Операция «Ы» и другие приключения

 Шурика

 Напарник

...Да откуда вам знать-то?!.

Ну что ж, попытаемся на пальцах доказать, что вам не ведомо есть — что такое — «золотое детство»...

...Если вам никогда не было суждено разодрать на самом незавидном месте свои шаровары...

...Если вы вообще не имеете зеленого понятия, что такое черные сатиновые шаровары на резиночках, смыка­ющихся на ваших разукрашенных ссадинами и случайны­ми синяками на щиколотках коварными «змейками»...

...Если на ваших шароварах не было единственного кармана, постоянно отвисающего под тяжестью необходи­мого для всякого пацана груза — разноцветных стеклян­ных осколышей, из которых вы не раз собирались сделать самодельный калейдоскоп, калейдоскоп, в который можно было, уставившись на солнце, увидеть, доселе никем неподсмотренный, свой волшебный мир...

...Если в вашем кармане не было разного размера обры­вочков тонкой медицинской резинки для напальцевой ро­гатки, и собранных в разных случайных местах, а еще лучше, самодельно изготовленных из аллюминиевой про­волоки шпулек-пистонов на случай «войнушки» с пацана­ми из соседних дворов...

...Если в кармане ваших шаровар никогда не завалива­лось нескольких медяков для десятикопеечного киношного билета на утренний сеанс в клубе КИМа, где который день подряд крутят отличный фильм под названием «Чудесные приключения Нильса», виденный-смотренный вами, как говорят, сотоварищи, «до дыр»...

...Если у вас всего этого не было, вас можно только пожалеть.

Конечно, спору нет, можно было носить и что-либо иное — брюки «с закасками», например. Но, во-первых, их надо, было бы сначала заиметь, во-вторых, дождаться хотя бы дня рождения (а он не скоро), чтобы выпросить их у родителей в подарок, сославшись на уже достаточный для

того возраст на чей-либо показательный пример (жела­тельно: соседа-отличника). Только тогда можно было бы пофасонить шикарными «закасками» — брюками с отворо­тами в три сантиметра, зеленого цвета, а еще лучше чер­ного...

...Если вам никогда не доводилось в компании таких же, как и вы, городских пацанов проводить свои летние кани­кулы в постоянных играх, ссорах-примирениях в родном дворе и прилегающем к нему районе в радиусе ближайших двух-трех улиц...

...Если вы не разведали в своем дворе, не освоили, не обжили и не овладели каждой подворотней, каждом зако­улком-переулочком и обязательно — Главной улицей ва­шего района, по которой регулярно проезжал бело-синий автобус «ЗИЛ» с двумя дверями — спереди и сзади, откры­вавшимися автоматически — Техника! — с тетенькой-кон­дуктором... 

...Если в вашем детстве вы не называли всех взрослых соседей дядями и тетями, отчего все они становились вам вроде родни из одной великой семьи с замысловатыми родственными связями...

...Если в вашем дворе теплыми летними вечерами не звучала из выставленной в распахнутое от жары окно радиолы песня десятилетия «Черный кот», ругаемая всеми взрослыми и оттого все более любимая пацанвой...

...Если, набегавшись, напрыгавшись, намаявшись за день-деньской, вы ложились в постель, и вам хотелось встать завтра пораньше и Жить...

...Если вам хотелось жить, и вы были уверены в том, что завтрашняя жизнь будет обязательно лучше, интереснее, богаче, и, главное, увереннее — без потрясений и мрачных перспектив...

...Если у вас всего этого не было...

Значит у вас не было счастливого детства!..

Нет, что есть детство, все вы, конечно же, станете утвер­ждать, что знаете. Но это вам только так кажется...

