. — Она внимательно посмотрела на Бейб. — Разве не так, Бейб?

Не ожидая, что ее втянут в разговор, Бейб только охнула, но Нора продолжала:

— Но в обоих случаях — в грезах и в реальной жизни — всегда имеется последняя черта, и иногда эта черта — всего лишь сумма, как это бывает при разводе. Ты согласна со мной, Хани?

Хани посмотрела на Нору. Она была поражена тем, что Нора фактически продает студию Сэм. В глубине души она никогда не могла поверить, что Нора способна на это, она была сбита с толку. Как это они от продажи «Грантвуд студии» перешли к браку Бейб, а затем и к ее собственному разводу?

В комнате раздавались приглушенные всхлипывания Бейб, но вдруг прозвучал яростный вопль Сэм:

— Твоей последней чертой, может быть, и является сумма, но я думаю, здесь есть и другая последняя черта. Это то, что многомужняя Нора на самом деле — гораздо более жадная шлюха, чем я всегда думала. И мне бы еще хотелось задать пару вопросов: насколько жадна эта жадная шлюха и где, черт бы тебя побрал, мои деньги, которые доверил тебе мой отец?

Нора лишь рассмеялась:

— Продолжай грезить, Сэм. Может быть, скоро вы все трое проснетесь и найдете правильные ответы на свои вопросы.

— Иди отсюда, и чтобы черти тебя затрахали!

— Фу, как грубо, — пожурила ее Нора. — Уж чему-чему, а хорошим манерам я тебя учила. Кроме того, я получаю гораздо больше удовлетворения, как физического, так и материального, когда это со мной проделывает очередной муж. — С этими словами она обошла комнату, выключая свет. Когда в комнате стало совсем темно и ее освещал лишь свет луны из окна, Нора подошла к двери, и Хани затаила дыхание. Неужели она осмелится сейчас пожелать им «сладких грез»?

Но Нора этого не сделала. Однако она не могла и просто так отказаться от обычного ритуала, она не могла уйти, не сказав ничего, и поэтому она вспомнила старую прибаутку: «Пусть будет ночка неплоха, пусть не укусит вас блоха».

— Это ты и есть настоящая кровопийца, и ты уже укусила, — произнесла Сэм усталым голосом, в котором уже не слышалось ни злобы, ни возмущения. У нее не осталось уже ни того ни другого.

Затем послышался звук закрываемой двери, и наступила тяжелая тишина, нарушаемая лишь тихими, как мяуканье котенка, всхлипываниями Бейб, а Хани мысленно все возвращалась к тому, что только что сказала Нора: не бывает сладких грез — ни желаний, ни очарования удачи, ни обещаний.

Она чувствовала себя чудовищно обманутой. Она так верила в Норины прекрасные грезы. Да, действительность показала, что счастье и радость, которые им так рано наобещала жизнь, ускользнули от них. Может быть, это произошло из-за того, что сама Нора не верила в них? Но что мы сделали такого ужасного, что жизнь обернулась для нас такой жестокой? Могут ли они еще ожидать, чтобы жизнь отдала им то, что пообещала в юности, или они в свои тридцать лет уже исчерпали отпущенное им?

Закрыв за собой дверь, Нора прислонилась к ней в полном изнеможении. Хотя она и не ожидала, что этот день будет легким, она не предполагала, что Бейб подбросит ей еще одну задачу, которую будет необходимо решать. Но, к счастью или несчастью, бомба была сброшена, и ей оставалось только наблюдать за последствиями, начать разбирать руины, а затем, возможно, приступить к восстановлению.

Ну что ж, еще никто не говорил, что война — это не ад. Она надеялась, что сказала то, что нужно и приняла правильное решение. Она почувствовала, как ей холодно и одиноко, и пошла к телефону, чтобы позвонить единственному на свете человеку, который, она знала, успокоит и поддержит ее.

