— Почему ты не снимешь все остальное? — спросил Аллан.

Голос его прозвучал неуверенно; он стыдился своего бесстыдства; время и место были неподходящие для занятий любовью (ему предстояло сегодня сделать множе­ство дел: сложить печку, достать самые необходимые вещи, обследовать окрестности и учесть открывавшиеся перед ними возможности!); это казалось ему противоестест­венным именно потому, что было слишком уж естественно, более того — примитивно, да, именно примитивно!

Однако Лиза уловила в его интонации нечто такое, что заставило ее улыбнуться немного смущенно,— она была изумлена; обычно Аллан не проявлял особого интере­са к ее телу, и когда она раздевалась, им скорее овладевало беспокойство, чем же­лание, словно ее острые лопатки, узкая спина, худые бедра и коленки, ударявшиеся друг о друга при ходьбе, напоминали ему о чем-то не слишком приятном, например, о том, что он вдвое старше своей жены, соблазнил ее, сделал ей ребенка, женился на ней и теперь в этой трудной ситуации обязан не ударить вгрязь лицом...

— А если придет Бой?..

— Он бегает по всем этим кучам,— прервал ее Аллан нетерпеливо,— А кроме того, он уже видел свою маму голой. Раздевайся.

Слегка усмехнувшись, она сбросила короткую мини-юбочку и сняла красные колготки; тут она почувствовала на себе его взгляд, беспокойный и пристальный, как у собаки. Теперь его желание стало непреложным фактом, он больше не корил себя. Он встал, в два-три прыжка добежал до фургона, открыл дверь и схватил одеяло, нашел ровное место на пригорке внескольких шагах от фургона и расстелил одеяло — все это он проделал с бессознательной уверенностью лунатика.

— Иди сюда,— позвал он.

Однако Лиза не двигалась с места и молча смотрела на него.

— Ну, иди же!

Сообразив, что с Алланом творится что-то неладное, Лиза не стала мешкать и подошла к нему, ступая осторожно, чтобы не порезать ноги об острые куски металла и осколки стекла, которые валялись всюду вместе с мусором и всякими отбросами.

Потом он лежал и что-то шептал, обнимал ее, страшно довольный собой, и мур­лыкал, как большой ласковый зверь. А она пыталась как-то осознать то новое, что вошло в ее жизнь и так непохоже было на прежнее существование, и бормотала:

— Как хорошо... Как здесь хорошо... Как хорошо...

С ленивым удовлетворением, но и с тайным беспокойством он подумал о том, что они похожи сейчас на кошек, греющихся на солнце, диких и неукротимых, мягких и податливых, играющих, как те «одичавшие» кошки, которые гонялись друг за другом в траве...

И они снова заснули.

Их разбудил какой-то шорох. Аллан посмотрел туда, где они недавно завтракали. Там лежало немного хлеба и кусочек сыра. Сейчас там сидела большая бурая крыса и грызла остатки завтрака, не обращая внимания на людей, хотя они были всего в не­скольких метрах от нее. Потом появилась еще одна. Аллан пошарил вокруг и нашел свой ботинок. Лиза все еще крепко спала. Аллан изо всех сил запустил тяжелым бо­тинком в крыс, и в мгновение ока обе исчезли.

— Проклятые твари!

Лиза проснулась и испуганно спросила, что случилось.

— Крысы. Две огромные крысы поедали наш завтрак!

— Ох! — воскликнула она и села.

Аллан привык к виду крыс. На Апрель авеню весь двор так и кишел ими. Собст­венно говоря, он не чувствовал особой неприязни к этим противным грызунам, но, увидев их так близко, воспринял это почти как вызов — начиналась борьба за пищу, борьба за жилье: ведь они были так уязвимы, уязвимы со всех сторон. Здесь им при­дется нелегко.

Мерзкие негодные твари!

Прибежал Бой.

Лиза уже встала, снова надела колготки и юбку и решила прибрать немного перед фургоном, однако делала она это так неумело и неохотно, что толку от ее уборки было мало. Аллан все  еще сидел голый на одеяле и размышлял.

— Еда! Я нашел еду! — кричал Бой,

Малыш весь перепачкался, одежда была в беспорядке, на широком некрасивом личике под шапкой растрепанных русых волос, таких же, как у отца, но только свет­лее и мягче, возбужденно блестели глаза. Он остановился как вкопанный, уставившись на отца, потому что не привык видеть его голым.

— Я тоже хочу! Хочу раздеться! — начал Бой. Аллан быстро встал и натянул брюки.

