Однажды, бродя по Петрограду, Вуд зашел в пивную под названием «Разоренная Бельгия», на Лиговской улице. На этот раз он был в обычном полудорожном костюме — резиновое пальто, серое кепи и гетры. Столик у окна был свободен. Он подозвал полового.

— Пару пива.

Только три-четыре столика были заняты. За одним из них в глубине комнаты сидели: блестящий студент в застегнутой доверху шинели, на которой горели пуговицы с императорскими орлами, скромно одетая женщина и оборванец.

Вуд прислушался к разговору.

— В этом году дела самые что ни на есть пустые, — говорил оборванец, — вот в прошлом году была тактичная работа.

— Видите ли, — говорил студент, раскрыв портсигар и нервно постукивая о край стола папиросой, — сегодня, когда мы познакомились, я говорил вам, что мне бы очень хотелось принять участие в… ваших занятиях.

Он замолчал, опустив глаза.

— Видите ли, трудно жить на средства, которые мне предоставлены. Я не могу из-за недостатка в средствах отказывать себе… в моих друзьях из высшего общества или…

— Или в нескольких подругах, — с иронией добавила женщина.

— Словом, ваши занятия или, вернее, мое участие в ваших занятиях было бы для меня желательно. Так что, может быть, я…

— Если вы будете только наводчиком, — сказал оборванец, — так это, пожалуй, вас не покроет.

— Наводчик… это, так сказать, показывать вам различные места для покражи?

— Именно так-с. Если можно так выразиться, для совершения противозаконных действий.

Вуд допил свой стакан и налил из другой бутылки.

— Если бы вы допустили меня к участию в ваших делах, — говорил студент, бегая глазами и потирая слегка дрожащие руки, — это было бы одинаково удобно для нас обоих. Я часто бываю среди общества, которое могло бы, вероятно, занять вас.

Оборванец почесал небритый подбородок.

— Вы, кажется, изволите пребывать-с на восточном факультете?

— Да.

Вуд прислушался. Внезапная мысль о человеке, обладающем «документом, необходимым правительству Британии», мелькнула в голове, чуть не заставив расплескать пиво.

— У вас, должно быть, имеются знакомства среди…

Оборванец перегнулся через стол к студенту и что-то прошептал на ухо. Студент отвечал также шепотом.

Вуд встал и подошел к ним.

— Простите, — сказал он, обращаясь к студенту, — вы разрешите мне оторвать вас от ваших друзей на одну минуту?

— Я к вашим услугам, — сказал студент, вскакивая.

Они отошли в сторону и сели за столик у окна.

— Будем знакомы, — сказал агент, — Шарыгин из Киева. Где-то имел удовольствие вас видеть.

— Свехновицкий, — пробормотал студент.

— Я слышал ваш разговор, — начал холодно Вуд, — и очень жалел, что в вашем университете, по-видимому, не имеют понятия о регенсдорфской тюремной системе. Эта система, уверяю вас, совершенно излечивает от всякой склонности к преступлениям.

— Милостивый государь… — начал с гневом Свехновицкий.

— Впрочем, я позволил себе потревожить вас по другому делу, — Вуд ласково улыбнулся иди попытался улыбнуться, подняв углы губ и сморщив кожу на переносице.

— Я слышал, что вы студент восточного факультета. А позвольте узнать, какие языки вы изучаете?

— Арабский, персидский, турецкий, если вам угодно.

— А известен ли вам эфиопский язык?

— Эфиопского я почти не знаю. Но что вам, собственно говоря, от меня нужно?

— Еще один вопрос. Не знаете ли вы здесь, в Петрограде, человека, который владел бы этим языком вполне свободно?

— Кроме бывшего русского посланника в Хабеше, который уже года два-три как вернулся в Петроград, никого не знаю. Да и посланника знаю только по имени.

— Позвольте узнать, кто преподает этот язык на вашем факультете?

— Со времени моего поступления в университет этот язык у нас не преподавался. А почему, собственно говоря, вас это интересует?

Вуд как будто не расслышал вопроса.

— Не знаете ли вы случайно, кто преподавал этот язык до вашего поступления в университет?

— Эфиопский язык преподавал профессор Панаев. Вы, вероятно, восточник?

