Ренки в принципе тоже так мог. Но при этом забывал следить за окружающей обстановкой, солнцем и ориентирами.

А ближе к вечеру он преизрядно насмешил народ, вызвавшись поучаствовать в снятии часовых.

— Хе-хе… Без обид, капрал… — ухмыльнулся ему в ответ один из матерых вояк. — Но ходишь ты, будто при каждом шаге колокольня обрушивается! Тебя за два десятка сажень слышно. Так что извини…

Очень хотелось рявкнуть, осадить развеселившихся негодяев. Но Ренки пришлось опять сдерживать себя, понимая, что в чем-то они правы.

Так что в предстоящем плане его роль была третьестепенная. Когда снимут часовых, когда основные силы нападут на лагерь, вот только тогда ему и Готору можно будет зажечь фитили и отстреливать тех, кто вырвется за пределы бивуака. Роль, конечно, важная, Ренки это понимал, но не слишком достойная. Ни в одной известной ему книге или балладе герой не прятался в темноте, стреляя в спину растерявшимся врагам. Но выбирать, увы, не приходилось.

За всеми этими размышлениями Ренки даже пропустил момент, когда сняли часового. Вот, казалось бы, лунный свет еще отражается от начищенного ствола мушкета вражеского солдата, а длинная тень пересекает дорожку света. А вот уже и нет никого, будто и не было никогда на этих тусклых бесконечных равнинах ничего теплого, живого, имеющего мысли и устремления. Йоовик еще раньше продемонстрировал своему подчиненному, как взрослые люди обращаются с ножом. Так что в печальной участи, постигшей часового, можно было даже не сомневаться.

Но вот в ночи раздался протяжный свист, и в лагерь со всех сторон ворвались темные фигуры, быстро и безжалостно орудуя штыками, шпагами, тесаками и лупя прикладами все еще лежащих на земле людей. Причем тех, кто расположился на ночлег по краям, убили еще спящими. Это было столь хладнокровно и жестоко, что Ренки поневоле поймал себя на сочувствии к кредонцам. Из-за этого он чуть было не забыл запалить фитиль. Исправил эту ошибку, нервно лупя кремнем по огниву. Вставил засиявший тусклым угольком фитиль в щечки курка, подвернул винт. Проверил, как фитиль подходит к полке. Открыл полку и подсыпал свежего пороха. Закрыл полку. Взглянул на лагерь. Кто-то успел подбросить хвороста в костер, и света было вполне достаточно, чтобы увидеть, как успевшие очухаться кредонцы готовятся оказать достойное сопротивление, задорого продавая свои жизни.

Вдруг с противоположной стороны, там, где засел Готор, раздался выстрел, и один из наиболее усердно сражающихся кредонцев рухнул на землю.

Ренки счел, что подобное, пусть и на расстоянии, но все же участие в схватке куда более достойно, чем просто сидение в темноте с изготовленным мушкетом, и начал выбирать цель.

Вот кто-то, размахивая шпагой, начал подзывать к себе разрозненные силы… С какой-то злобной ненавистью к себе и ощущением холода в голове и груди Ренки прицелился и спустил курок. Вспышка, выстрел — и вожак падает, схватившись за живот.

Содержимое берендейки в ствол. Туда же пулю, поверх нее — пыж. Хорошенько притоптать шомполом. Не забыть вынуть шомпол и поставить его на место. Фитиль подальше от полки. Полку открыть. Подсыпать пороху, постучать, чтобы просыпался в отверстие в стволе. Полку закрыть.

Глаза спешно выискивают новую цель. Вот кто-то в яркой одежде сбил серенькую фигурку наземь и занес над нею тяжелый кавалерийский палаш. Прицел, вспышка, выстрел… Опять целился в живот, но, видать, рука дрогнула, и крупная пуля почти в полвершка[7] диаметром попала куда-то в бедро, вырвав здоровенный кусок мяса.

Быстро, но аккуратно зарядить мушкет. Кажется, впереди больше нет ни одной цели. Застигнутые врасплох охотники, вооруженные как попало и сильно утомленные предыдущей охотой и последовавшей за ней пирушкой, были уничтожены безжалостно и жестоко. Можно гасить фитиль.

Но что-то продолжало удерживать Ренки на месте. Наверное, осознание того, что, когда он покинет эту позицию, ему придется идти туда, к искромсанным телам. Обшаривать трупы и палатки мертвецов в поисках добычи. А может, и отрубать пальцы, чтобы добраться до перстней.

