1 «Царь Борис, которого современники обвиняли в незнании Священного Писания и даже безграмотности, многое сделал для развития просвещения в России, - писала В.И. Охотникова, - многие отмечали его ум и восхищались его даром красноречия. Упреки в безграмотности Бориса несправедливы, сохранились грамоты, подписанные его рукой» (см.: Охотникова В.И. Комментарии к «Временнику» И. Тимофеева // ПЛДР. Кон. XVI - нач. XVII в. С. 581. Ср.: Платонов С.Ф. Древнерусские сказания и повести... С. 190; Скрынников Р.Г. Борис Годунов. М., 1978. С. 10; Державина О.А. Исторический и географический комментарий... С. 479). П.М. Строев считал подобные сообщения свидетельством подлинной необразованности Бориса и «всех русских бояр» (см.: Васенко П.Г. Дьяк Иван Тимофеев. С. 3-4).2 «Да любяи Бога, любит и брата своего. И паки Господь глаголет, в сею двою заповедию весь закон и пророцы висят» (Ефрем Сирин, авва Дорофей. Поучения. Л. 260об.)3 Юрганов А.Л. Категории... С. 251-252.4 Древнерусские патерики. С. 38.5 См., например: Изборник 1076 г. / Подг.: B.C. Голышенко, В.Ф. Дубровина, В.Г. Демьянов, Г.Ф. Нефедов. М., 1965. С. 375 (Л. 177).6 Дмитрий Ростовский. Руно орошенное. Чернигов, 1683. Л. 23об.7 Молдован A.M. Житие Андрея Юродивого в славянской письменности. М., 2000. С. 294.8 Написание о грамоте. Цит. по: Клибанов А.И. Духовная культура средневековой Руси. С. 149.9 См., например: Сочинения Аввакума (Из «Книги бесед» // ПЛДР. XVII в. Кн. 2. С. 420); «Писаньице» Аввакума Ф.М. Ртищеву (Демкова Н.С. Из истории ранней старообрядческой литературы // ТОДРЛ. Т. 28. Л., 1974. С. 388-389). Ср.: Юхименко Е.М. Невежество и премудрость в интерпретации Выговских писателей-старообрядцев // ТОДРЛ. Т. 55. СПб., 2004. С. 508-516. Иван Тимофеев писал о самомудрых «гордоусцах», уповающих на себя, а не на Бога: им уготована злая кончина по праведному Божьему суду (см.: Временник, 105).10 Ср. близкий вывод об образе Годунова во «Временнике» Тимофеева у М. Свободы (Свобода М. Образ царя во «Временнике» Ивана Тимофеева // ТОДРЛ. Т. 52. СПб., 2001. С. 399).

