После осмотра крупной молочнотоварной фермы Логунов побывал на раскорчевках под огороды и пашни на береговых террасах. Два трактора из МТС, — съехавшие с шоссе не по зимней, топкой сейчас дороге, а прямо целиной, — пробили в лесных зарослях неровную траншею, ощетиненную поломанными и примятыми деревцами.

— Здесь вам и надо проложить свой отвод от шоссе, — посоветовал Логунов председателю сельсовета. — Тракторист правильно выбрал направление.

Потом они осмотрели начальную школу, магазин, баню, место, где предполагалось заложить теплые помещения будущей свинофермы, поговорили о кормах и подсобном значении огородов. О свиньях якуты-колхозники знали только понаслышке, а у себя, в наслеге, видом не видывали.

— Не замерзнут они у нас? — недоверчиво спросил щеголеватый счетовод. — Говорят, однако, больно жирные, да шерсти на них нету.

Логунов рассказал о выгодности свинофермы для колхоза, сообщил, откуда будет проведено сюда электрическое освещение. Сам расспрашивал обо всем и в заключение, найдя хорошую переводчицу — здешнюю учительницу, сделал на общем собрании доклад, прослушанный с живейшим вниманием. «Еще задача, — отметил он у себя в блокноте, — овладеть якутским языком. В этом мне Варя может помочь».

— Ваш доклад очень понравился нашим товарищам, — говорила ему по дороге из юрты, где помещалось правление колхоза, учительница, оказавшаяся матерью Юры, к которому Логунов обещал заглянуть по просьбе Варвары.

Учительница была молода, со скуластым и горбоносым миловидным лицом, хорошо одета и прекрасно говорила по-русски.

— Мои ученики охотно обучаются русскому языку. Они в этом очень заинтересованы, — сказала она, заметив удовольствие, с каким Логунов слушал ее.

Возле небольшой юрты, обмазанной глиной, с высокой побеленной трубой на плоской крыше, она остановилась и открыла дверь в покатой стене.

Их встретила чистенькая старушка-якутка в пестро вышитых замшевых туфлях, окаймленных мехом, в белом платочке и сатиновом платье.

— Это моя мама, — сказала учительница. — Ей уже семьдесят лет, к сожалению, она плохо говорит по-русски — все время жила у брата в дальнем улусе, а то вы ее не переслушали бы, столько она знает разных сказок и историй. Юра от нее не отходит.

Мальчик сидел возле нар на низеньком стульчике и чуть исподлобья, настороженно смотрел на вошедшего. Но он сразу узнал Логунова: на лице его вспыхнула улыбка, глазенки засияли.

Он встал и, придерживаясь за пыжиковое одеяло, постланное на нарах, сделал навстречу гостю несколько шагов. Идти было трудно: искривленные ноги слушались плохо, однако пациент Ивана Ивановича остался верен своему характеру. Уже без улыбки он сделал еще два-три шажка. И все-таки ему пришлось бы опуститься на четвереньки, если бы Логунов, чутко уловивший борьбу физической слабости и почти мужского самолюбия, не пришел на помощь, бесцеремонно подхватив на руки маленького знакомца.

— Начинает ходить! — со слезами на глазах радостно сказала мать. — Я просто боюсь верить такому счастью!

Иван Иванович и Ольга, возвращаясь домой с производственного совещания, опять чуть не поссорились. Выручило их появление Логунова, который издали окликнул доктора.

— Как поживаете? — спросил он Ольгу, присевшую в ожидании на скамейку.

— Хорошо, — ответила она и вздохнула. — Очень хорошо, — повторила она с холодным ожесточением.

— На вас настоящее покушение затевается, — сообщил Ивану Ивановичу Логунов, занятый мыслями о своих делах и не заметивший ни гневного тона Ольги, ни мрачности ее супруга.

— Какое же покушение?..

— Приехали якуты с Учахана. Просят дирекцию и нашу местную Советскую власть прислать к ним доктора Ивана, хотя бы недельки на две. Пригнали нам пятьдесят диких лошадей. Целый табун! Где доктор получал за один выезд такую оплату?! И оленей на мясо пригнали…

— Что это они надумали? — Иван Иванович еще сердился, однако щедрость якутов польстила его докторскому сердцу.

Ольга почти враждебно молчала.

— Слухом земля полнится, — сказал Логунов, тоже присаживаясь на скамейку. — Помните слепых от трахомы женщин, которых вы здесь вылечили? Они вернулись в тайгу, и к ним началось настоящее паломничество. Всем хочется расспросить, убедиться. Теперь на Учахане собралось много больных из разных районов, и они решили послать на Каменушку делегатов. Просят вас приехать.

