Операция «Ы» и другие приключения
Шурика
Напарник
...Да откуда вам знать-то?!.
Ну что ж, попытаемся на пальцах доказать, что вам не ведомо есть — что такое — «золотое детство»...
...Если вам никогда не было суждено разодрать на самом незавидном месте свои шаровары...
...Если вы вообще не имеете зеленого понятия, что такое черные сатиновые шаровары на резиночках, смыкающихся на ваших разукрашенных ссадинами и случайными синяками на щиколотках коварными «змейками»...
...Если на ваших шароварах не было единственного кармана, постоянно отвисающего под тяжестью необходимого для всякого пацана груза — разноцветных стеклянных осколышей, из которых вы не раз собирались сделать самодельный калейдоскоп, калейдоскоп, в который можно было, уставившись на солнце, увидеть, доселе никем неподсмотренный, свой волшебный мир...
...Если в вашем кармане не было разного размера обрывочков тонкой медицинской резинки для напальцевой рогатки, и собранных в разных случайных местах, а еще лучше, самодельно изготовленных из аллюминиевой проволоки шпулек-пистонов на случай «войнушки» с пацанами из соседних дворов...
...Если в кармане ваших шаровар никогда не заваливалось нескольких медяков для десятикопеечного киношного билета на утренний сеанс в клубе КИМа, где который день подряд крутят отличный фильм под названием «Чудесные приключения Нильса», виденный-смотренный вами, как говорят, сотоварищи, «до дыр»...
...Если у вас всего этого не было, вас можно только пожалеть.
Конечно, спору нет, можно было носить и что-либо иное — брюки «с закасками», например. Но, во-первых, их надо, было бы сначала заиметь, во-вторых, дождаться хотя бы дня рождения (а он не скоро), чтобы выпросить их у родителей в подарок, сославшись на уже достаточный для
того возраст на чей-либо показательный пример (желательно: соседа-отличника). Только тогда можно было бы пофасонить шикарными «закасками» — брюками с отворотами в три сантиметра, зеленого цвета, а еще лучше черного...
...Если вам никогда не доводилось в компании таких же, как и вы, городских пацанов проводить свои летние каникулы в постоянных играх, ссорах-примирениях в родном дворе и прилегающем к нему районе в радиусе ближайших двух-трех улиц...
...Если вы не разведали в своем дворе, не освоили, не обжили и не овладели каждой подворотней, каждом закоулком-переулочком и обязательно — Главной улицей вашего района, по которой регулярно проезжал бело-синий автобус «ЗИЛ» с двумя дверями — спереди и сзади, открывавшимися автоматически — Техника! — с тетенькой-кондуктором...
...Если в вашем детстве вы не называли всех взрослых соседей дядями и тетями, отчего все они становились вам вроде родни из одной великой семьи с замысловатыми родственными связями...
...Если в вашем дворе теплыми летними вечерами не звучала из выставленной в распахнутое от жары окно радиолы песня десятилетия «Черный кот», ругаемая всеми взрослыми и оттого все более любимая пацанвой...
...Если, набегавшись, напрыгавшись, намаявшись за день-деньской, вы ложились в постель, и вам хотелось встать завтра пораньше и Жить...
...Если вам хотелось жить, и вы были уверены в том, что завтрашняя жизнь будет обязательно лучше, интереснее, богаче, и, главное, увереннее — без потрясений и мрачных перспектив...
...Если у вас всего этого не было...
Значит у вас не было счастливого детства!..
Нет, что есть детство, все вы, конечно же, станете утверждать, что знаете. Но это вам только так кажется...
