Надо послать к нему кого-либо вестником и сказать, что я приехал.

— Но кто же может сходить к нему? Никого отсюда не выпустят, — говорили товарищи. — А завтра всех нас продадут в рабство на уходящие в море корабли, и мы, прикованные к скамьям, разъедемся в разные стороны.

— Значит, надо передать ему письмо сегодня же, — сказал Бен-Кадех. — Кто-нибудь из нас это сделает.

Всегда молчаливый египтянин предложил:

— Пусть пойдет мальчик Элисар: ему легко всюду пролезть, и воины его не задержат.

От костра отделился и подошел к нам один воин.

— Кто из вас самый главный пират? Слушайте, что я скажу. Все вы будете распяты на крестах. Терять вам нечего, кроме головы. Если вы хотите перед смертью последний раз вкусно пообедать, то я вам сейчас пришлю жареной баранины, соленой рыбы, вина и всего, чего вы хотите. За это подарите мне хороший плащ. Вы их награбили много.

— Спасибо тебе, добрый воин, — сказал египтянин. — На твоем лице написана красота Мелькарта, мудрость Ваала, а в плечах видна сила Рефаима.

Мы сделаем так, как посоветовало твое почтенное слово. За это позволь сделать тебе ценный подарок. Возьми дорогую тирскую пурпурную одежду. Но пусть твоя доброта не закроет уши перед нашей просьбой: пропусти на берег этого мальчика. Зачем страдать ребенку? Здесь в городе, в квартале Мегары, живет его тетка.

Воин поспешно схватил поданную ему красную одежду и спрятал ее под своим плащом.

— Если я кого-нибудь из вас выпущу, то мне отрубят голову и подвесят ее под городскими воротами в птичьей клетке.

Воин повернулся и ушел назад к костру.

Софэр сказал мне:

— Лучше быть голодным нищим на берегу, чем сытым гребцом на царском корабле. Я напишу письмо другу, мудрому Сунханиафону, а ты постарайся разыскать его и спасти всех нас.

Софэр достал кусок папируса, камышовую тростинку, баночку с темным соком каракатицы[77] и стал писать письмо.

Воин вскоре вернулся. С ним шел слуга с большой корзиной на голове.

Оба остановились около корабля и передали нам корзину. В ней были хлеб, лук, большие лимоны и куски жареного мяса.

Когда все припасы были вынуты, Бен-Кадех шепнул мне:

— Ложись в корзину, не шевелись в ней и не выглядывай, пока не позволят выйти.

Софэр передал мне свернутый в трубочку папирус, я спрятал его за пазуху, затем улегся в корзину, свернувшись как только мог. Меня прикрыли пурпурной одеждой. Я неподвижно лежал в темноте и чувствовал, как корзину подняли, передали через борт корабля слуге. Потом я слышал мягкий звук шагов. Меня несли куда-то. Один раз какой-то голос окликнул:

— Чей ты? Что несешь?

— Я слуга начальника гавани, несу рыбу.

— Ты бы уступил нам одну рыбешку!

— Она вся сосчитана.

— Эх, жадный! О, чтоб Мелькарт разорвал тебя на части!

Через несколько времени корзина тряхнулась и ударилась о землю.

— Вставай! Довольно я тебя нес. Теперь пойдем вместе. — Слуга крепко схватил меня за руку и вытащил из корзины.

— А куда мы пойдем?

— Понятно, куда: в дом моего хозяина. Он давно хотел иметь мальчика для посылок.

Его слова меня испугали: «Меня хотят сделать слугой! А письмо?..

Товарищи на корабле ждут моей помощи. Нужно убежать!»

Мы шли по пустынной улице. По обе стороны тянулись стены домов, сменяясь густыми зарослями широколапых кактусов. За стенами иногда слышались голоса, плач ребенка, заунывная песня. Сумерки все сгущались, быстро наступала ночь.

В конце улицы послышался шум, и нам навстречу метнулось несколько бродячих собак. Они с визгом бросились вниз, под кусты кактуса, и мгновенно исчезли. Я вспомнил мудрое правило Гамалиеля: «Где пролезает собака, она показывает путь к сладости огорода и спасению от наказания». Я не колебался и вцепился зубами в руку слуге. Он выпустил меня, а я бросился на землю, отыскивая ту лазейку, где только что скрылись собаки.

