Онисим стоял перед молодым барином и, не сводя глаз, смотрел на него, он нарадоваться не мог на высокую статную фигуру и на открытое спокойное лицо.

— Ах, и все-таки дома, на родине лучше всего! — наконец воскликнул Сергей. — Я достаточно повидал свет, и больше не сдвинусь с родного клочка земли. Как я счастлив снова оказаться здесь!

— Мы хранили все, как могли, — промолвил старик, — но вы, милостивый барин, может быть, будете недовольны.

— Я доволен, старик, — ответил Сергей, — доволен всем и каждым, спасибо тебе. До сего дня я вел достаточно легкомысленный образ жизни и многое упустил. Отныне все должно пойти по другому руслу, и, хотя я не совершил ничего неправедного, ничего, в чем мне было бы стыдно признаться своей доброй матушке, я крепко забрал себе в голову перемениться и стать человеком серьезным. Я намерен сосредоточиться, я хочу сам управлять хозяйством и экономией, изучать науки и много читать. Ты еще будешь мною доволен, Онисим.

В ответ тот только улыбнулся из-под длинных седых усов, он и без того уже был совершенно доволен. За ужином он прислуживал и обхаживал Сергея как мать, а не как слуга, и, когда молодой барин отправился почивать, старик еще долго сидел у него на краешке кровати. Затем, когда Сергей, казалось, задремал, он на цыпочках удалился к себе в каморку, там встал на колени перед образами и помолился. Он от всей души возблагодарил Господа, не тратя, впрочем, много слов, он считал это излишним, поскольку они уже достаточно давно знали друг друга, Бог и старый Онисим.

Между тем Сергей лежал с закрытыми глазами и прислушивался к тиканью старинных часов. Вскоре подали признаки жизни также древоточец и мышка, а домовой сверчок завел свою уютную колыбельную. Все это представлялось Сергею каким-то сном, и, когда он уже действительно наполовину погрузился в сон, занавеска на окне тихо отошла в сторону, и миловидная девушка с русыми косами лукаво улыбнулась ему…

На следующее утро он снова ее увидел, когда, с ружьем на плече перед рассветом пройдясь по лесу, на обратном пути к своей усадьбе недолго шагал между симпатичными домиками деревни Михайловка. Уже издалека до слуха его донеслось громкое хлопанье крыльев и разноголосое гоготание. Остановившись перед живой изгородью господского дома и через плетень заглянув во двор, Сергей увидел пригожую девушку, давеча повстречавшуюся ему на лесной дороге, в окружении гомонящей на все лады стаи кур, уток, индюков, цесарок и голубей, которым она сыпала корм из большой корзины. Воробьи на правах непрошеных гостей тоже принимали участие в трапезе, задиристо ссорясь из-за перепадавших им зерен. Статная красавица была благовоспитанно облачена в закрытое по самую шею простое белое платье, которое, впрочем, не могло совершенно скрыть от постороннего взора приятные, начинающие наливаться соком формы ее тела. Она стояла, повернувшись к Сергею спиной, и тому, словно ребенку, смотрящему на луну и звезды, долгое время пришлось любоваться только ее толстыми золотистыми косами. Вот один голубок, вспорхнув, уселся ей на плечо, и она алыми свежими губами принялась давать ему в клювик крошки, которые тот брал, отвечая точно таким поцелуем. При этом она повернула голову, и ее изящный девичий профиль четко вырисовывался на фоне сияющего утреннего неба.

Сергей нечаянно пошевелился, ружье задело низко растущие ветки, пригожая девушка настороженно оглянулась на шорох и скользнула по нему быстрым взглядом. Это длилось буквально одно мгновение, но у Сергея возникло ощущение, будто пара черных глаз, игравших веселым блеском на этом милом, лилейно-румяном лице, метнула в него настоящую молнию.