В кои-то веки эта брезгливость сослужила ему и капральству Йоовика хорошую службу. Он успел заметить, как какая-то тень вскочила и ринулась в темноту. Ренки скорее по наитию навел мушкет на то место, где, по его предположению, мог оказаться беглец через несколько секунд. Спустил курок. Вслед за выстрелом раздался жуткий вопль. Попал.

— Ну, парни, а вы и впрямь! — радостно щерил гнилые зубы Йоовик, слегка приобнимая своих подчиненных за плечи. — Когда вы палить-то начали, ну, думаю, хана. Обделались салаги по полной и сейчас тут всех без разбора положат. Пуля-то — она не больно разбирает, кто свой, кто чужой… Но вы, по всему видать, ложкой мимо котелка не промахиваетесь! Это ж надо, с такой-то точностью вражин выцеливать. Да еще и в темноте, да посередь драки! Кто б мне еще вчера сказал, сам бы у вас мушкеты отобрал, от греха подальше. А вы вона как! А тебе, Ренки, от меня особое спасибо. Кабы не ты, оттащили бы сегодня утречком старину Йоовика в сторонку — ворон да червей кормить. А как ты того, который в темноту прыснул! Да про такой выстрел только сказки рассказывать. В общем, вы, ребята, молодцы. По три трупака за вами числится, достойный результат. Тока вот что — осталась у вас пара дел незаконченных. Пойдем доделаем.

С этими словами Йоовик слегка развернул приятелей и указал Ренки на лежащее на земле тело, из бедра которого был вырван здоровый кусок мяса…

— Добей! — коротко приказал Йоовик внезапно ставшим ледяным голосом.

— Но я не… — замотал головой Ренки. — Это ведь не… — продолжал растерянно лепетать он, с ужасом глядя, как поднимается и опускается грудная клетка у лежащего без сознания человека. — Можно же взять в плен… Выкуп… Деньги… Тебе ведь нужны деньги?!

— Если бы и можно было его до нас живьем довезти, — так же угрюмо и жестоко ответил Йоовик, — то выкуп все равно бы не получили. Не той мы масти, чтобы за благородных выкуп получать. Да и не в этом суть. Добей! На вот тебе мой мушкет, коли шпагу марать не хочешь. Посмотри ему в лицо, чтобы запомнить, и вот сюда вот, под третью пуговицу… Особо-то и давить не придется — мушкет тяжелый, а штык острый. Только бочком-то его разверни, чтобы промеж ребер скользнул. Ну, Ренки, давай. Сам подумай: ему ведь только и остается, что сплошные муки. Коли мы уйдем, его живым оставив, через час лисы да вороны им займутся. Еще теплого, живого обгладывать начнут. Ты бы хотел, чтобы тебя живьем жрали? Вот и его от этого избавь. И в лицо, в лицо смотри, глаз-то не закрывай. Ну давай.

Завороженный странным тоном, которым говорил Йоовик, Ренки нажал на приклад мушкета, что держал в руках, и штык с легкостью вошел в грудь раненого, кажется, даже будто слегка повизгивая от радости и нетерпения при трении о ребра.

— Ну вот и молодца… — удовлетворенно заметил Йоовик. — На-ко, выпей из фляги. Эй-эй! Глоток-другой — и хватит. Винишко-то непростое, по мозгам бьет почище картечного залпа. А нам еще отсюда сматываться. И так трое раненых, нам только тебя еще нести не хватало. Я вам потом, ребята, в лагере по целой фляге такого винца выставлю. Хоть вусмерть упейтесь — претензий не будет. Ну сядь, посиди чуток. Фадиг, пригляди за ним. А ты, Готор, пошли за мной… Твой с того краю лежит.

— Да, самому муторно на душе… — сплюнул на землю Готор. — Вроде и понимаю, что все это правильно, да и не первый раз уже, а на душе тоска. Тогда-то, у камней… Все как-то в спешке, в суете, после горячки боя. А тут Йоовик (кто бы мог подумать, что этот гад так умеет) как-то так обставил все… в глаза заставил смотреть…

Да уж, несмотря на одержанную победу и похвалы Йоовика и однополчан, приятели чувствовали себя на редкость отвратно.

Щадя их чувства, «старики» отправили Ренки и Готора в дозор, а сами принялись обирать трупы и сортировать добычу.