«Кто его знает, может, заблудился с непривычки?»

Напарника не было ни в соседнем помещении, ни на лестничном пролете. Шурик подошел к стене, в кладке которой зияла незаложенная по какой-то причине кирпи­чом дыра, решил там посмотреть.

Напарника не было и там...

Верзила стоял, затаив дыхание, совсем рядом. За углом будущей однокомнатной квартиры.

Он выжидал.

Как только студент полез зачем-то в дырку в стене, решение пришло внезапное и окончательное.

Верзила решительно сбросил с плеч пиджак, засучил рукава и взялся за мастерок. Кирпичи так и мелькали в его руках, откуда-то проснулась в нем дремавшая доселе вы­учка класть печи... Казалось, не прошло и полуминуты, как дыра стала сплошной стеной, как ей и надлежало быть. Она совершенно слилась с остальной частью кладки. И не отличить.

«И пусть! И не найдут! — радостно, заполошно думал Верзила.— И искать не станут, студентика какого-то. А если и станут, то не скоро. Интересно, сколько ему нуж­но, чтобы он заорал от страха?» — Верзила увидел на полу отломившуюся от веника веточку с пожухлыми листиками и воткнул ее в свеженький шов между кирпичами.

Приложив ухо к стене, прислушался.

И в зловещей тишине из-за стены ему почудилось не то пение ангелов небесных, не то прощальные вздохи и моль­бы студентика.

«А в общем-то даже и леший с ним, с напарником,— решительно размышлял Шурик.— Так спокойнее. Сам все сделаю, а то еще...»

На этом месте своих размышлений Шурик вдруг увидел потерявшегося напарника. Тот, коленопреклоненный, сто­ял у стены в какой-то благоговейной позе.

«Молится, что ли? — подумал Шурик.— Баптист?» Шу­рик даже где-то внутренне успокоился, потому что ему не доводилось еще слышать о баптистах, как о разбойниках. Да и вообще, он впервые в своей жизни лицезрел живого баптиста. Шурик тоже присел у стены. Ему тоже захоте­лось услышать за стеной то, к чему так напряженно при­слушивался его напарник. Минуту они, замерев, сидели друг против друга, но цеховое для всей учащейся молодежи Страны Советов — «Хочу все знать!» — вынудило студен­та Шурика нарушить тишину и спросить:

— Что там?

— Тсс! — отмахнулся как от назойливой мухи Верзила и вдруг оторопел:

— Покойник!

Покойник, только что заживо замурованный им само­лично, сидел напротив него...

Живой...

И не покойник вовсе!..

Студент был здесь, а там за стенкой не было никого и ничего!

Его опять надули!

Его опять накололи, как... какого-то студента!

Верзила в отчаяньи плюнул на пол, вскочил на ноги и решительно натянул на себя свой пиджак.

— Слушайте! — неожиданно для себя пошел в атаку Шурик.— Где вы пропадаете? Я вас по всему корпусу ищу, бегаю. Работа же стоит!

— Слушай сюда, студент! Работа стоит, а срок идет. Ты не забывай: у тебя учет в рублях, а у меня в сутках!

Что-то очень холодное промелькнуло во взгляде Верзи­лы, когда тот сверху вниз посмотрел на студента.

 * * *

«Ничего. Подождем. Еще посмотрим...» — думал Верзи­ла, выходя во двор из здания.

«Ничего. Все будет нормально. Спорим, что нормаль­но...» — думал Шурик, шагая следом за напарником, потом чуть впереди него, и, таким образом, указывая дорогу к большой бадье, куда только что сбросил свежепривезенный бетонный раствор самосвал.

Основной рабочей задачей разнорабочего Шурика была доставка раствора в труднодоступные для подъемника ме­ста строящегося корпуса. А поскольку труднодоступных мест в нашем строительстве всегда значительно больше, чем доступных, на смену технике приходят руки разнора­бочих. 

Сменная выработка Шурика и его напарника зависела от количества доставленного наверх раствора. Доставлять нужно было либо ведрами, что не очень выгодно, либо носилками, что равнялось пяти-шести ведрам. Шурик был в душе начинающим рационализатором и потому поставил напарника перед неизбежностью: носить станут носилками. А точнее, Шурик просто не предложил напарнику никакого выбора. Просто принес носилки, две лопаты: одну помень­ше, другую побольше — и все.