— А где этот Учахан?

— Отсюда километров шестьсот с лишком. Там теперь строится районный центр. Имеется даже электростанция.

— Шестьсот километров! На чем же ехать?

— Да уж на чем придется! Самолеты туда пока не летают.

— Вот беда с ними! — доктор улыбнулся, вспомнив сбивчивый, восторженный рассказ Варвары о песне, сложенной про него прозревшими женщинами. — Электростанция… Это хорошо! Я уже привык работать с электроприборами… Какая экономия сил и для больного и для хирурга! Есть там кто-нибудь из медицинского персонала?.. Кто сможет помогать при операциях?

— Весной был фельдшер. Потом туда ездила бригада врачей из Укамчана и оставила опытную сестру: там готовится открытие крупного больничного пункта.

— Совсем замечательно! — задумчиво сказал Иван Иванович. — Но нельзя ли отложить это дело до зимней дороги? И легче будет поездка, и скорее.

— Ладно! Наметим время поездки по первопутку или чуть позднее, как вам будет удобно, — согласился весело Логунов. Иного решения он от Аржанова и не ожидал. — Сегодня же дадим ответ делегатам. Учаханцы рады будут очень и подождут. А за лошадей и оленей приисковое управление возместит им полностью.

— Теперь я сговорен и просватан. Еду на Учахан, — не без гордости заявил Иван Иванович, входя вместе с Ольгой в квартиру Хижняков.

— Слыхали! Еще утром. Я знал, что вы не откажетесь, — отозвался из дальнего угла комнаты Денис Антонович, сидевший на полу и игравший в куклы с Наташкой, пока Елена Денисовна возилась у кухонного стола. — Слыхали уже, — повторил Хижняк, прижимая к груди замурзанную резиновую собачку, запеленатую в дочернюю кофточку. — Ради такого случая Елена Денисовна стряпает сибирские колдуны, а по-нашему — вареники с мясом.

— Я еще не скоро поеду…

— И про это знаем. Когда поедете, мы еще состряпаем. Правда, Лена?

— Вы с Наташкой состряпаете! Всю муку у меня порастрясли! Горе с вами!

— Побольше бы такого горя! — сказал не без похвальбы Хижняк и, растирая ногу, затекшую от неловкого сидения на полу, подошел к Ивану Ивановичу. — Как стланик-то на побережье? Гремит?

— Гремит, — подтвердил Иван Иванович, наблюдая, как Ольга сняла и перевязала по-иному косынку, подобрав под нее волосы, отчего ее лицо стало еще моложе, как надела чужой, но сразу приставший к ней передник и принялась помогать Елене Денисовне стряпать маленькие однобокие пирожки.

«Что-то чужое в ней появилось, далекое, — думал Иван Иванович о жене. — Она здесь, и словно нет ее. Откуда появилось такое? Все разговоры теперь о ее работе… Неискренни они! Почему их не было раньше?»

— Стланик вовсю идет, — повторил он. — Да, знаете, какое интересное дело! Получил я сегодня письмо с побережья. Сообщают, что нашлась там одна старая книжка, «Описание Камчатки», изданная лет двести назад. Так в этой самой книжке говорится: стланик — лучшее лекарство от цинги. Матросы экспедиции на Север делали из него квас и пили его теплым вместо чая.

— Значит… — заговорил удивленно Хижняк.

— Значит, мы заново открыли то, что было известно двести лет назад. И то хорошо — напомнили о нем. А теперь пойдет борьба за обеспечение витаминами. Огородные площади в будущем году увеличатся втрое. Организуются новые овощные совхозы, птицеводческий, два животноводческих, рыболовные артели. Отпущены средства на организацию МТС и освоение целины в тайге. А Платон Артемович хлопочет сейчас о создании в районе производства витаминов из шиповника.

— Здорово! Здорово! — повторял Хижняк, потряхивая головой, точно утверждал каждое из этих мероприятий. — Я, правда, не ожидал, чтобы Логунов так крепко ухватился и за сельское хозяйство: все ж таки он горняк по натуре. Говорят, с рудника уходил чуть не со слезами. Но поскольку партийные дела требуют того, он и сельским хозяйством овладевает. Раз цинготный район, то здесь сахаром, макаронами да консервами не обойдешься. Именно так: зелень сюда надо двинуть, молочные продукты.