[После Святок Бунин не вернулся в Елец, решил бросить гимназию и учиться дома с братом Юлием, жившим в Озерках под надзором полиции⁴. Вера Николаевна пишет⁵:]

Юлий Алексеевич рассказывал мне:

«Когда я приехал из тюрьмы, я застал Ваню еще совсем неразвитым мальчиком, но я сразу увидел его одаренность, похожую на одаренность отца. Не прошло и года, как он так умственно вырос, что я уже мог с ним почти как с равным вести беседы на многие темы. Знаний у него еще было мало, и мы продолжали пополнять их, занимаясь гуманитарными науками, но уже суждения его были оригинальны, подчас интересны и всегда самостоятельны.

Мы выписали журнал „Неделя“ и „Книжки Недели“, редактором которых был Гайдебуров, и Ваня самостоятельно оценивал ту или другую статью, то или иное произведение литературы. Я старался не подавлять его авторитетом, заставляя его развивать мысль для доказательства правоты своих суждений и вкуса».

[Под руководством брата Бунин приобрел много знаний, развился и начал серьезно интересоваться литературой и сам писать.

Сохранилась следующая дневниковая запись:]

20 декабря 1886 года.

Вечер. На дворе несмолкая бушует страшная вьюга. Только сейчас выходил на крыльцо. Холодный, резкий ветер бьет в лицо снегом. В непроглядной крутящейся мгле не видно даже строений. Едва-едва, как в тумане, заметен занесенный сад. Холод нестерпимый.

Лампа горит на столе слабым тихим светом. Ледяные белые узоры на окнах отливают разноцветными блестящими огоньками. Тихо. Только завывает мятель да мурлыкает какую-то песенку Маша. Прислушиваешься к этим напевам и невольно отдаешься во власть долгого, зимнего вечера. Лень шевельнуться, лень мыслить.

А на дворе все так же бушует мятель. Тихо и однообразно проходит время. По-прежнему лампа горит слабым светом. Если в комнате совершенно стихает, — слышно как горит и тихонько сипит керосин. […]

[Записи за следующие годы не сохранились. Бунин за это время побывал у окончившего срок ссылки и жившего в Полтаве Юлия Алексеевича, был в Харькове, пережил роман с В. В. Пащенко (частично отразившейся на образе Лики в «Жизни Арсеньева»), стал печататься в «толстых» журналах.]

[Конспект:]

В мае приехал из Полтавы в Огневку. Запись 3 июня («приехал верхом с поля, весь прохваченный сыростью…»).

В июле (?) приехала в Огневку В.¹ С ней к Воргунину.

Осенью в Полтаве писал «Вести с родины» и «На чужой стороне» (?).

Конец декабря — с Волкенштейном в Москву к Толстому².

[На другом листке красным карандашом обведены написанные в правом верхнем углу слова: «Переписано с таких же клочков и это и дальнейшее. Ив. Б.».]

[Записи:]

3 июня 1893 г. Огнёвка.

Приехал верхом с поля, весь пронизанный сыростью прекрасного вечера после дождя, свежестью зеленых мокрых ржей.

Дороги чернели грязью между ржами. Ржи уже высокие, выколосились. В колеях блестела вода. Впереди передо мной, на востоке, неподвижно стояла над горизонтом гряда румяных облаков. На западе — синие-синие тучи, горами. Солнце зашло в продольную тучку под ними — и золотые столпы уперлись в них, а края их зажглись ярким кованым золотом. На юге глубина неба безмятежно ясна. Жаворонки. И все так привольно, зелено кругом.

Деревня Басово в хлебах.

[Конспект:]

В начале января вернулся из Москвы в Полтаву.

«Аркадий». От Николаева (?)

В апреле в «Рус[ском] Богатстве» «Танька» (?)

Вечер 19 Мая, Павленки (на даче под Полтавой), дождь, закат (запись: «Пришел домой весь мокрый…»)

15 Авг., Павленки, сидел в саду художника Мясоедова (запись: «Солнечн[ый] ветр[еный] день…») В. в Ельце.

Осенью квартира на Монастырской.

20 Окт. (с. стиля), в 2 ч. 45 м. смерть Александра III в Ливадии. Привезен в Птб. 1 ноября. Стоял в Петропавл[овском] соборе до 7 ноября (до похор[он])¹.

4 Ноября — бегство В².

Вскоре приехал Евгений³. С ним и с Юлием в Огневку, Елец, Поповская гостиница.

Я остался в Огн[евке]. До каких пор?

[Записи:]

Вечер 19 мая 94 г. Павленки (предместье Полтавы).

Пришел домой весь мокрый, — попал под дождь — с отяжелевшими от грязи сапогами. Прошел сперва с нашей дачи к пруду в Земском саду, — там березы, ивы с опущенными длинными мокрыми зелеными ветвями. Потом пошел по дороге в Полтаву, глядя на закат справа. Он все разгорался — и вдруг строения города на горе впереди, корпус фабрики, дым трубы — все зажглось красной кровью, а тучи на западе — блеском и пурпуром.

15 Авг. 94, Павленки.

Солнечный ветр[еный] день. Сидел в саду художника Мясоедова (наш сосед, пишет меня), в аллее тополей на скамейке. Безоблачное небо широко и свежо открыто. Иногда ветер упадал, свет и тени лежали спокойно, на поляне сильно пригревало, в шелковистой траве замирали на солнце белые бабочки, стрекозы с стеклянными крыльями плавали в воздухе, твердые темнозеленые листья сверкали в чаще лаковым блеском. Потом начинался шелковистый шелест тополей, с другой стороны, по вершинам сада, приближался глухой шум, разростался, все охватывал — и свет и тени бежали, сад весь волновался… И снова упадал ветер, замирал, и снова пригревало.

[Конспект:]

В январе в первый раз приехал в Птб. Михайловский, С. Н. Кривенко¹, Жемчужников².

Потом? Москва, Бальмонт, Брюсов³, Эртель, Чехов (оба в Б[ольшой] М[осковской] гостинице).

Март: Москва, номера в конце Тверск[ого] бульвара, с Юлием. Солнце, лужи.

В «Р[усской] Мысли» стихи «Сафо», «Веч[ерняя] молитва».

[О днях, проведенных в Москве, Бунин впоследствии писал⁴:]

«Старая, огромная, людная Москва», и т. д. Так встретила меня Москва когда-то впервые, и осталась в моей памяти сложной, пестрой, громоздкой картиной — как нечто похожее на сновидение…

Это начало моей новой жизни было самой темной душевной порой, внутренно самым мертвым временем всей моей молодости, хотя внешне я жил тогда очень разнообразно, общительно, на людях, чтобы не оставаться наедине с самим собой. […]

[В продолжении конспекта за 1895 г. Бунин пишет:]

Летом — Полтава (?)⁵. Поездка на отправку переселенцев с Зверевым. Написал «На край света» (когда?) Напечатали в «Нов[ом] Слове» в октябре.

В декабре — Птб., вечер в Кредитном Обществе. Номера на Литейном (?)

Привез «Байбаки»⁶.

Федоров, Будищев, Ладыженский, Михеев; Михайловский, Потапенко, Баранцевич, Гиппиус, Мережковский, Минский, Савина (это на вечере в Кред. О-ве); Сологуб (утром у Федорова), Елпатьевский, Давыдова («Мир Божий» на Лиговке). Муся, Людмила (дочь Елпатьевского). Васильевск[ий] Остров. Попова, ее предложение издать «На край света»⁷.