Затем он внезапно заявил: — Страшно хочется в «Большой Московский», — еще ни разу не был после возвращения из-за границы. […]

[В дневничке-конспекте Веры Николаевны, между прочим, отмечено:]

Вечера и ночи у Андреева в Лоскутной. Много вина, шампанского и бесконечные разговоры, уверения Андреева в своей любви к Яну.

Приезжал в Москву и Найденов. Бунин любил его — тяжелый человек, но до чего прекрасный, редкого благородства!

[Когда Вера Ник. покончила с экзаменами, она с Иваном Алексеевичем поехала в Петербург:]

Остановились в «Северной гостинице», против Николаевского вокзала³⁵. Первым делом Ян позвонил по телефону М. К. Куприной, она пригласила нас к обеду, сказав, что у нее будет адмирал Азбелев и Иорданский, оба сотрудники ее журнала. […]

Вскоре в дверях, немного сутулясь, появился Куприн³⁶ с красным лицом, с острыми, прищуренными глазками. Его со мной познакомили. Александр Иванович молча, грузно опустился на стул между хозяйкой и мною, неприязненно озираясь. Некоторое время все молчали, а затем загорелся диалог между Куприными, полный раздраженного остроумия. […]

[…] Ян побывал у Блока и приобрел у него стихи, заплатив по два рубля за строку. Блок произвел на него впечатление воспитанного и вежливого молодого человека. Вечером мы поехали в «Вену» и ужинали в этом популярном ресторане средней руки. Хозяин любил литературу и даже завел книгу, куда литераторы вносили свои впечатления. Около полуночи в зал стремительно вошел Блок с высокой, красивой женой, на ней было блестящее розовое платье и что-то похожее на золотую корону. […]

[Встреч было много — и Андреев с матерью, и Скиталец, Серафимович, Юшкевич, Копельман, и проф. Гусаков, проф. Гессен, С. Рахманинов, и Ростовцевы, художник Бакст, проф. Котляревский, поэтесса Крандиевская, писательница Леткова-Султанова и многие, многие другие — сливки петербуржского культурного общества того времени.

В конце ноября опять Москва, генеральная репетиция Андреевской пьесы «Жизнь человека». Наконец, накануне Рождества, отъезд в деревню. В. Н. вспоминает:]

Ян в деревне опять стал иным, чем в городе. Все было иное, начиная с костюма, и, кончая распорядком дня. Точно это был другой человек. В деревне он вел строгий образ жизни: рано вставал, не поздно ложился, ел вовремя, не пил вина, даже в праздники, много читал сначала, а потом стал писать. Был в ровном настроении.

К праздникам относился равнодушно. Не выходил к гостям Пушешниковых. Сделал исключение для моих [предтеченских. — М. Г.] родственников, которые у нас обедали. За весь месяц Ян только раз нарушил расписание своего дня.

[В архиве сохранились листки, на которых почерком И. А. Бунина записано, какая была погода в определенные дни. Почерком Веры Ник. на листках написано: 1908?

Привожу некоторые из записей:]

1, 2 Янв. — 7, метель, 5 Янв. +10, дождь, 11 Янв. — 5, солнечно, 16, 17 Янв. — 6, метель, 19 Янв. — 6, солнечно, лун. н., 28–30 Янв. морозы —25, 1 Февр. —5.

[Вера Николаевна продолжает рассказ в «Беседах с памятью»:]

По вечерам Ян не писал. После ужина мы выходили на вечернюю прогулку, если бывало тихо, то шли по липовой аллее в поле. Любовались звездами, Коля знал превосходно все созвездия.

[По свидетельству Веры Николаевны, Бунин писал в то время «Иудею», просматривал «Море богов», «Зодиакальный свет». Начал переводить «Землю и небо» Байрона, писал стихи, а в конце своего пребывания у Пушешниковых написал «Старую песнь».

В дневничке-конспекте Веры Ник. сказано, что Бунин с Н. Пушешниковым вернулись в Москву в середине января, однако, по записям погоды того года, вернее, что в начале февраля. Эти записи прерываются после 1-го февраля и возобновляются только 12, 13 марта. Вероятно, именно тогда и вернулся Бунин в Васильевское после краткого пребывания в Москве и волнений относительно здоровья серьезно заболевшей сестры.