7

Слушая тихие рыдания Бейб во сне, вызванном снотворными таблетками, Хани сомневалась, сможет ли та стать такой же веселой и озорной, как прежде. Видно было, насколько она сломлена, вела она себя так странно, как будто от непосильных переживаний слегка помешалась. Весь этот бред о «Новом Божоле»…

Положение Бейб было ужасным. Она выдержит все это, если сможет вернуть себе хоть немного своей прежней энергии и силу духа… если сможет пройти всю процедуру развода, если ей удастся получить поддержку родителей или если, и это будет лучше всего, она сможет заявить о своей от них независимости.

Конечно, больше всего Бейб предали не столько Грег, сколько ее родители. Он, как ни говори, человек посторонний, просто посторонний человек, который появился в ее жизни и пообещал золотые горы. И уж конечно, он пообещал любить.

А вместо этого он дал ей весьма своеобразную любовь — любовь после боли.

Но Трейси были ее родителями, а разве не обязанность родителей любить и оберегать своего ребенка, защищать его от посторонних, чьи лживые обещания пьянят, как вино.

А как теперь быть Сэм? Она всегда старалась убедить ее, что в любой ситуации Нора будет на стороне Сэм, а что она может сказать теперь?

Она жалела, что здесь нет отца, а то она спросила бы его, как он относится к тому, что сегодня вечером произошло между Сэм и Норой. Разумеется, никто не верил Норе больше, чем Тедди, но тем не менее она знала, что он — человек справедливый.

Затем, услышав, как ворочается Сэм, она тихо окликнула:

— Сэм?

— Давай спать, Хани. Мне сейчас не хочется разговаривать. Уже не о чем говорить. Все уже сказано тысячу раз.

Насколько Хани могла помнить, это было впервые, когда Сэм отказывалась поговорить. Она могла говорить о чем угодно часами, это было как наркотик. У нее такой несчастный голос… такой безжизненный. Неужели и Сэм, всегда такая задорная, в конце концов, выдохнется и не сможет ответить на обиду?

Она подумала о родной матери Сэм, которая сдала очень рано. Может ли быть, что предрасположенность к таким вещам — слишком устать, чтобы оказывать сопротивление, — может передаваться через гены и жить в крови, как, например, то, о чем говорила Сэм, — о предрасположенности и таланте к созданию фильмов? Может ли так быть, что Сэм в чем-то станет напоминать свою мать? Яблоко от яблони…

Разве не говорили обо мне то же самое, когда я стала Хани Роуз, секс-символом телевидения? Яблоко от яблони…

Один только Бог знает, что она меньше всего хотела этого, меньше всего на свете ей хотелось идти по стопам своей матери. Это знали ее друзья и ее отец. Почему же человек, за которого она вышла замуж, не поверил этому? Сколько раз за эти годы она убеждала его в этом? Сто? Тысячу? Двести пятьдесят миллионов раз?

Ее мысли тихо, как мышки, возились в голове, затем опять вернулись к Сэм. Она хотела бы хоть как-то помочь ей. Разве это не долг сестер? А Сэм была для нее больше, чем сестрой. Сестры, так же как и остальные члены семьи, могут тебя предать. Но не Сэм. Любовь Сэм всегда была неизменной. И разве не в этом и состоит то сладкое счастье, которое обещает жизнь. (Любовь?)

Затем, как всегда, ее мысли вернулись к Джошуа, очевидно, в силу привычки. Уже так много лет он являлся основным персонажем в ее мыслях — первым, о ком она думала, просыпаясь по утрам, даже еще до того, как поворачивалась в его сторону в кровати; и последним, о ком она думала, погружаясь в сон, чтобы и там встретить его.

Да, он обещал ей и любовь, и блестящее будущее, и известность, а также кучу денег — денег, которые меньше всего ее волновали. Во всяком случае, тогда. И еще он обещал детишек и дворец, в котором они будут жить. Но затем он предоставил ей свое понимание этой любви. И подарил ей дворец, оказавшийся пустым огромным домом, хотя и величественным, и никаких детишек, чтобы заполнить его. И он спланировал ее блестящее будущее, только совсем не такое, каким она себе его представляла.