Потом Леночке стало не хватать места для игры в прят­ки в комнате, и она переместилась в кухню.

Здесь играть ей показалось значительно интереснее, потому что можно было залезть в ларь, стоявший в углу и наполненный самыми разными бабушкиными «секрета­ми». Потом Леночка спряталась в кухонном шкафу, а когда выпрыгивала оттуда с криком победного ликования на «серого волка», то умудрилась разбить тарелку.

Не забыв при этом напугать невинного Шурика:

— Ну и попадет тебе от бабушки!

Ребенок, а уже понимала, что всегда так: ответственность за шалости детей всегда несут взрослые.

Шурик решил наказать девочку: он прекратил игру Чем вызвал капризный рев у расшалившегося ребенка.

Игру пришлось возобновить.

В какой-то момент Шурик понял, что теряет терпение и силы.

Леночка, как фурия, носилась по всему дому. Везде что-то разбивалось, что-то слетало со своих мест, в какой-то момент в доме даже вовсе погас свет.

Пока Шурик менял электрические пробки на щитке, Леночка умудрилась залезть в кадку с тестом. Тесто стало выпирать из дежи, растекаться рекой по кухонному столу, угрожая вот-вот вытечь на пол.

Шурик, никогда не имевший дела с тестом, пытался укротить его, одновременно укрощая при этом разыграв­шегося бесенка-Леночку.

Кое-как уладив отношения с тестом, Шурик силой усадил девчонку в кровать и страшным голосом сказал:

— Все! Игра закончена!

— Почему? — наивничала Леночка.

— Потому! — вскричал Шурик.— Потому что я сейчас не знаю, что сделаю, если ты немедленно не ляжешь в свою постельку, не закроешь глазки, и тебя не будет слышно! Ты поняла, что я сказал?!

Леночка расплакалась. Она испугалась. Она еще никог­да-никогда не видела дядю Шурика в таком состоянии.

* * *

Совсем на другом краю города Энска, в не менее уют­ном домике на окраине свила себе двухэтажное гнездышко наша небезызвестная троица: Бывалый, Балбес и Трус.

После неудачной попытки самогонного производства и, соответственно, бизнеса на нем, артель жила тихо. Быва­лый держал своих подопечных в ежовых рукавицах, и сосе­дям пока не на что было жаловаться.

Соседи знали: в домике на окраине работала артель — лепили кошечек, малевали русалочьи картинки, варили сахарный сироп да штамповали из него разноцветных «петушков».

Нынешний вечер — был вечером операции.

Все уже даже привыкли к названию операции, которое ей дал Балбес: «Ы», так «Ы». Ничем не хуже любого дру­гого.

Но репетиции были серьезными.

Семен Давыдович все-таки добился некоторых положи­тельных результатов в действиях артели.

Балбес так набил руку с ручным ломиком, что бук­вально легким движением рук срывал любые, самые затей­ливые, петли и замки. Он так увлекся в совершенствова­нии, что вскоре в собственном доме не оставил ни одного предмета, имевшего ручку, петли и замок.

«Потом наладим,— думал Балбес.— Когда денежки в кармане будут».

Бывалый сосредоточенно набивал руку на боксерской груше. Собственно, работы в операции у него не предвиде­лось никакой, но как человек действительно бывалый, он полагал, что не грех будет предусмотреть все возможные варианты.

«Что наша жизнь? Игра!» — пришла ему на ум цитата, которую он мог запомнить, когда ходил еще в школу. Правда, это был не очень длительный период в его жиз­ни — за плечами Бывалого было всего пять классов. Два из них — по второму году.

Бывалый размышлял, каким образом и как лучше всего разместить ожидаемое вознаграждение за операцию.

Самым прибыльным вариантом, конечно же, было само­гоноварение. Этот продукт пользовался стабильным спро­сом у населения. Население было ненасытно. Оно готово было отдать последнюю копейку за варево, изготовленное артелью по рецепту бабушки Бывалого. 

Правда, с усовершенствованием самого внука вышеупо­мянутой бабушки: самогон прогонялся через куриный по­мет, и тем самым получался напиток сокрушительной силы: валил с ног самых дюжих мужиков.

В том числе и самого Бывалого.

