— Стать рабкором? — спросила Ольга недоверчиво и настороженно.

— Ох, какая вы! — воскликнул Тавров, которому вопрос ее показался пренебрежительным. — Вы хотели бы сразу сделаться писателем?

— Даже не думала. Когда я приехала сюда и увидела, что здесь творится, какая природа особенная, у меня, правда, промелькнула мысль… Мне стало обидно: почему никто не описал этого? Но чтобы мне самой… Нет, представить себе не могу!

— Ведь я не советую вам написать целую книгу, — сказал Тавров серьезно. — Но стать хорошим рабкором вы сможете, если захотите. Это большое дело: газета служит миллионам людей. Занимайтесь изучением английского языка, преподавайте его в кружке, но пишите в газету. У вас будет и живая связь с действительностью, и целеустремленное занятие.

— Смешной вы, право! — сказала Ольга, но лицо ее осталось хмурым.

— Почему смешной? Хотя я догадываюсь, что вас смущает. Вдруг выйдет плохо, узнают… Напишите не для здешней районной, а для областной газеты. Для начала не под своей фамилией. Хотите, тему дам для заметки? Когда я был в Укамчане, мне пришлось разговаривать с редактором. В области интересуются сейчас новыми методами работы горняков. Напишите им о наших бурильщиках.

— Я совсем не знаю, как они работают!

— Пойдемте со мной на рудник к Логунову, он ждет меня сегодня. У нас с ним свои разговоры будут, а вы скажете, что зашли по пути, полюбопытствовать.

Логунова в рудничной конторе они уже не застали. Напрасно прождав Таврова битый час, по выражению сменного мастера, Платон ушел на правый фланг рудника.

— У нас там заложена вспомогательная выработка для вентиляции и выхода на поверхность, — говорил Таврову мастер, густобровый, чернобородый, немолодой с виду человек. Мы хотим предложить сбойку той выработки с центральной, чтобы потом начать подачу руды через один ствол. Вот об этом и пойдет разговор у вас Платоном Артемовичем. Так как мы поставщики руды для вашей фабрики, то надо иметь договоренность, сколько мы можем дать, сколько вы осилите.

— Правильно! — подтвердил Тавров. — Не отрабатывать же две фланговые шахты на одном рудном теле. А какая предполагается проходка до сбойки?

— По пятьсот метров…

Сменного мастера звали Петр Мартемьянов. Он был и парторгом рудника. За большую бороду молодые рабочие называли его «дедушкой». Мартемьянов не возражал против почтительного, но не очень приятного обращения, — дедушка так дедушка! Хотя хитренькая его усмешка иной раз и наводила собеседника на размышления: очень уж молодело тогда лицо сменного мастера. А собеседников у него находилось много. И темы для разговоров были самые разные: как организовать работу в бригаде, как лучше использовать твердые сплавы для бурения, почему Ганди против требования, предъявленного Англии Индийским национальным конгрессом, каковы условия перемирия, подписанного Гитлером и французской делегацией в Компьенском лесу. Обращались и по семейным, интимным вопросам. Даже сейчас, пока Мартемьянов разговаривал с Тавровым, к нему приходило человек пять. С людьми он обращался просто, вдумчиво, на месте разрешая вопрос и никого зря не задерживая. Это сразу расположило к нему Ольгу, и она благодарно и обрадованно посмотрела на Таврова, когда тот сказал:

— Мартемьянов, ты познакомил бы Ольгу Павловну со своим хозяйством, с народом. Она под землей сроду не бывала и хочет знать, как добывается золото. Сделай милость, а я пойду искать Логунова.

— Нынче получили, — с гордостью сообщил Ольге Мартемьянов, показывая на переходящее красное знамя. — У нас сейчас движение за многостаночную работу — один бурильщик становится на три-четыре перфоратора. Мало того, идет совмещение профессий: бурильщики делаются и запальщиками.

— Куда же перейдут те рабочие, которые освобождаются? — спросила Ольга, на ходу затягивая потуже пояс спецовки.

Она чувствовала себя так ловко в брезентовом костюме, надетом прямо на платье, точно каждый день носила его.

Мартемьянов удивленно вскинул нависшие брови, услышав ее вопрос:

— Куда? Обратно на производство. Вот сбойку будем делать — люди нужны; потом новые просечки начнем нарезать.

— Много здесь рабочих? — поинтересовалась Ольга, пока они ожидали у колодца подъемной клети.

— Коллектив добрый! А средств нам отпускают маловато. Все нажимаем на мобилизацию внутренних ресурсов. Особенно товарищ Скоробогатов нажимает по этой части… — Мартемьянов осекся, глянув в лицо Ольги, ярко освещенное снизу его фонариком, сверху — лампой рудничного двора, затем добавил: — Оно и правильно. Мы должны взять у себя дома, что только возможно, однако есть нужды, которые требуют… Устроить душевые и сушилку — раз! — Он загнул меньший палец на руке. — Перестроить водоотливное хозяйство: имеем четыре горизонта, и на каждом водоотлив, а надо сделать один центральный, — два! — Мартемьянов загнул второй палец. — Заменить старые перфораторы новыми, усовершенствованной конструкции — три!

Ольга согласно кивала головой. Ее радовало деловое отношение Мартемьянова, всерьез принявшего просьбу Таврова познакомить ее с подземными работами. Она не знала, что такое сбойка, просечка, горизонт, центральный водоотлив, перфораторы усовершенствованной конструкции, но озабоченность горного мастера сообщалась и ей.

— Ну, поехали! — сказал он, первый шагнув в подъемную клеть, возникшую в окне колодца.

Ольга вошла, и они разом провалились в сырую темноту, даже в ушах зазвенело.

— Не боязно? — дружеским тоном спросил Мартемьянов, зажигая свечу, потухшую в открытом фонарике от резкого движения воздуха (по-видимому, он считал неудобным держать свою гостью в потемках), но свеча опять погасла. — Ничего, сейчас будем на месте, — обнадежил он, и клеть, звякнув обо что-то, впрямь остановилась в ярко освещенном окне нижнего этажа.

Здесь, на рудничном дворе, похожем на тот, откуда они спустились, Ольга тоже получила фонарик со свечой.

— Почему вы ходите с фонарями? — спросила она.

— Не во всех просечках есть электричество, — пояснил Мартемьянов. — Фонари открытые потому, что в золотых рудниках газа нет. У нас обращение с огнем свободное, не то что в угольных шахтах. Но для большего удобства вводим нынче карбидные лампы.

И он повел ее по забоям, где оглушительно трещали станки-перфораторы; знакомил с бурильщиками, выбеленными каменной пылью, как мельники. Бурильщики готовили скважины для подрывных патронов, похожие на норки стрижей в береговых обрывах. Пока Ольга присматривалась, Мартемьянов проверял заправку буров и качество шлангов, по которым подавался сжатый воздух; спрашивал, не поступает ли в забои воздух пониженного давления. Попутно он поздравил одного рабочего с новосельем, другого обещал устроить на курсы.

«Разве легко ему было управляться с одним буром? — думала Ольга, следя за напряженными движениями забойщика. — А его потянуло на три, на четыре! Как он сумел овладеть ими, ведь рук-то у него не прибавилось! Значит, за это время изучил технику, стал смекалистее, ловчее. Выходит, он сам переменился. О нем уже, наверно, написали в газетах. Что же я смогу о нем сказать? — забеспокоилась Ольга, вспомнив совет Таврова. — Что я-то напишу?»

Оставив Ольгу с Мартемьяновым, Тавров направился на правый фланг рудника. Логунова и приискового маркшейдера он нашел возле копра вспомогательной выработки. Они сидели рядком, на каменной глыбе, издали похожие на мальчишек, укрывшихся для перекура, и оживленно разговаривали, разглядывая вариант проекта, предложенного Логуновым.

— Производственное совещание почти закончено. — Логунов с шутливой укоризной повел на Таврова искристыми черными глазами. — Долго, долго заставляете ждать себя!

— Да, пришлось задержаться немножко. — Тавров радостно улыбнулся и тоже сел на камень, заставив себя вслушиваться в поправки и предложения маркшейдера, но все время в его душе теплился светлый лучик.

Настороженный, даже испуганный взгляд Ольги, движение руки, которым она опустила в карман платья вырванные из его блокнота листки, то и дело представлялись ему, оттесняя мысли о работе, и временами он совершенно терял нить разговора, словно дремал с открытыми глазами.