Верзила поначалу было примерился к большей. Но взял маленькую,

«Большой ложкой только щи хлебать здорово! — решил Верзила.— А работать лучше маленькой!»

Шурик черпал из бадьи с раствором большой лопатой, его напарник — малой, так и шло у них дело. Все равно учет был одинаковым для обоих. И уж тут не важно, кто больше взял, кто меньше донес.

Это очень хорошо понимал Верзила и не менее хорошо Шурик-студент.

Взаимопонимание между партнерами налаживалось не­скоро и с трудом. Кому впереди нести носилки, кому сза­ди — этот вопрос имел не просто риторический оттенок. Идти впереди — это значит быть подставленным под тычки напарника носилками, идя сзади — это значит использо­вать всякий момент, улучить всякую минуту, чтобы доса­дить студенту тычком, подножкой, рывком. Потому-то впе­реди выпало нести Шурику: руки у него были заняты носилками. Их-то не бросишь, иначе растворчик-то тю-тю!..

Словом, не простое это дело — взаимопонимание между народами, не говоря уж — между просто людьми.

Работа разнорабочего за смену менялась и потому была творческой, то есть надоесть никак не могла. Только что носили раствор, теперь носите опилки за циклевщиком паркета, извольте радоваться. Цикля работала, как беше­ная: она выла, как изголодавшийся зверь, поедала верхуш­ку только что уложенного паркета и выплевывала аро­матный ворох опилок: носить — не переносить.

Шурик, смирившись с судьбой, а скорее из желания не потерять возможно лишний заработанный рубль, делал эту работу один. В поте лица своего, но с гордостью.

В прорабской черный эбонит телефонной трубки раска­лился докрасна:

— Клавдия! Наверное, мы оба, так сказать, сгоряча...

— Ты полагаешь — навсегда?

— Ключ?

— Поверь, мне нелегко все это слышать, Клавдия, еще труднее в данный рабочий момент переубедить тебя.

— Прощай...

Павел Степанович положил трубку. А может, оно и к лучшему? Маленький роман с перезрелой буфетчицей из столовой СМУ, в котором, не покладая рук, трудился Павел Степанович, по его мысли, забрел в тупик.

Поначалу незатейливая Клавдия, а со временем все более требовательная пассия Павла Степановича станови­лась обременительной в своих амбициях: взамен на ключ от своей комнаты потребовала ключ от комнаты Павла Степановича в коммуналке; Павлу Степановичу станови­лось все труднее контролировать заначки своей заработной платы, остававшиеся от «совместного ведения» хозяйства.

Клавдия вдруг запретила Павлу Степановича команди­ровку за счет городского отделения Всесоюзного общества «Знание» в областной центр на трехдневные курсы по теме «Есть ли в космосе разумная жизнь?», сославшись на не­обходимость выезда Павла Степановича к Клавдии на родину — деревню Устюжино на посадку картошки.

Павел Степанович взбрыкнул. Сильно. Не без принятия соответствующей дозы спиртного. Разговор получился кру­тым, и, как видите, не без последствий. Просто Павел Степанович вдруг ясно увидел череду неожиданно откуда появившихся препятствий на пути к достижению своей мечты. Эта череда все яснее принимала облик Клавдии. А с препятствиями Павел Степанович привык сражаться. Сегодняшнее сражение Павлу Степановичу, кажется, уда­лось выиграть...

Настроение вдруг приобрело окраску. Появилось жела­ние немедленно в чем-то себя реализовать. И Павел Степа­нович отправился на контрольный обход. В течение рабо­чего дня он с удовольствием улучал минутку, чтобы обойти дозором все наиболее неблагополучные в плане графика работ участки, морально поддержать бригадиров, кого по­журить, за кем присмотреть. По всему было видно, что Павлу Степановичу решение о разрыве с надоевшей Клав­дией пошло на пользу: он выглядел по-юношески бодро и весело.

— Ну, Шурик, как напарник?

Шурик — дитя стройки — в ответ почему-то прошептал:

— Перевоспитывается.

— Отлично! — Павел Степанович был искренне рад удивительным достижениям своего метода.— А почему ты говоришь шепотом?