Тавров в это время одиноко слонялся по пароходу, не зная, куда деться от скуки. Решив, что его томило долгое вынужденное безделье, он достал из чемодана книги, но ни нашумевший роман, ни новейшие работы специалистов по обогащению руд не увлекли его.

Однажды утром Тавров проспал дольше всех, но, услышав странный шум, быстро оделся и поднялся наверх из опустевшего трюма. На палубе пилили дрова…

«Не хватило-таки топлива. Понятно: мы почти на пять дней выбились из графика».

Неожиданно среди работавших пассажиров он увидел Ольгу. Подвернув рукава свитера, повязав голову косынкой, она пилила вместе с тем парнем, профессию которого пыталась раньше определить, и оба были явно довольны друг другом. Пилу Ольга держала не совсем умело, но цепко, в каждом ее движении сказывались сила и жизнерадостность.

— Почему вы лодырничаете? — крикнула она, заметив Таврова, когда, придерживая за рукоятку пилу, вытирала платочком разрумянившееся вспотевшее лицо.

По морю густо плыли белые льдины, на которых, раскинув черные ласты, лежали тюлени.

— Мне начинает казаться, что это одни и те же кружат около нас, — сказала Ольга. — Откуда столько зверей? Наверно, они слушают, как на пароходе пилят лес…

— Обязательно слушают! Тюлени очень любопытны.

— Отчего вы не помогаете нам, а ходите, словно иностранный турист и ухмыляетесь? — недовольно спросила она, хотя все ее существо выражало оживление, вызванное работой.

— Глядя на вас, радуюсь.

— А-а! — протянула Ольга не без ехидства. — Нашла, мол, свое призвание…

— Вот злючка так злючка! — произнес он, вдруг оробев.

Ольга засмеялась:

— Станешь злючкой, проболтавшись столько дней в пути! Разве можно тащиться, словно черепаха, когда хочется лететь на крыльях? Снялась бы и улетела! Еще вредительством приходится заниматься!.. Какой дом сложили бы из этого леса на побережье, а мы сожжем его сейчас. Кстати, мой напарник оказался не рыбаком, не геологом, а рабочим-старателем. — Ольга подняла пилу и озабоченно спросила, посмотрев на подкаченное очередное бревно: — А если не хватит и этих дров?..

— Тогда будем ожидать буксир из ближнего порта.

В серенький день в туманной дали показались громадные белые столбы, возникшие над морем, подобно вихрям смерча. Но они не двигались с места. И сразу, разряжая общее напряжение, пронеслось:

— Земля!

«Смерч» оказался снегом, лежавшим в крутых ущельях береговых гор, сурово неприступных и каменистых. Только теперь, вблизи берегов, стало заметно, как тихо двигался пароход.

— Ничего, Глубокая уже близко, — сказал Тавров, понимая нетерпеливое беспокойство Ольги. — Скоро дотянем до бухты, а там остановимся на рейде. По радио сообщили, что в бухте еще держится лед, поэтому подсобные катера не могут выйти.

— Почему же не сообщили раньше?

— Надеялись, что лед вскроется, а наступило похолодание… Пойдемте сыграем в последний раз в шахматы. Вечером уже будем на месте…

— Да, скоро будем на месте, — весело повторила Ольга, поднимаясь за Тавровым по гулкому трапу.

В кают-компании было тихо — народ толпился на палубе, глядя на новые берега, — и голос диктора особенно громко прозвучал из репродуктора, молчавшего четыре дня из-за неисправности радиоустановки. Передавали международный обзор.

— «Девятая французская армия разбита на линии укреплений Мажино…»

— Ловко сыграно! — пробормотал Тавров, забыв про шахматы.

— «Наиболее сильный удар нанесен… в направлении Амьена, — продолжал диктор. — Город Кале окружен… Капитуляция полумиллионной бельгийской армии открывает германским дивизиям путь на Дюнкерк…»

— Что там творится сейчас! — сказала Ольга, тревожно глядя на черный диск репродуктора. — Почему Франция терпит поражение за поражением, имея пять миллионов солдат? Провоеваться в какие-то считанные дни! Пусть немцы сильнее техникой и рвутся к победе, но это не может так быстро решить дело. Наверно, французские болтуны продали свой народ!

— Похоже на то. Слышите: «Главнокомандующий Вейган не начинает мощной контратаки…» А возможности у него есть. — Тавров помолчал, прислушиваясь, потом, неожиданно улыбаясь, спросил: — Какую литературную ассоциацию вызывают у вас эти события?

Пароход, похожий теперь на больное животное, дотащился до бухты Глубокой поздно ночью, и его голос-гудок так глухо прозвучал среди гористых берегов, что спавшие пассажиры не услышали его. Ольге в это время снился муж. Он шел к ней, переступая по плывущим льдинам, раскачивался на каждой из них, и хрустально сверкавшие брызги фонтанами взметывались над ним.

— Ох, как я устал! — сказал он Ольге, обнимая ее.

Карие глаза его смотрели радостно, по-прежнему топорщились ежиком темные волосы. Сердце Ольги подпрыгнуло от счастливого волнения, и она сразу проснулась.

Пароход стоял неподвижно.

«Неужели мы все еще в море?!»

Она привела в порядок костюм и прическу, выбралась на палубу и чуть не вскрикнула: в глубине бухты за голубоватым полем льда сияла на берегу россыпь огней. Странно светились они под белесым небом, лишенным блеска звезд. Настоящий город раскинулся вдали… Скорее бы попасть туда, пройти по улицам, войти в дом и закрыть за собой дверь, зная, что этот дом стоит на твердой земле.

«Приехали!» — радовалась Ольга, глядя на крутообрывистые, почти черные горы, мрачно вздыбившиеся в воротах бухты. Голый камень. Лишь кое-где деревья, изуродованные штормовыми ветрами. А надо всем опрокинулась белая северная ночь, встревоженная людскими шорохами. Вот она какая, Глубокая-то! Правда, придется ехать еще далеко в тайгу, но теперь все казалось Ольге легко осуществимым.

— Если пароход не пробьется, мы уйдем на берег пешком по льду, — сказала она вслух, разглядывая толстый лед, продырявленный круглыми отдушинами, из которых то и дело высовывались темные головы нерп; местами они торчали густо, как пни.

— Пешком идти совсем не понадобится: скоро подойдет ледокол, — сказал рядом Тавров.

Ольга невольно вздрогнула:

— Как вы меня напугали! Можно ли так подкрадываться!

— Я не подкрадывался, — ответил он задумчиво. — Вот и доехали!

Ольга едва успела узнать, когда в тайгу пойдут машины, и принять ванну, как ее вызвал к телефону Тавров.

— Я думал, что вы уже уехали, — заметно волнуясь, говорил он. — Ведь теперь у нас точно в Москве: все делается быстро. Поедем к морю! Опротивело? Но тут оно другое: вид с суши. Посмотрим поселок порта…

В городе Укамчане, возле которого еще плавали стада тюленей, оказалась не только гостиница со всеми удобствами, но и автобусное сообщение.

Сам город, расположенный за перевалом, отделявшим его от порта Глубокой, поражал богатством каменных построек: шестиэтажные дома, асфальт, по-столичному оживленные улицы. Сколько же таких городов, радующих сердце проезжего человека корпусами заводов, театрами и садами, построено в стране за последние годы! А тут еще горы — сплошной камень, лиственницы, похожие на шпалеры со своими сбитыми макушками и ветвями, опущенными к земле, снег, лежавший на северных склонах в конце мая, — все привлекало внимание Ольги, и поэтому она опоздала к назначенному часу: Тавров давно ожидал ее на автобусной остановке.

Солнце светило ярко, но грело слабо. После влажной теплоты Приморска в Укамчане казалось холодно, хотя какие-то пичуги весело копошились на оголенных деревьях.

— Вы знаете, — заговорила Ольга, усаживаясь в автобусе у окна. — Здешние лиственницы напоминают… Еще в детстве мне представлялось… не то сон, не то сказка… Такой дом из легкого коричневого дерева. Двери вдвигаются в стены, точно в вагонах. А вокруг деревья: голые ветви в сером небе, как черные молнии. И может быть, я уже потом это придумала, но жили там удивительно стройные люди, смуглые до желтизны. Мне кажется, они существуют на самом деле! Похоже, что это здесь где-нибудь?..

— Выдумщица вы, Ольга Павловна! — сказал Тавров, тронутый и настороженный серьезностью ее тона.