Если вам посчастливится наткнуться на такой ясный отпечаток, остановитесь перед ним с глубоким почтением. Перед вами остаток живого существа, которое плавало и ползало в теплой воде больше чем четверть миллиарда лет назад. Вы видите окаменевшую раковину огромного моллюска — ортоцераса, дораставшего порой до двух метров в длину.

Ортоцерас — дальний родственник нашего осьминога, но он носил на теле длинную прямую раковину в виде пастушьего рога. «Ортос» по-гречески значит «прямой», «церас» — «рог».

Принимая во внимание, что в то время не существовало еще на свете ни рыб, ни пресмыкающихся, ни млекопитающих, можно сказать, что этот странный ортоцерас приходится и нам с вами предком.

Серовато-белый камень, из плит которого сложена большая часть наших тротуаров, — это силурийский известняк. Весь он состоит из миллиардов и квадрилионов крошечных раковинок, скелетиков мельчайших живых существ, живших в силурийском море, которое плескалось на месте нынешнего Ленинграда, в эпоху, следующую за кембрийской.

Окаменевшие раковины моллюсков — «ортоцератиты» — часто совсем выпадают из толщи камня и выглядят тогда, как маленькие палочки или каменные пальцы.

Вы можете собрать их для своего школьного музея, если проедете на реку Тосну возле Саблино к известным ломкам силурийского известняка.

Среди белых плит обычной питерской известняковой панели выделялись кое-где еще не так давно участки, крытые очень красивым красным камнем. Твердая его поверхность с плоско-выпуклыми извилистыми узорами напоминала ту легкую рябь, которую волны прибоя оставляют на песчаных отмелях. Был такой тротуар на нынешней улице Чайковского. Такими же мясо-красными плитами были выложены участки панелей на Васильевском острове — на 9-й линии у Большого, и на самóм Большом проспекте между 3-й и 4-й линиями. Были, а возможно сохранились и до сих пор, образцы такой панели и в других местах города. Поищите их сами.

Камень этот заслуживает внимания. Имя ему — шокшинский кварцит; его добывают у селения Шокшинский погост на речке Шокша, впадающей в Онежское озеро в 60 километрах от Петрозаводска.

В XIX веке под именем «шокшинского порфира» он был в большой моде; из него сделаны многие внутренние украшения Исаакиевского собора, пьедестал памятника Николаю Первому на Исаакиевской площади. Даже в Парижском Пантеоне прах Наполеона покоится в великолепном саркофаге из шокшинского кварцита.

Слава эта не прошла и поныне: при строительстве ленинградского метро и многих других замечательных зданий зодчие охотно применяют его; никто теперь не тратит прекрасный материал на панельные плиты.

Но шокшинский кварцит интересен и с другой точки зрения. Мы сказали, что узоры на поверхности его плит похожи на рябь, оставляемую волнами на песчаных отмелях. Но они не только похожи; они и на самом деле — окаменевшая за миллионы и сотни миллионов лет рябь. Шокшинский кварцит — песчаник; он образовался из морского или озерного песка, но так давно, что зерна кварцевого песка успели уже слиться в сплошную кристаллическую массу. Когда камень отполирован, — вы ничего не замечаете. Когда же, как на тротуарных плитах, видна поверхность его слоев, старая рябь выступает наружу.

Подводя к концу рассказ о мостовых и панелях Ленинграда, можно было бы вспомнить еще о громадных тротуарных плитах, вытесанных из гранита, которыми гордятся набережные Невы.

Есть кое-где и совсем уже редкие тротуары из пестрой итальянской «брекчии» — камня, похожего в разрезе на колбасу-зельц. Но ведь обо всем не упомянешь.

Вы все знаете, что такое «сталактит»: каменная сосулька, известняковый натек на потолке пещеры.

И вот оказывается, что самые настоящие, хотя и маленькие, сталактитики можно видеть у нас в городе, и для этого не нужно опускаться в глубь подземелий; нужно сесть в лодку и плыть по Неве до каменной дамбы, которая соединяет оконечность Кировского моста с Петроградской стороной. Введите ялик в один из пролетов этой дамбы и взглянете вверх. Могучий свод моста покрыт легкой бахромой тоненьких известняковых сосулек в десять, двадцать, тридцать сантиметров каждая. Откуда они взялись?