Для счастливого детства вам как минимум не хвата­ет — на всю оставшуюся жизнь запомнившегося вкуса в костре запеченной картошечки с корочкой; запаха молоч­ной лавки, где из здоровенных бидонов вы ежедневно по поручению мамы и под присмотром соседей покупали свои заветные три литра; вам не хватает соседа дяди Миши, жившего через проулок, у которого раньше других в доме появился телевизор, и к которому вы с компанией дружков ежевечерне с замиранием сердца — пустит или нет? — стучались в дверь с полупросьбой-полувопросом на губах: «Дядь Миш?.. Можно?..»; вам не хватает шелеста черной шелковицы, что росла в вашем дворе с незапамятных времен, и кормила своими плодами, наверное, не одно поколение маленьких граждан улицы имени великого про­летарского писателя Максима Горького; вам не хватает замечательной книжки под названием «Честное слово», которая частенько помогала вам оправдываться за поздние, в сумерках, возвращения домой после беготни и игр в «Ка­заки-разбойники»:

— Мам, я на «часах» стоял!.. Я же честное слово ребя­там дал не покидать пост!.. Я же, понимаешь, честное слово дал!..

Вот так вот.

Даже если частички из того, что выше сказано, пережи­то вами не было, не питайте иллюзий о золотом, счастли­вом детстве.

А вот у Шурика оно было. 

Было именно вот тем — с разодранными шароварами, со стекляшками для калейдоскопа, под песенку о «Черном коте», под позывные «Голубого огонька», светившего ночь-заполночь всем нам, немного смешным сегодня, а тогда — -просто по-особому счастливым, родившимся, взрослевшим и жившим в наивных шестидесятых...

Шурик искренне удивился, если бы кто-то в те года назвал шестидесятые — несчастными... Или глупо прожитыми... Или прожитыми не с теми идеалами. Или не с той целью...

— Чушь собачья!..— ответил бы на все это Шурик, но спорить с хулителем не стал. Потому что был от природы пацаном прежде всего мудрым и добрым.

Не по доброте ли своей душевной он так и не поцело­вался с Олечкой Умеловой в тот теплый июльский вечер в общем на две квартиры палисаднике, где каждая розово-сиреневая ромашка-пустышка шептала что-то стыдливо-назойливое на ухо. Ведь он дал слово. Слово другу. Мишке Степнову, который просто взял с него, с Шурика это слово, словно пыль какую со штанов отряхнул:

— Ты, значит, просто отвяжись от девчонки... Потому что я влюблен в нее сам, и значительно первее тебя!.. С класса то ли третьего, то ли даже второго!..

Именно за природой подаренную доброту Шурику крепко доставалось от крутых, быстрых и бесцеремонных кулаков пацанов из соседнего двора. Сколько себя помнит Шурик, те постоянно, с переменным успехом, вели войну с мальчишками его двора.

Именно за доброту Шурика как-то саданули по скуле так, что разбились очки, долго не заживала губа, и на комсомольском собрании выпускного десятого ему хотелось как можно скорее сбежать куда-нибудь, а не сидеть под всеобщим обозрением побитым героем...

Именно доброта решительно взяла его за руку после окончания школы, посадила в поезд, в общий вагон, и увез­ла подальше от «маменькиной опеки» в город Энск. Там он как-то неожиданно хорошо сдал вступительные экзамены в политехнический институт, куда и подумывал податься давно, чтобы вырос из него специалист доброй, нужной людям и обществу профессии — инженер.

...Общежитие — просто необходимое и желанное — ото­двинулось в перспективное будущее маяком, к которому стремились многие, а попав, не особенно хвастались.

Правда, Шурику его предложили сразу же, как очень иногороднему, да без родичей в чужом городе. Но предло­жили и выбор: между собой и товарищем, таким же при­езжим, как он.

То ли доброты и душевной щедрости в Шурике оказа­лось больше; а в товарище больше нахальства и настойчи­вости, но место в общежитии было безоговорочно отдано, естественно, не Шурику. Он тогда еще утешительно поду­мал: «Значит кому-то оно нужнее».

Родительских денег хватило как раз на первые три месяца за место-койку в комнатке частного домика на окраине города, откуда автобусом да плюс пешком до института — рукой подать.

— ...А ведь столько еще в мире несправедливости и трудностей! — думал Шурик.— Просто надо больше ду­мать о других.

Так завершал он свои думания всякий раз, когда еще по мальчишески неуклюжим телом примеривался к топчану так, чтобы — не дай Бог! — тот не соскочил с неродной своей четвертой ножки и не натворил шуму...


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: