1928 г.

Из лекции: «Воспитание нового человека»^*

…Художественное воспитание есть огромнейший фактор воспитания, и не только потому, что приятно развивать в ученике те или иные художественные способности, чтобы он мог петь, на скрипке играть и хорошо рисовать, и не только для того, как буржуазные педагоги часто говорят, чтобы воспитывать в ребенке способность наслаждаться природой и произведениями искусства, что важно, так как способствует его счастливому самочувствованию.

Не это главное. Главное то, что почти нет никаких других способов воспитать человеческие эмоции, а следовательно, и человеческую волю. Конечно, надо увязать воспитание с общественной жизнью, надо через производство, через участие в общественной жизни расширять кругозор, растить симпатии к человеку. Но заметьте, что праздники почти с начала до конца состоят из художественных элементов. Сама жизнь, такая, как она есть, настолько хаотична и разноречива, что ее почти нельзя употреблять как воспитательное начало; ее нужно организовать. А эта организация дается главным образом искусствами. Поскольку произведения искусства коллективно детьми выполняются или воспринимаются ими, они производят неизгладимое впечатление на их сознание. В том-то и дело — гениальность Толстого полностью сказалась в этом определении, — что искусство есть прежде всего такая организация слов, звуков, линий, красок и т. д., которая имеет своей целью заразить настроениями, чувствами, переживаниями автора массу слушателей, зрителей, читателей и т. д. Это есть прежде всего сила заражения, то есть главный распространитель подражания, и если педагог совсем не художник, то он и совсем не педагог. Художественность — значит прежде всего такая организация средств выражения, которая действует непосредственно на чувства людей и эти чувства изменяет. И искусство есть величайшее выражение такого рода агитации, такого волнующего воздействия на окружающих. Вот почему искусство имеет такое громадное значение — оно вызывает, растит, организует симпатии личности к окружающему; оно заставляет понимать, любить, ненавидеть, живо реагировать на существование других людей, животных, предметов, на прошлое, на будущее; и если мы можем для этого пользоваться старым искусством, выбирая из него те элементы, которые являются для нас подходящими, то еще более мы должны желать развития нашего собственного искусства, в котором будут выражены наши идеи, наши принципы, наши воззрения и которое будет иметь колоссальное воспитательное значение.

Нам необходимо в воспитательные процессы, кроме элемента физкультурного и элемента художественного, ввести элементы дисциплины. Воля человека растет от преодоления препятствий. Мы не можем развивать детей так, чтобы им были предоставлены одни удовольствия. В будущем они должны будут преодолевать препятствия, часто с известными усилиями и известными страданиями. Для этого нужна дисциплина, для этого нужно, чтобы человек держал себя в руках, умел заставить себя подчиниться неприятному ради цели, которую он считает благотворной. Самая высокая форма дисциплины — это самодисциплина. Когда у человека достаточно твердый характер, то он сам заставляет себя переносить известные трудности для того, чтобы добиться цели. Но если у человека не хватает для этого воли, если он оказывается недостаточно самодисциплинированным (не только ребенок, но и взрослый), тогда ему нужно помочь.

У ребенка есть два источника помощи: детский коллектив и педагог. Педагог нежелателен как непосредственный воспитатель; лучше всего, когда он действует через развитие в ребенке самодисциплинирующего начала или, если он имеет авторитет, становится как бы президентом детского коллектива и добивается от него той сознательной дисциплины, которая служит для достижения воспитательных целей. Дисциплинирующим началом должен быть коллектив. Он всегда лучше отдельных единиц. В коллективе всегда можно найти те группы, на которые можно опереться для того, чтобы требовать определенной дисциплины. По этой линии нужно идти. Здесь нужно развивать чувство чести…

Мы разрешаем громадные исторические задачи, и личность должна быть готова принести себя в жертву общим задачам; мало быть готовым умереть за эти задачи — мы требуем большего: мы требуем жить этими задачами, жить каждый час своей жизни. В. И. Ленин говорил: соизмеряй свое поведение с основными моральными нормами пролетариата. А для основных моральных норм пролетариата то хорошо, что ведет к победе пролетариата и его идеалов, и то дурно, что этому вредит.

В этом направлении и нужно развивать чувство чести.

Чувство чести нужно развивать с малых лет. Нужно, чтобы воспитывающим в этом направлении органом был коллектив, и если мальчик или девочка скверно солгали, помешали коллективной работе, учинили насилие сильного над слабым, проявили антисемитизм, они должны почувствовать стыд перед всеми товарищами за свои поступки, недостойные членов этого коллектива. Нужно, чтобы маленький человек покраснел краской стыда, когда ему придется признаться в этом перед своим коллективом.

Вот что значит у нас чувство чести. Это есть громадная сила внутриколлективной дисциплины. А если педагог добьется такой дисциплины, то тем самым он добьется очень многого.

Баден-Поуэлл, организатор бойскаутов¹, великолепно сумел развить в них чувство бойскаутской чести. Тем более должны развивать это чувство мы в нашем пионерском движении. Помню, как я говорил с несколькими маленькими пионерами и спрашивал их: а что, у вас никто не курит? Мне ответили: пионеру стыдно курить. Это было сказано таким определенным тоном, так отчеканено, что было видно, что слово «стыдно» неспроста сказано и курильщику действительно стыдно. А стыд — это сила, которая вырабатывалась в человечестве веками, стыд этот является результатом социальных требований, и он умеет держать на вожжах дикий, неподатливый, как зверь, инстинкт. Вот почему я думаю, что нам нечего бояться выражения «честь» и нужно развивать эту корпоративную, классовую честь не только у взрослого, но и у ребенка…

1928 г.

Из статьи: «Искусство и коммунистическое строительство»^*

В наше время трудно найти пережитки нигилизма 60-х годов, выражающиеся в суждении об искусстве как о роскоши, не нужной разумным трудящимся людям.

Марксизм, учение пролетариата, глубоко заглянул в социальные корни искусства, констатировал наличность его даже в дикарский период цивилизации, даже у самой бедной части трудового населения самых беднейших наций, и не мог не признать, что оно отвечает самым коренным потребностям трудового человека. Марксизм выяснил глубокое единство трудовых процессов и процессов художественного творчества.

Исследование искусства на более высоких ступенях цивилизации показало, что оно неразрывно переплетается в одну сложную ткань с другими идеологическими надстройками на хозяйственной базе, как и с самим хозяйством.

В чем заключается коренная разница между хозяйством капиталистическим и хозяйством коммунистическим? Прежде всего, конечно, в том, что это последнее хозяйство является глубоко упорядоченным, что это есть крепко организованное всечеловеческое хозяйство.

Но какой принцип доминирует в этой организации? Для чего такая организация предпринимается?

Отвечая на этот вопрос, можно вначале указать на некоторые хозяйственные же, я бы сказал, экономически-физиологические моменты: уменьшение количества труда, приспособление его к органам человека так, что труд делается приятным и во всяком случае безвредным, выработка наиболее совершенных форм всех тех предметов необходимости, в которых нуждается человеческое общество для продолжения своего существования, и т. д. Все же совершенно ясно, что коммунизм вовсе не преследует цели упорядочения выработки источников существования и самого существования по какой-то очень узенькой скале необходимости.