Для счастливого детства вам как минимум не хватает — на всю оставшуюся жизнь запомнившегося вкуса в костре запеченной картошечки с корочкой; запаха молочной лавки, где из здоровенных бидонов вы ежедневно по поручению мамы и под присмотром соседей покупали свои заветные три литра; вам не хватает соседа дяди Миши, жившего через проулок, у которого раньше других в доме появился телевизор, и к которому вы с компанией дружков ежевечерне с замиранием сердца — пустит или нет? — стучались в дверь с полупросьбой-полувопросом на губах: «Дядь Миш?.. Можно?..»; вам не хватает шелеста черной шелковицы, что росла в вашем дворе с незапамятных времен, и кормила своими плодами, наверное, не одно поколение маленьких граждан улицы имени великого пролетарского писателя Максима Горького; вам не хватает замечательной книжки под названием «Честное слово», которая частенько помогала вам оправдываться за поздние, в сумерках, возвращения домой после беготни и игр в «Казаки-разбойники»:
— Мам, я на «часах» стоял!.. Я же честное слово ребятам дал не покидать пост!.. Я же, понимаешь, честное слово дал!..
Вот так вот.
Даже если частички из того, что выше сказано, пережито вами не было, не питайте иллюзий о золотом, счастливом детстве.
А вот у Шурика оно было.
Было именно вот тем — с разодранными шароварами, со стекляшками для калейдоскопа, под песенку о «Черном коте», под позывные «Голубого огонька», светившего ночь-заполночь всем нам, немного смешным сегодня, а тогда — -просто по-особому счастливым, родившимся, взрослевшим и жившим в наивных шестидесятых...
Шурик искренне удивился, если бы кто-то в те года назвал шестидесятые — несчастными... Или глупо прожитыми... Или прожитыми не с теми идеалами. Или не с той целью...
— Чушь собачья!..— ответил бы на все это Шурик, но спорить с хулителем не стал. Потому что был от природы пацаном прежде всего мудрым и добрым.
Не по доброте ли своей душевной он так и не поцеловался с Олечкой Умеловой в тот теплый июльский вечер в общем на две квартиры палисаднике, где каждая розово-сиреневая ромашка-пустышка шептала что-то стыдливо-назойливое на ухо. Ведь он дал слово. Слово другу. Мишке Степнову, который просто взял с него, с Шурика это слово, словно пыль какую со штанов отряхнул:
— Ты, значит, просто отвяжись от девчонки... Потому что я влюблен в нее сам, и значительно первее тебя!.. С класса то ли третьего, то ли даже второго!..
Именно за природой подаренную доброту Шурику крепко доставалось от крутых, быстрых и бесцеремонных кулаков пацанов из соседнего двора. Сколько себя помнит Шурик, те постоянно, с переменным успехом, вели войну с мальчишками его двора.
Именно за доброту Шурика как-то саданули по скуле так, что разбились очки, долго не заживала губа, и на комсомольском собрании выпускного десятого ему хотелось как можно скорее сбежать куда-нибудь, а не сидеть под всеобщим обозрением побитым героем...
Именно доброта решительно взяла его за руку после окончания школы, посадила в поезд, в общий вагон, и увезла подальше от «маменькиной опеки» в город Энск. Там он как-то неожиданно хорошо сдал вступительные экзамены в политехнический институт, куда и подумывал податься давно, чтобы вырос из него специалист доброй, нужной людям и обществу профессии — инженер.
...Общежитие — просто необходимое и желанное — отодвинулось в перспективное будущее маяком, к которому стремились многие, а попав, не особенно хвастались.
Правда, Шурику его предложили сразу же, как очень иногороднему, да без родичей в чужом городе. Но предложили и выбор: между собой и товарищем, таким же приезжим, как он.
То ли доброты и душевной щедрости в Шурике оказалось больше; а в товарище больше нахальства и настойчивости, но место в общежитии было безоговорочно отдано, естественно, не Шурику. Он тогда еще утешительно подумал: «Значит кому-то оно нужнее».
Родительских денег хватило как раз на первые три месяца за место-койку в комнатке частного домика на окраине города, откуда автобусом да плюс пешком до института — рукой подать.
— ...А ведь столько еще в мире несправедливости и трудностей! — думал Шурик.— Просто надо больше думать о других.
Так завершал он свои думания всякий раз, когда еще по мальчишески неуклюжим телом примеривался к топчану так, чтобы — не дай Бог! — тот не соскочил с неродной своей четвертой ножки и не натворил шуму...