— Зачем это?

— Плохо! — повторила она. — Тот в кафе, он должен был на контейнер вывести. — Она медленно перевернула следующую страницу. — Как мы теперь без него этот контейнер найдем? А если контейнер не брать, то одни эти шубы и остаются. — Она перебросила еще одну лощеную цветную страницу. — Татьяна не знает места. Этот умер. Раньше надо было соображать, дотянули. Представляешь, его Саша из реанимации взял, медики думали, пару дней протянет. А он, видишь как, не протянул. Ты-то сам, Максик, тоже небось после операции.

— Ну!

— Рак печени?

— Нет, — ехидно отозвался он. — Желудка.

— А у меня печени… Должна была еще месяц назад быть захоронена.

— Значит, есть шанс?

— А как же! Если б не было, я б уж в земле давно лежала, черви бы меня грызли, Максик. Вот, смотри! — Она ткнула в блестящую страничку круглым ногтем. — Эта шубка до сих пор стоит сорок тысяч долларов. Продадим, вот уж повеселимся! Но лучше бы, конечно, контейнер отыскать, с шубами мороки много!

Температура упала, у Максима Даниловича сильно замерзли руки, и он непроизвольно по многолетней привычке косился на стекло, туда, где обычно был градусник. Но никакого градусника. Градусник был в прошлой жизни, в этой нужно было отвыкать от него.

Выбравшись из леса, «Лендровер» стоял развернутый в сторону города, с выключенными фарами, никому не видимый под прикрытием какого-то пустого бетонного сооружения. Максим Данилович сосредоточился на ограждении из колючей проволоки, со всех сторон охватывающей город, пытался сообразить, где же в ней проход. И не видел никакого прохода.

— Давай, Макс… — прошептала женщина. — Поехали!

В ледяной черноте над городом бродил по невидимым облакам луч прожектора. Горели уличные фонари. В движении прожектора была какая-то нервозность, в свете фонарей, напротив, только неподвижность и порядок. Несколько долгих минут он вел машину практически вслепую. «Лендровер» сильно подскакивал на мерзлой земле, и Максим Данилович уже не в первый раз оценил его великолепные рессоры.

— Здесь!

На колючую проволоку были брошены широкие доски. Максим Данилович увидел их перед капотом в последнюю минуту.

— Ни хрена себе!

— У тебя получится?

Он не ответил. Урча мотором, машина послушно взобралась по доскам, просела, доски наклонились, и «Лендровер» соскочил вниз.

— Цирк!

— А ты думал, что после смерти будет?.. Давай, направо и до конца улицы, там еще один правый поворот, — шептала Зинаида довольным голосом, и было слышно, как шуршит ее платок, она опять поправляла волосы. — Они уже засекли звук мотора. Нужно успеть спрятать машину, пока патруль не приехал.

В фонарном неподвижном свете было видно, как испорчен здесь асфальт.

«Много лет без ремонта. Ни одно окно не горит», — отметил с каким-то суеверным страхом Максим Данилович. — Только фонари».

Он глянул на светофор. В черном стручке вспыхивал и гас желтый сигнал. Где-то довольно далеко заурчал движок. Луч прожектора прыгнул по облакам и погас.

— Куда теперь?

— Направо. Во двор…

Машина задела бортом о стену. Еще раз. Под переднее правое колесо попало что-то. «Лендровер» сильно тряхнуло. Пришлось все-таки включить на секунду фары. В их белом свете выплыли ворота гаража, кирпичная кладка, ржавый мусорный бак. Из бака что-то неприятно свешивалось, что-то очень легкое, шевелилось на ветру. Капроновый чулок. Женщина вышла из машины и ударила в ворота носком сапога. Звук вышел глухой.

— Выключи фары, Макс!

Она обернулась. У нее было желтое неживое лицо, почти такое же, как у того парня в кафе. Фары погасли. Но мотор продолжал работать, и как Максим Данилович ни старался, не мог уловить за его шумом рокота другого движка. Ему показалось, что прошло очень много времени, хотя на самом деле прошло не более минуты. Их ждали. Человек, распахнувший ворота, вероятно, находился уже в гараже.

Заскрипели створки. Мелькнул в черной глубине огонек свечи.

— Заезжай!

Он выключил мотор и вышел из машины. Металлические створки сомкнулись. В желтом подрагивающем свете изгибались стены гаража. Мощная металлическая балка над головой, новенькая покрышка, прислоненная к стене. Пахло мазутом и еще чем-то знакомым. Зинаида опять нервно подправляла платок.

— Добрый вечер!

Человек, держащий свечу, поднес ее к своему лицу. Максим Данилович увидел только бороду и круглые желтые очки.

— Пойдемте. Меня зовут Тихон! Сколько вас? — Двое!

— А где остальные?

— Больше никого нет! — сказала Зинаида. — Вальку еще в Киеве скрутило, а эксперт утром в кафе… Так что о контейнере теперь забыть можно!

— Ладно! Пошли… Смотрите под ноги… Здесь всякой дряни много. И если вы чувствительные, зажимайте ноздри.

Он отодвинул люк и исчез внизу. Металлические перекладины, по которым пришлось спускаться, были скользкими и теплыми. Ощутив запах канализации, Зинаида громко вздохнула, явно хотела выматериться, но сдержалась. Метров сто они прошли по узкой зловонной трубе, после чего поднялись по такой же лестнице и оказались в подвале обыкновенного жилого дома. Из подвала, следуя за бородачом, вышли в подъезд.

— Света нет? — спросил Максим Данилович. — А зачем нам?

Отделанный крупным синим кафелем большой подъезд казался странным в дрожащем свете свечи, но все вокруг было настолько стандартно, настолько привычно: и почтовые ящики на стене, и сетчатая дверь лифтовой шахты, и гул собственных шагов, — все так знакомо, что можно, и не глядя, нащупать ногой низкую ступеньку. Сквозь стеклышко двери была видна улица. Выглянув, Максим Данилович подумал, что вот так же выглядит любая улица ночью. Пусто и фонари.

— А нельзя было просто войти? — спросил он. — Через дверь? Обязательно в канализацию окунаться?

Он потянул за ручку, но бородач мягко оттолкнул его:

— Не нужно ничего трогать! Пломба там, снаружи все подъезды опломбированы. Беглых зеков очень много развелось. Утром проверят, если нет пломбы, хреново будет. Засекут. Паспорта не спросят, как бешеных собак из автоматов порубят.

В пустом городе звук мотора слышен далеко, и, поднимаясь по ступенькам вслед за бородачом, Максим Данилович пытался сосчитать, сколько всего машин. Определенно, броневики патруля, подобные тому, что он видел утром возле заброшенного кафе, но теперь их было несколько, два или три. К шуму моторов примешался через какое-то время еще и далекий шум голосов. На втором этаже, остановившись перед распахнутой сетчатой дверью лифта, Максим Данилович заглянул внутрь кабины. В лифте было зеркало. Мелькнул огонек свечи, отражаясь рядом с его собственным желтым, усталым лицом.

— Батарейки для фонарика привезли? — спросил бородач.

— А надо было?

— Надо… Надо… Будем на керосине. — Свеча погасла. — Керосина у меня запас!

На ступеньке стояла чуть тлеющая высокая лампа. Зинаида, остановившись, смотрела на лампу и никак не могла понять, что это такое. Бородач поднял лампу, подкрутил что-то, и сквозь закопченное стекло стало видно, как увеличивается живой бело-желтый фитилек.

— Пойдемте, пойдемте! — сказал он, и желтые круглые очки блеснули, отразив лампу. — Поужинаем, и нужно обязательно поспать. Силы нужно экономить…

Уходили отсюда в спешке. Только теперь Максим Данилович разглядел, что двери квартир распахнуты и повсюду на ступеньках разбросаны вещи. Много битого стекла, тряпки, игрушки. Черная пыль, неприятно поднимающаяся при каждом шаге, окончательно развеяла сходство с жилым домом. Пыль, будто отслаиваясь от стен, охватывала керосиновую лампу, а также и бороду идущего впереди Тихона. Пахло при этом почему-то, как в аптеке, лекарствами.

Зинаида шла последней. И вдруг, не обнаружив за спиною ее шагов, Максим Данилович замер. Ему не было страшно, но неприятное покалывание в боку заставляло уже вспоминать, что до конца жизни осталось совсем немного, и от этого он становился настороженнее в каждом движении, аккуратнее.