— Панаев? Ах да! — вспомнил Вуд. — Этот безрукий?

— Нет, совсем не безрукий, то есть у него две руки.

— Да нет!

— Могу вас уверить. Правда, близко я его никогда не знал, но бывал на его лекциях и видел неоднократно.

Вуд снова сморщил лицо в приветливую улыбку.

— Позвольте теперь объяснить вам мою назойливость. У меня сохранился очень древний документ, написанный, по преданию, на эфиопском языке. Мой предок Матвей Шарыгин еще при Елизавете вывез документ, который якобы заключает точные указания на местонахождение зарытого клада. Я тщетно пытался в Киеве отыскать человека, знакомого с этим языком. Если бы вы помогли мне, я был бы вам сердечно обязан.

— Вот в чем дело! Это действительно любопытно. Может быть, я попытался бы. У вас при себе этот документ?

— К сожалению, не захватил.

— А вы занесли бы его ко мне как-нибудь!

— С удовольствием. Вы позволите ваш адрес?

— Литейный, тридцать два, квартира четырнадцать, к вашим услугам. Заходите в воскресенье, часов в шесть.

— Благодарю вас, зайду непременно..

Вуд с благодарностью пожал руку Свехновицкому, расплатился и вышел.

Студент вернулся к своему столу.

— Отчасти это даже нетактично — сообщать незнакомым людям про свою квартиру, — сказал оборванец, с иронией прищурив глаза, — так очень даже просто и на борзого клюкнуть-с! Так с вами и работы никакой-с. На том и простите-с.

Он встал, покачиваясь, и застегнул порванное пальто на все пуговицы.

— Оставь его, Сигизмунд, — сказала женщина студенту, и оборванец, размахивая тросточкой, весело поклонился и выбежал из пивной.

У Николаевского вокзала он догнал Вуда.

— Позвольте-с вас на одно мгновенье, — сказал он, касаясь плеча агента, — я слышал, что вы бубнили пижону. А не нужен ли вам опытный игрок?

Вуд обернулся к нему с веселым видом.

— Ах, это вы, — сказал он, — отлично. Может быть, ваши услуги мне понадобятся. Где же тогда позволите вас искать?

— На Обводном-с в заведенье Юдки Гамбера, номер девяносто восемь. Спросить Ваську Скривела.

Вуд записал адрес, ласково похлопал оборванца по плечу и повернул на Невский.

В назначенный день Вуд звонил у квартиры Свехновицкого.

Горничная отворила ему двери.

— Простите, — сказал Вуд, — могу я увидеть студента Свехновицкого?

Горничная исчезла, где-то далеко постучала в двери и крикнула:

— Сигизмунд Фелицианович, к вам!

Студент вышел бледный, с заспанным лицом, в тужурке, небрежно накинутой на плечи.

— Если разрешите, — сказал Вуд, вежливо улыбаясь.

Они прошли в комнату Свехновицкого.

— Вы, кажется, из Киева? — спросил студент, подвигая к Вуду ящик с сигарами. — Вы раньше в Петрограде не бывали?

— Нет, не бывал, — поспешно отвечал Вуд. Щелкнув зубами, он откусил кончик сигары. — Никогда раньше не бывал. Очень интересно. Замечательный город. Я думаю, впрочем, что он требует еще некоторой организационной работы.

— Да? Какой же именно?

— Работы над тюрьмами. Россия совершенно отстала в этом отношении от Запада. Я на днях с удивлением узнал, что в петроградских тюрьмах господствует устаревшая, никуда не годная система.

Студент посмотрел на него с удивлением.

— А почему, собственно, вы заинтересовались тюрьмами?

Вуд поднял к нему лицо, изрезанное морщинами. Углы рта раздвинулись, глаза сузились, подбородок выдвинулся вперед. Он смеялся.

— Нет, я просто одно время имел отношение к юриспруденции и интересовался именно тюремным вопросом. Не больше. Но я, вероятно, задерживаю вас? Может быть…

— Нет, нисколько. Вы, кажется, хотели принести мне ваш документ?

— Да, я принес его. Но только… Я сам не знаю, о чем идет речь в этом документе. Поэтому, если старинное предание окажется достоверным, то…

— Вы можете быть уверены в моей скромности, — поспешно перебил Свехновицкий.