Ползком я стал пробираться под колючими лапами кактуса.

Сзади слышались ругательства слуги, несколько комков земли полетели мне вдогонку, но, не останавливаясь, я карабкался все дальше по собачьему ходу. Всюду висели клочья шерсти. Уже шея и руки мои были исцарапаны, но что до этого! Я был на свободе и думал только о письме, которое мне нужно было скорее доставить ученому Сунханиафону.

Кактусы кончились. Впереди в сумерках вырисовывался небольшой сад.

Справа было каменное здание с покатой крышей, на которой блестели стеклянные шары. Под крышей тянулся ряд колонн. Между ними стояло каменное изваяние чудовищного бога с громадной бараньей головой. Два рога завивались около ушей. Я стал обдумывать, что делать дальше.

Два человека в старой, рваной одежде, с небольшими корзинками в руках прошли по дорожке мимо меня и опустились на колени перед каменным богом.

Они подымали руки, вздыхали и падали ниц. Один говорил:

— О ты, великий, сильный, как туча, летящая по небу! Прогони болезнь, которая душит моего сына!

— Великий Ваал, — взывал другой, — не гневайся на нас. На мою пашню напали черви и поедают хлеб, а собиратель податей требует уплаты. Порази его своим огнем, прогони червей и сохрани мою пашню, чтобы я мог прокормить мою семью!

Оба усердно стукали лбами о каменный пол.

Вдруг черные глаза каменного бога засияли красным светом, и глухой голос прозвучал:

— Я поражу моим гневом и тебя, и твоих сыновей, и внуков! Молитесь больше, не забывайте поминать господина вашего, и болезнь перестанет терзать твоего сына, и хлеб уродится на пашне…

Молившиеся упали и долго лежали. Свет в глазах каменного бога потух.

Бедняки стали пятиться, посыпая головы морскими ракушками.

— Бог услышал наши молитвы! Хвала тебе, великий Ваал-Хаммон!

Затем, оставив свои корзины на ступеньках храма, оба бедняка поспешно ушли.

Из-за каменного чудовища вышел сухой, согнувшийся старик и, бормоча, ушел внутрь храма. В круглом окне под крышей засветился одинокий огонек.

Я подождал немного и затем осторожно направился к храму. Я поднялся по ступенькам каменного чудовища — оно ведь было похоже на тех божков, которых у нас в Сидоне ставят в часовнях на перекрестках дорог. Со ступенек храма был виден весь город. Бесчисленные дома со светящимися огоньками, окруженные деревьями и пальмами, спускались по склону холма к морю. Оттуда доносился знакомый шум морского прибоя.

Позади себя я услышал шипение и оглянулся. Две большие, длинные, как жерди, черные змеи ползли по белым плитам. Они высоко подняли головы и шипели, как гуси, приближаясь с двух сторон ко мне. Отступив назад, я прижался к спине каменного бога и едва не упал — сзади меня открылась дверца, я проскочил внутрь и захлопнул ее. Сверху проникал слабый свет.

Ступеньки вели к голове бога. Справа в углублении в медном котелке тлели раскаленные угли. Возле них висела связка восковых свечей. Я поднялся по ступенькам, и моя голова оказалась в пасти каменного бога.

Снаружи послышались голоса. Неизвестные говорили совсем близко.

Женский голос ласково уговаривал:

— Дедушка, не бойся, подходи ближе. Подымись сюда и сядь на ступеньках, а я буду петь молитвы. Подержи корзинку с голубями. Я посмотрю, здесь ли жрец Эшмуназар.

Слабый, старческий голос отвечал:

— Не отходи от меня, Эмашторет! Я боюсь этого бога. Он глядит на меня огненными глазами, точно хочет каменной лапой раздавить мне голову.

Сандалии Эмашторет застучали по каменным плитам. Она воскликнула:

— О священные змеи, не троньте меня! Вот я принесла вам чашку молока.

Я не сделала ничего дурного, пропустите меня в храм!

Скрипнула дверь. Кто-то сердито спросил:

— Что тебе нужно? Зачем тревожишь меня так поздно?

— Я целый день работала на поле и освободилась только сейчас. Протяни мне руку милосердия и разреши мне произнести молитвы всемогущему Ваалу-Хаммону.