Он не успел даже поздороваться с очаровательной нелюдимкой, потому что та, бросив корзину с кормом прямо посреди своих пернатых друзей, стремглав бросилась наутек через сад, где еще какое-то время, словно порхающая бабочка, удаляясь, мелькала среди деревьев. Воротившись домой, Сергей застал там своего фактора[4] Сокола Апфелькерна, пожилого еврея, хотя и несколько более хитрого, чем Онисим, однако столь же верного и добросовестного, который сидел с последним в садовой беседке. Онисим попыхивал коротенькой трубочкой, тогда как Апфелькерн коротал время за стаканом березового сока. Он тоже приветствовал барина, с увлажнившимися глазами.

— А вот и ты, ходячая энциклопедия, — с улыбкой воскликнул Сергей, — ну-ка, сейчас же выкладывай мне, кто такая эта очаровательная белокурая дивчина, которая, как я только что видел, кормила кур и голубей на господском дворе в Михайловке.

— Это милостивая барышня.

— Дочка господина… как бишь зовут этого странного человека?

— Барышня Наталья, дочь господина Менева, — подсказал еврей. — Но почему «странного»? Что странного вы находите в господине Меневе? Только, быть может, то, что он не такой расточитель и мот, как польские землевладельцы, а рачительный хозяин. Это аккуратный дом, и люди в нем славные. Они, возможно, не считают нужным одеваться по последней журнальной моде и в Париже выглядели бы несколько патриархально, но они такие бесхитростные в обращении, такие почтенные, такие добрые…

— Такие благочестивые и нравственные, — добавил Онисим.

— …Что Михайловку с полным на то основанием можно было бы назвать раем, — заключил Сокол Апфелькерн.

— А Наталья единственная дочь у него?

— Так точно, но, кроме того, есть еще сын.

В последующие дни Сергей был так занят наведением порядка в своих делах и налаживанием хозяйства, что весьма уставал. Поэтому с наступлением вечера он, вместо того чтобы предаваться бесплодным мечтаниям, предпочитал сидеть с Онисимом на лавочке перед домом и беседовать о давних, полузабытых уже временах. Но однажды, во второй половине дня находясь в лесу, где отдавал кое-какие распоряжения по заготовке древесины, он решил напрямик полями пройти в Михайловку, чтобы снова увидеть Наталью или на худой конец подстрелить дорогой сибирского жулана.[5]

На засеянном гречихой поле он внезапно увидел черную кошку, которая медленно, с достоинством пробиралась между тонкими стеблями. Ее пушистая шкурка отливала металлом в свете опускающегося вечера. Долго не раздумывая, Сергей скинул с плеча ружье, взвел курок и прицелился. В ту же секунду раздался громкий крик. Он опустил ружье. Из зарослей малины выскочила Наталья и подняла на руки кошку, которая с недоумением смотрела теперь на Сергея желтыми глазами. Он снял шляпу и представился. Барышня Менева свела брови и не сразу кивнула в ответ на его приветствие.

— Это что же за новая мода завелась, — заговорила она звонким, как серебро, голосом, — устраивать охоту на невинных животных? Преследовали бы лучше волков, которые беззастенчиво режут у нас бедных ягнят, или медведей, нападающих на волов и лошадей, — для этого, во всяком случае, требуется больше храбрости.

— Я приложу все усилия, чтобы выполнить ваше пожелание, — с улыбкой ответил Сергей, — но и ваша кошечка, смею заметить, не столь уж невинное существо, милая барышня, у нее, без сомнения, были намерения растерзать куропатку или молодого зайчонка.

— Моя Киска? Быть такого не может! — воскликнула Наталья и, защищая, нежно прижала ее к груди. — Она для этого слишком хорошо воспитана, она только сопровождает меня во время прогулок.

— Тогда прошу прощения…

— И вы не станете в нее стрелять?

— Разумеется, нет.

Наталья сперва смущенно посмотрела в сторону, обратив взор в вечернее небо над колосящимися хлебами, уже начинавшее в этот час играть всеми переливами закатных красок, а потом, быстро и робко — на Сергея, чье симпатичное, слегка загорелое лицо отражало такую добрую, честную и мужественную натуру, что она вдруг почувствовала к нему доверие.

— Вы, кажется, недавно возвратились из дальнего путешествия, господин Ботушан? — поинтересовалась она с некоторым любопытством. — Вы и в Америке были?