ВАСИЛИЙ ЯН

Том 1

«Исторический роман, помимо того, что он должен быть исторически точен и увлекательно написан, прежде всего должен быть учителем героики, «правды и добродетели»», — сказано Василием Яном (1875–1954) в статье «Проблема исторического романа», опубликованной 15 мая 1943 года в газете «Литература и искусство». Читаешь сейчас эту небольшую, всего в колонку, статью, помещенную в соседстве с информацией «Писатели в дни войны», пламенным публицистическим словом Якуба Кол аса «Славяне борются», памятным плакатом военных лет «Воин Красной Армии, освободи!» — и кажется, будто пожелтевшие полосы газеты по-прежнему пахнут пороховым дымом. Ведь в те же самые майские дни 1943 года Советское Информбюро сообщало о боях под Новороссийском и Лисичанском, о действиях разведчиков на Волховском фронте и партизан Могилевской области, о кровавых злодеяниях фашистских оккупантов на Витебщине.

Оперативная сводка «От Советского Информбюро» и… «Проблема исторического романа» — как сочеталось одно с другим в дни, смыслом и пафосом которых стал лозунг «Все для фронта, все для победы!», не оставлявший ничему другому ни времени, ни места? Ответ на вопрос содержит сама статья Василия Яна: «Прошлое народов нашей родины, в частности, и, в первую очередь, великого русского народа, дает неисчерпаемый материал для множества исторических романов. Оно служит источником понимания и познания исторически сформировавшегося характера сегодняшнего советского человека. Вот почему, созданный в наше время и отвечающий самым строгим требованиям, исторический роман не отвлекает от современности, а, наоборот, помогает глубже и серьезнее понять наше настоящее. Он будет жить и увлекать современные и будущие поколения, помогая находить в героических подвигах предков достойные, незабываемые образцы для подражания».

Эта мысль, рожденная героической и трагедийной эпохой Великой Отечественной войны, несущая ее выразительную печать, созвучна в принципе постоянным раздумьям А. М. Горького о социальном, нравственном, эстетическом воспитании историей. «Знание прошлого необходимо для того, чтоб молодежь научилась думать исторически. Исторически думать — это значит понимать жизнь как процесс непрерывного воплощения трудовой энергии в производство всего того, что называется материальной культурой… Исторически думать— это значит понимать, как вслед за работой создания материальной культуры и на ее почве возникла и развивается умственная, интеллектуальная культура…»[1]. Талантливым воплощением «исторической мысли» и привлекали Горького первые исторические романы, выходившие из-под пера мастеров и творцов молодой советской литературы. «Незаметно, между прочим. — писал он в статье 1930 года «О литературе», — у нас создан подлинный и высокохудожественный исторический роман… какого не было в литературе дореволюционной, и молодые наши художники слова получили хорошие образцы, на которых можно учиться писать о прошлом…»[2].

В ряду особо выделенных писательских имен — А. Толстой, А. Чапыгин, Ю. Тынянов, Г. Шторм — Василий Ян не назван. Не удивительно: к моменту публикации горьковской статьи он еще не заявил о себе как об историческом романисте. Первые его рассказы на историческую тему — «Письмо из скифского стана» и «Трюм и палуба» появились в 1929 году в журналах «Всемирный следопыт» и «Вокруг света», а первая историческая повесть — «Финикийский корабль» — будет напечатана в 1931 году. Но вскоре после Первого съезда советских писателей, то есть спустя всего несколько лет, Горький, ознакомившись с первым вариантом романа Василия Яна «Чингиз-хан», обратится к тогдашнему члену редколлегии издательской серии «Исторические романы», будущему академику И. И. Минцу: «Вот интересная книга. Мне она в общем-то понравилась… Но чувствую… в ней чего-то не хватает. Почитайте рукопись как историк. Отвечает ли она истории?..»

«Мне эта рукопись, — вспоминает И. И. Минц спустя полвека, — сразу понравилась, и я прочел ее быстро — за два дня. Она оказалась написанной ярко и вдохновенно. Читая се, сразу видишь перед глазами всю эпоху се героев. События далеких лет освещены с позиций марксистско-ленинского понимания истории, во многом созвучны современности, повесть пронизана чувством патриотизма. Стало ясно, что это — необходимая книга, заполняющая большой исторический пробел в нашей художественной литературе, ее надо печатать.

По поручению М. Горького несколько позже мы встретились с Василием Григорьевичем Янчевецким (В. Яном) и долго беседовали, очень дружески, о его рукописи. Я сделал несколько замечаний и рекомендаций по ее содержанию, сводящихся главным образом к тому, чтобы усилить показ насилия и жертв завоевателя; говорил же К. Маркс о том, что «после прохода монголов трава не росла», и вместе с тем опрокинуть бытовавшее мнение, будто бы монголы проходили через покоряемые страны без всякого сопротивления, как нож сквозь масло. Горький согласился с моими замечаниями. «Грядет новый Чингиз-хан— Гитлер, — говорил Алексей Максимович, — и надо показать ужас его нашествия… важность и возможность ему сопротивляться…»

Автор с пониманием принял эти пожелания, доработал рукопись в рекомендованном направлении, и в результате — весною 1939 года появилась его прекрасная книга «Чингиз-хан»… Через несколько месяцев после выхода в свет «Чингиз-хана» началась вторая мировая война, возвестившая о появлении современного (тогда) «бронированного Чингиз-хана», и книга В. Яна, рассказывающая о событиях семисотлетней давности, стала необычайно актуальна, бестселлером, читавшимся нарасхват»[3].

Так к немолодому, перешагнувшему уже 60-летний рубеж писателю пришло широкое общенародное признание. Его закрепила Государственная, в то время Сталинская, премия первой степени, присужденная за роман «Чингиз-хан»[4] 12 апреля 1942 года. «Можно только приветствовать, — писала в тот день «Правда» в передовой статье, — появление таких произведений, которые на исторических примерах воспитывают художественные вкусы и учат бороться за независимость, честь и свободу своей родины так, как боролись славные наши предки…». Роман «Чингиз-хан», продолжал в том же номере «Правды» А. Фадеев, «по широте охвата события, по обилию материала, по зрелому мастерству — одно из наиболее выдающихся и своеобразных явлений советской литературы последних лет…».

То был писательский триумф Василия Яна. От литературных дебютов, состоявшихся на рубеже веков, его отделяли четыре десятка лет, напряженно прожитых в грозовых вихрях бурных, переломных событий народной истории, до предела заполненных неустанными духовными и творческими исканиями. Об этом повествуют и сам Василий Ян в автобиографическом очерке «Скитания и творчество» (1952), и его сын М. В. Янчевецкий, биограф писателя и исследователь его наследия, в книге «Писатель-историк В. Ян» (М., «Детская литература», 1977). Один лишь хроникальный перечень извлеченных из них фактов и сведений производит на редкость внушительное впечатление: даже в эпоху крутых исторических поворотов немногим людям достается биография, столь событийно насыщенная «переменой мест».

Конец 70-х — начало 80-х годов прошлого века — Киев, где Василий Янчевецкий родился, и Петербург, где прошло раннее детство. 80-е — начало 90-х годов — пора ученичества сначала в рижской, затем в ревельской (таллинской) гимназиях. 90-е годы — годы студенчества на филологическом факультете Петербургского университета. И не благопристойная, на радость близким, карьера чиновника по окончании учебы, а беспокойные годы странствий, или, как скажет о них писатель впоследствии, «хождения по Руси»…