Судя по записям погоды, в деревне Бунин пробыл весь март¹. Вера Николаевна пишет²:]

Вскоре Ян получил приглашение выступить на вечере в Киеве. Он с радостью туда поехал. Из Киева отправился в Одессу, хотел немного отдохнуть среди друзей-художников, но внезапно оттуда уехал, получив от меня письмо. […]

[8 апреля 1908 года Бунин пишет из-под Конотопа П. А. Нилусу:]

Дорогой друг, заслушай сам и передай товарищам, которых я очень люблю, что я уезжаю все дальше от Одессы, совершенно не насыщенный ею, уезжаю с большой грустью, что мало виделись, много истратили времени на кабаки, будь они прокляты, и не поговорили как следует… в чем виновато, конечно, то, что была полярная погода, что приехал я наспех и еще очень подавлен московской зимой и участью сестры и матери. Расставаясь с тобой, не имел твердого намерения уехать, но, вернувшись в гостиницу, получил письмо от Веры Ник., из которого понял, что она весьма хочет поскорее в деревню.

Стоит ли только забиваться в деревню, за работу сейчас? Сижу и мечтаю проехать туда на несколько дней, и затем взять Веру Ник., к[ото]рая тоже очень устала, и поехать с ней через Одессу в Крым недельки на две, на три. Это было бы очень недурно уже потому, что ехать за границу, — а Вера Ник. очень мечтала об этом, — нельзя, ибо нельзя бросить на долго сестру и мать, да и нервирует заграница. […]

[В Великую Субботу, 12 апреля Бунин и Вера Ник. из Москвы уехали в Ефремов навестить мать Бунина, потом 20 апреля поехали в Глотово. «Чудесная погода. Редкая весна», записано у Веры Ник. Но, видимо, погода вскоре резко изменилась, в конспекте погоды у Бунина сказано: «24 Апр. Так холодно, что полушубок. 29 Апр. Холод, весь день дождь. Но все зелено и соловьи. 15 Мая. Белые облака яблочного цвета с розовым оттенком на фоне нежной зелени. Во всех комнатах запах ландышей».

Согласно записям Веры Ник., Бунин за это лето написал: «Бог полдня», «Иудею», «Долину Иосафа», «Последние слезы», «Рыбачку», «В Архипелаге» (?), «Иерихон», «Гробницу Рахили», «Люцифер», «Бедуин», «Солнечные часы», «За Дамаском», «Караван».

В конце августа — Москва, затем Петербург.

Осенью 1908 года Бунин писал П. А. Нилусу:]

[…] Кручусь, как в водовороте, а тут еще инфлуэнца замучила. Послал тебе несколько сонетов, посылаю еще — напиши свое мнение. […]

Бронхит у меня такой и устал я так, что не миновать ехать или в Крым, или заграницу. Но туда-ли, сюда-ли — все через Одессу. Собираемся выехать в конце октября. […]

[Однако, планы не осуществились, в ноябре опять поехали в деревню, на этот раз одни. В. Н. вспоминает:]

[…] я уже тяготилась родственниками Яна, с которыми он проводил почти все досуги, ему же хотелось, чтобы я слилась с ними³. […]

[Сохранилось письмо Нилусу:]

20 ноября 1908 (Ст. Измалково, Юго-Вост. ж. д.)

[…] Мне очень хочется тебя видеть. Приехал в деревню с обязательством хоть умереть, а написать рассказ к началу декабря. Потом я свободный мальчик. Когда именно поедешь на север? Где бы то ни было, а надо встретиться. […]

[Встреча произошла в Москве, и Иван Алексеевич вернулся в деревню с Колей Пушешниковым.]

[2 января 1909 года Бунин пишет Нилусу:]

[…] Был и я болен с неделю, только нынче чувствую себя мало-мальски сносно. Дьявольский насморк, жар, гастрит — и такой геморой, что и Павлыч бы позавидовал. Это меня выбило из седла, а то было работалось недурно. […]