Она посмотрела на луну, похожую на огромную дыню, висевшую посреди сверкающих драгоценных камней на черном небе. Может, ее сын где-то тоже смотрит сейчас на луну? Думает ли он о ней, пытаясь понять, почему она покинула его? Из ее глаз брызнули слезы, она смахнула их рукой. Такими мыслями можно довести себя до безумия. Ее сын умер, его тело предано пескам, его душа…

Майет опустилась на колени, обхватила себя руками и начала раскачиваться в разные стороны.

— Где ты? — плакала она. — Мои руки хотят обнять тебя!

Пустота в душе была единственным ответом на ее мольбы. Утратив память, она лишилась веры, у нее не было бога, не было ни дома, ни родины. Без прошлого она могла лишь восседать на египетском троне, ничего не имея за душой, кроме скорби.

Птолемей распахнул раздвижные двери в опочивальню жены. Рабыни закричали от испуга и убежали. Ручная газель заметалась в панике, обезьянка взобралась на верхушку черной базальтовой статуи богини Секмет и завизжала.

— Артакама! — прорычал Птолемей.

Он пожалел, что не вызвал ее к себе. Ему не нравился ее дворец, он был чересчур… египетским. Яркие настенные росписи, повествующие о загробной жизни, покрывали выбеленные стены. Перед многочисленными алтарями ее гротескных богов со звериными головами курился фимиам. Повсюду были бритоголовые жрецы и дюжины кошек, что внушало ему неприятное чувство… ему начинало казаться, что он чужой в собственном царстве.

— Артакама! — позвал он снова.

Она поднялась со своего узкого ложа, потерла глаза и зевнула.

— Чего ты хочешь, о могучий буйвол черной страны?

Он был не из тех, кому нравилось грубое обращение с женщинами, и он крайне редко поступал так с ними. Но если она будет выходить за рамки дозволенного, он сделает исключение из правила.

За занавесками, где располагались ее рабы, послышался смех. Артакама метнула туда яростный взгляд, и смех мгновенно умолк. Она хлопнула в ладоши, и из алькова появилась пожилая женщина.

Артакама стояла с вытянутыми руками, пока служанка надевала ей парик и белое льняное набедренное одеяние, собранное в складки. Затем кивнула, и женщина торопливо удалилась.

Артакама была спокойна, словно он имел привычку приходить к ней среди ночи без предупреждения. Сурьма под одним глазом у нее смазалась. Ее прекрасная грудь была обнажена, торчащие соски были подкрашены красным цветом. От нее пахло мускусом.

Она грациозно опустилась на колени и спросила:

— Что привело тебя ко мне, о великий царь?

Ее глаза были полуприкрыты, красные губы соблазнительно изгибались. Она обняла его за ногу, пальцы ее пробрались под тунику.

— Проси всего, что в моей власти тебе дать.

Птолемей закрыл глаза, наслаждаясь ее чувственными прикосновениями, ощущением ее теплых губ на своем бедре. Из-за занавесей послышались звуки арфы и донесся сильный аромат фимиама.

Она гладила его опытными пальцами. Его дыхание участилось, а желание стало невыносимым, когда влажный язык принялся ласкать его.

— Давай, сделай это! — скомандовал он.

Через несколько секунд он опрокинул ее на спину. Артакама засмеялась, обхватила его длинными ногами и с наслаждением приняла, крича от удовольствия.

Все произошло очень быстро. Он глубоко дышал, пот струился по его груди.

— Ты шлюха, — сказал он.

— Я знаю, но тебе это нравится.

Она по-кошачьи выгнула спину и позвала одну из служанок. Девушка вошла, неся кувшин с вином, наполненный до краев. Артакама отпила, наклонилась и перелила вино ему в рот. Оно было слишком сладким. Он покачал головой и оттолкнул ее. Она хлопнула в ладоши, и та же служанка вошла с другим кубком.

Птолемей попробовал и согласно кивнул.

— Это лучше.

Он откинулся на ложе, жена села у его ног.

— Что ты делала? — спросил он.

Она улыбнулась.

— Думаю, это очевидно. Я ублажала тебя.

— И себя. Ты ненасытна.

Она засмеялась грудным смехом.

— Но я никогда не наставляю тебе рога. Как другая.

— А как ты называешь то, чем занимаешься со своими рабами?