А чтобы его свалить с ног в пьянке, выпить надо было ой, как много!

Трус страдал. Если у Балбеса и Бывалого была возмож­ность настоящей тренировки, то ему такой случай не пред­ставлялся. Трус закрывал глаза и представлял себе, как он, смочив носовой платок порцией хлороформа, подойдет к сторожихе.

«А вдруг она женщина крутого нрава? — мучительно думалось Трусу.— А если женщина крутого нрава, да еще и при исполнении! Она ведь и разговаривать не станет, а просто как шарахнет из своей двустволки! Она не то что задать вопрос не позволит, а и подойти ближе чем на де­сять метров не подспустит!»

И еще один сложный момент: «простой естественный» вопрос...

Что можно было бы назвать «простым, естественным» вопросом:

— Скажите, пожалуйста, где здесь туалет?

Да любая собака знает, что в городе Энске всего лишь один общественный туалет городского пользования: в цент­ре, рядом с универмагом. И он закрыт вот уже полгода. На ремонт. Все, кому нужно, справляли свою нужду, где при­дется, по давешней русской традиции.

— Скажите пожалуйста, где здесь улица?

В районе, где была база горторга, рядом и вокруг были одни только такие же базы разных учреждений и ведомств славного города Энска. И любой человек, который ни с того, ни с сего появился бы в этом районе, сразу же был бы пристрелен как тать и преступник.

— Бабушка, я командировочный, заблудился. Подска­жите...

Нет, это не подходит.

— Скажите, пожалуйста...

Нет, не так. Надо сразу поразвязнее и голосом постро­же, чтобы бабуля сначала испугалась, а потом уже сообра­жала, кто это и чего это здесь перед ней.

— Бабуля!

Да, вот так же лучше.

— Бабуля! А который час? Кажется, это вернее.

Мужчина загулял, заблудился. Дорогу домой знает, только вот часов с собой нет... Какие часы в три часа ночи?!. Сначала:

— Бабуля! А закурить не найдется?..

Кажется, в точку! Мужчина загулял, идет домой, возду­хом дышит, выветривается, чтобы дома жена не загрызла. А тут покурить захотелось...

— Бабуля! Закурить не найдется? Здорово придумано!

На душе у всех троих было неспокойно. И душа запро­сила песни. Балбес взял гитару и вспомнил годы, прове­денные в местах не столь отдаленных:

...Постой, паровоз!

Не стучите колеса!

Кондуктор,

Нажми на тормоза...

Я к маменьке родной

С последним приветом

Спешу показаться на глаза...

Бывалый заслушался. Песня всколыхнула в его душе что-то далекое, забытое, словно кем-то брошенный камень всколыхнул гладь воды в застоявшемся озере.

Бывалому пригрезилась хорошая жизнь, которая нач­нется же у него когда-нибудь?..

Первым делом, артель купит себе «Москвич». Новень­кий. Синенький-синенький. С блестящими ручками. С мо­тором-зверем...

— Скажите пожалуйста, который час?

Трус подкрался из-за спины Бывалого в самый разгар его грез.

И уж было полез со своей химией в морду.

— А?

Бывалый обиделся: песню испортил, дурак!..

— Ты что, офонарел?

Трус извиняющимся тоном сказал: 

— Тяжело в ученье, легко на работе. Тренируюсь я... Бывалый кивнул на свободного от дела Балбеса:

— Тренируйся вон на нем... Балбес истекал душой в песне:

Не жди меня, мама,

 Хорошего сына.

Твой сын уж не такой,

Как был вчера...

Меня засосала

Опасная трясина,

И жизнь моя —

Вечная игра!

Трус был вежливым человеком, но не мог себе позво­лить прервать пение своего товарища и, только дождав­шись, когда тот допоет свой куплет, подошел сзади и спросил:

— Вы не скажете, сколько сейчас градусов ниже нуля? Вопрос был трудным для понимания. Тем более для

такой особенной личности, как Балбес:

— Чего-чего?

Трус, не дожидаясь ответа, резким движением бросился к Балбесу и стал затыкать тому рот платком. Балбес вы­рвался из хрупких объятий Труса, одним пальцем отбросив того в угол комнаты, где на полочках сидели и смотрели на все происходящее любимицы Труса — кошечки-копи л очки.