— Нет, сейчас мы все оденемся,— ответил он слегка сконфуженно.

Изумленный взгляд мальчика снова напомнил ему, что надо быть все время наче­ку, держать себя в руках, нельзя, чтобы «свобода» лишила его воли и характера. Здешняя обстановка потребует немалого напряжения сил.

— А я хочу, хочу,— хныкал Бой, уже приготовившись заплакать всерьез.

— Что это у тебя там? — спросил Аллан, показывая на руку Боя, который дер­жал полную пригоршню липкого теста.

— Это пирожное. Я нашел его.

— Пирожное?

— Ага, вкусное!

Бой протянул комок теста.

— Ты ел его? ~ Да.

— Нельзя пробовать все, что ты находишь.

— Но оно вкусное! — настаивал малыш.

Ему скоро должно было исполниться пять лет, но его принимали за трехлетнего: такой он был маленький и бледный. Однако временами на его лице проглядывали ум и упорство.

— Допустим.— Аллан старался быть терпеливым.— Но понимаешь, это опасно...

— Где ты нашел пирожное, Бой? — вмешалась Лиза. Ей пришла в голову одна мысль.

— Там... — неопределенно показал Бой.

— Ты можешь показать нам, где ты нашел пирожное?

— Да-а...

— Еще неизвестно, так ли это опасно,— сказала она Аллану.— Знаешь, ведь каж­дый день выбрасывают неимоверное количество и хлеба и пирожных.

Лиза во всяком случае знала об этом. До беременности она работала в хлебном отделе супермаркета. Новые санитарные предписания запрещали продавать мучные изделия сверхсуточной давности. Часть товара, который ежедневно оставался непро­данным, попадала в сумки служащих магазина или шла из-под прилавка друзьям и знакомым (начальство смотрело сквозь пальцы на эту форму благотворительности). А остальное вывозилось на свалку.

— Мы наверняка найдем здесь хлеб,— сказала Лиза.— Во всяком случае, стоит попытаться. Бой, пошли, поищем еще пирожных. А ты покажешь нам дорогу...

— Ты бы оделась сначала,— пробурчал Аллан неодобрительно.

Лиза, видно, забыла, что выше пояса она голая. Не то чтобы его это как-то за­девало, но он уже снова надел на себя узду, ту самую узду, которую так боялся по­терять. И мысль о том, как легко потерять эту узду, пугала его.

Потом они шли вдоль берега.

Бой же устал и тащился сзади; он бросал камни в воду и то и дело начинал хныкать. Аллан нес на спине мешок, в котором лежало несколько буханок твердого как камень хлеба. Место, где Бой обнаружил пирожные, находилось по другую сторо­ну Насыпи (Аллан удивился, что малыш ушел так далеко и тем не менее отыскал до­рогу обратно). Там лежали штабелями картонные коробки с плесневеющими пирож­ными. Судя по марке на коробках, пирожные были из одной крупной пекарни в Свитуотере. Кроме того, вокруг было разбросано множество буханок хлеба, однако кры­сы уже добрались почти до всех. Аллану и Лизе удалось спасти лишь немного хлеба, на котором еще не было заметно крысиных зубов. Неся этот хлеб, еду, которую они сами добыли, Аллан с удовлетворением ощущал свою независимость. Наверняка здесь была и другая пища, которую выбросили; ее надо было только поискать. Они должны научиться искать, научиться искусству выживать, обходясь только местными ресур­сами; ведь дело явно идет к тому, что скоро они не смогут доставать все необходимое в Свитуотере. Надо рассчитывать только на себя.

— Нужно опять пойти туда в субботу,— сказала Лиза.— Больше всего продуктов выбрасывают в субботу, а в воскресенье они уже начинают портиться.

Лиза вышагивала рядом с мужем в высоких кожаных сапогах, которые он нашел для нее в куче старой одежды. Сапоги были поношенные и жесткие, но оказались ей как раз по ноге. Аллан обещал Лизе найти какую-нибудь мазь, которая сделает их помягче. Она была в восторге от своих сапог и хотела немедленно выбросить черные лакированные туфельки на высоких каблуках, в которых было так неудобно ходить по этой неровной земле, но Аллан не разрешил ей совершить столь опрометчивый поступок. «Нельзя выбрасывать вещи, которые еще могут послужить,— внушал он Ли­зе.— Здесь все пригодится». Теперь она несла эти черные бесполезные безделушки в руке, и они весело болтались на своих ремешках.