Ее глаза расширились от удивления.

— Разве тебя должно волновать то, что я делаю со своими рабами?

— Ты змея.

— О муж мой, ты обижаешь меня!

Она защебетала и снова принялась гладить его ногу. Из-под ложа вышла черная изящная кошка. Он ненавидел кошек.

Птолемей схватил Артакаму за подбородок и поднял ее голову, чтобы заглянуть в глаза.

— Сегодня ты пыталась убить Майет. Тебе это не удалось, но пятеро моих стражников погибли.

— Я? Я здесь ни при чем. — Что-то в ее глазах убедило его в обратном. — Ты спроси свою греческую царицу… — начала оправдываться она.

— Хватит! Ты знаешь, что лучше не вмешиваться в мои дела. Наш союз выгоден нам обоим, но я не позволю, чтобы женщина вредила мне.

— Это не я! — возразила она. — Это Берениса. Она говорила мне, что ты потерял голову из-за новой наложницы и что нам нельзя позволять, чтобы…

— Ты переедешь в Фивы, — сказал он. — Ты уедешь из Александрии в полдень. Ты ни с кем из здешних не будешь переписываться или видеться до того времени, пока я не отпущу тебя. Ты поняла?

— В Фивы? Ты не можешь отправить меня в Фивы!

— Если захочу, то отправлю и в Гадес. Я твой повелитель. Ты все еще не родила мне наследника. Если ты умрешь, я останусь правителем Египта.

— Нет, ты не сделаешь этого! — Ее глаза затуманились от слез. — Разве я была тебе плохой женой? Разве я…

— Я отослал Беренису в Мемфис. Она уедет на рассвете, под конвоем. Если не хочешь разделить ее позор, побыстрее убирайся отсюда.

— Я буду под арестом?

— Нет, если только не вынудишь меня сделать это.

Она кивнула и вздохнула.

— Тогда я должна смириться. Пусть Фивы, хотя там сейчас очень скучно!

— Ты признаешь свою вину?

— Нет, не признаю. Я не повинна в нападении и не понимаю, почему ты думаешь, что я стану беспокоиться из-за наложницы. — Она улыбнулась ему и глотнула вина. — Но если нас ждет разлука, мы не должны расстаться как враги. — Она облизала губы розовым языком и предложила ему нечто такое, от чего он не смог отказаться…

Птолемей остановился у входа в опочивальню Майет во Дворце голубого лотоса и смотрел, как две рабыни смывали пену с ее волос. Стоящие по пояс в воде обнаженные женщины — одна светловолосая, другая с черными волосами, а третья с ярко-золотыми — представляли собой прекрасное зрелище. Он не решался потревожить их, но одна из рабынь заметила его и испуганно вскрикнула. Обе девушки попытались упасть ничком, светловолосая поперхнулась водой и закашлялась.

Майет похлопала поперхнувшуюся девушку по спине, пока у той не восстановилось дыхание, и знаком приказала им удалиться. Отпустив рабынь, Майет обернулась свежим льняным полотенцем и улыбнулась ему.

— Доброго дня, мой господин. Надеюсь, вы вернулись не для того, чтобы продолжать нашу ссору.

— Нет, не для этого.

Птолемей подошел к ней и нагнулся, чтобы поцеловать. От нее пахло цветами, и ему захотелось снять полотенце и полюбоваться ею. Прощальная ночь с Артакамой должна была бы утолить его желания, но жажда оставалась прежней. Он желал Майет так, как никакую другую женщину.

Она уклонилась от ласки, села в кресло, на низкой спинке которого были вырезаны три бегущие газели, и провела пальцами по мокрым волосам. Ее кожа порозовела, а ужасная бледность, которая была во время болезни, исчезла.

— Я благодарна за все, что вы для меня сделали, — сказала она ласково, — но я хочу вернуться домой. Мне кажется, где-то должен быть мой дом.

Ну и упрямая! Она всегда старалась добиться своего, но никогда не говорила с ним так до появления Кайана. Птолемей не мог позволить ей так говорить с ним, но не хотел превращать утреннюю встречу в бессмысленный спор. Он с трудом улыбнулся и махнул рукой мальчику-рабу, ожидавшему в проходе.

— Я пришел не для того, чтобы огорчить тебя, — признался он. — Я принес тебе подарок.