Точно так же, как в настоящих пещерах, их образовала вода, которая, фильтруясь, проходит сквозь толстый, сложенный из камня и щебня, скрепленный известкой мостовой настил.

Здесь, на ветру, вода испаряется, а известь остается и, постепенно накапливаясь, образует сталактит.

Они очень недолговечны, эти каменные сосульки, в отличие от своих «диких» братьев, сталактитов настоящих пещер. Родятся они только в теплую половину года; зимой скованная холодом вода не протекает сквозь настил моста.

В течение лета они бойко растут. На мостовой свод все время сотрясается: по нему грохоча бегут трамваи, грузовики, автобусы, — хрупкие сталактиты не выдерживают тряски и, чуть став подлиннее, обламываются и падают в воду. А жаль; не будь этих толчков, они, возможно, выросли бы очень большими.

Когда говорят «каменный дом», имеют в виду чаще всего постройку, сложенную из кирпича. Кирпич очень похож на камень. Это кусок глины, отвердевший под действием сильного огня и жара. Так и в природе создавались многие каменные породы.

И все же кирпич, как и бетон, и стекло, — это «камни, да не камни», это искусственные горные породы, созданные рукой человека. Оставим их в стороне и займемся только теми каменными материалами, которые человек берет из окружающего мира в готовом виде.

Из настоящего «дикого» камня люди возводят здания редко. Обычно им лишь сверху облицовывают, украшая и делая более прочной кирпичную основу. Однако в нашем городе и его окрестностях можно и сейчас увидеть служебные постройки, сложенные из грубо обтесанных валунов, скрепленных между собой цементом или известкой. В прежнее время таким способом часто сооружали складские помещения, железнодорожные пакгаузы, амбары… Это в полном смысле слова «каменные» дома: сами стены их возведены из почти необработанного камня.

Многие дома нашего города облечены в прочную красивую каменную одежду — броню. Из различных видов камня изваяны украшения — пилястры, колонны, причудливые изображения людей и животных. Поговорим же о некоторых из этих камней.

Иногда, говоря о стойком, твердом человеке, вспоминают камень гранит.

«От скал тех каменных у нас, варягов, кости», — поет заморский гость в опере «Садко», хвалясь силой и крепостью скандинавов. А ведь те серые утесы, которые «выносят волн напор, над морем стоя» на берегах Швеции и Норвегии, — это гранит.

Очевидно, камень этот отличается особенной, чрезвычайной прочностью: недаром зодчие нашего города так любили и любят теперь пользоваться гранитом для своих сооружений.

Гранитом одеты набережные Невы и других рек Ленинграда, и камень вот уже сто с лишним лет выдерживает напор воды. Из гранита сложены быки — устои под нашими большими мостами; и ни вода, ни удары льдин в весеннюю пору не могут повредить им. Да что льдины! Хотите воочию убедиться в твердости нашего гранита, — пройдите к Исаакиевскому собору, подойдите к его западному многоколонному порталу, поднимите глаза. Примерно на середине одной из шестнадцатиметровых колонн, поддерживающих портик, видна неглубокая щербина; сюда во время войны ударил снаряд фашистской пушки. Повстречай он на своем пути кирпичную кладку, — она разлетелась бы вдребезги. Гранитная колонна выдержала страшный удар.

Гранит тверд, очень тверд. Но какой гранит?

Если ты — житель Ленинграда — слышишь слово «гранит», тебе прежде всего вспоминается тускло-розовый, то посветлее, то потемнее, зернистый камень, из которого сложена гранитная одежда Невы.

Такой же красноватый оттенок у многих других гранитных сооружений города. Прямоугольные цоколи конных статуй на Аничковом мосту, стройные опорные столбы знаменитой решетки Летнего сада, шероховатая пирамида фонтана, установленного Воронихиным в сквере против Казанского собора на улице Плеханова, и громадные постаменты, на которых возлежат гигантские сфинксы перед Академией художеств, — все это сделано из гранита розоватого или красноватого цвета.