Идеи общественной ответственности и воздаяния за грехи

В описаниях Палицына (а также ряда иных книжников начала XVII в.) именно гордыня Бориса легла в основу будущих бедствий: несмотря на массу иных прегрешений общества, главной причиной казней Господних стало возведение на престол неправедного правителя. Идея ответственности «всей земли» за грехи государя хорошо известна: она восходит к Священному Писанию и достаточно часто повторяется в древнерусских памятниках1. Символичным началом воздаяния, началом Смуты стало в «Истории» избрание «ненавыкшего в Писании» царя. Примечательно, что в 1598-1605 гг. во многих источниках фиксируются свидетельства об угрожающих знамениях: по подсчету Б.В. Кузнецова, приблизительно 40 из 80 описанных за все Смутное время приходится на этот период2. Правление Годунова оказывалось прологом грядущих бедствий не только в «ретроспективных» источниках. Смерть Бориса описана Палицыным весьма символично: «Царь же Борис, аще и не от него убиен бысть, но во время неправдою замышленного состава Григориева скорою смертью посечен бысть» (Сказание, 111). «Скорая смерть» - топосное определение гибели грешника, посылаемой Богом в наказание. Во многих памятниках идея получила яркое выражение: утверждалось, что смерть Годунова стала следствием Божьего гнева, ниспосланного свыше ужаса перед самозванцем, что царь в отчаянии покончил с собой, совершив смертный грех самоубийства3. В «Ином сказании» приведен рассказ о странном действии яда на тело Бориса: «...скончася горкою и нужною смертию, яко и образу его изменитися от изломания и всему телу во уголь почерневшу и виду его...»4. В.И. Ульяновский предполагает в этом описании отражение реального действия яда на труп5, однако почернение тела грешника, умершего «горкою и нужною смертию», могло служить значимым элементом осуждения в средневековой книжности (см. экскурс III). В грамотах апреля-мая 1598 г. о смерти Бориса и воцарении Федора, Марии и Ксении Годуновых смерть государя была представлена канонично: «отходя от сего света при нас, богомольцех своих», Борис Федорович принял постриг и завещал престол сыну6. Палицын дал совершенно иное объяснение жизни и смерти «вознесшегося» боярина.Рассказ «Истории» о конце правления Годунова и о появлении самозванца характерен для памятников, созданных после 1606 г.: пришествие Лжедмитрия связано здесь с гордынными замыслами Бориса, каждый из которых был разрушен Богом. Демоническая фигура расстриги появилась из-за тщетных попыток Годунова укрепиться на престоле: «Не попусти убо содержай словом никого же от тех, их же стрегийся царь Борис. И не въста никто на него от велмож, их же роды погуби, ни от царей странских. Но кого попусти? Смеху достойно сказание, плача же велико дело бысть»7 (Сказание, 110).В соответствии с логикой Палицына после смерти Годунова общество не покаялось в грехах, и правление «грешника» сменилось правлением «посланника сатаны» (Лжедмитрия). Один из самых необычных периодов Смуты в свою очередь послужил основой весьма необычных описаний.

1 См.: Дьяконов М.А. Власть московских государей. СПб., 1889. С. 93; Шапошник В.В. Церковно-государственные отношения в России в 30-80-е годы XVI века. СПб., 2006. С. 441. См. также ниже.2 См.: Кузнецов Б.В. События Смуты в массовых представлениях современников: (Видения и знамения, их значение в этот период): Автореф. дис.... канд. ист. наук. М., 1997. С. 9.3 Об описаниях смерти Годунова в сочинениях иностранцев и русских книжников см.: Ульяновский В.И. Смутное время. С. 83-89,92-95,421. Автор «Хронографа Погодина» указывал, что мысль о самоубийстве Годунову вложил сатана; в большинстве описаний речь при этом идет о том, что самоубийство царя стало результатом Высшего промысла. Ср. в «Сказании о самозванце»: «...и вложи ему Бог в сердце страх от того еретика Отрепьева, и в том страсе Божьем предаша сам себя вборзе смерти» (РИБ. Т. 13. Стб. 1420).4 РИБ. Т. 13. Стб. 39.5 См.: Ульяновский В.И. Смутное время. С. 97.6 См.: ААЭ. Т. 2. С. 86-88. Приводить людей ко кресту следовало всем Годуновым - Марье Григорьевне, Федору и Ксении (см. также: Ульяновский В.И. Смутное время. С. 45-46).7 Ср.: Словеса, 436, Временник, 72; и др. Фраза имеет топосную природу; ср., например, в «Истории о великом князе Московском»: «О смеху достойное паче же беду исполненное усуждение прелщеннаго от ласкателей царя» (БЛДР. Т. И. С. 400).

Борьба мифов

Вторжение в страну поддержанного поляками «сына Ивана Грозного» привело к возникновению уникальной для Московской Руси ситуации: власть, задолго до этого утратившая прежний статус, вступила в период резкого кризиса, впервые разделившего страну на враждующие лагеря. Количество последних умножалось с течением времени. Начиная с Отрепьева, каждый самозванец создавал свою историю «чудесного спасения», выстраивая мифическую биографию покойного Дмитрия Ивановича, в то время как официальные грамоты и многочисленные сказания о Смуте отражали представления тех, кто не верил подобным претендентам. Появление Отрепьева в России в 1604 г. немедленно спровоцировало столкновение и борьбу принципиально разных мифов. Проблема, имеющая немаловажное значение для понимания специфики периода, традиционно изучалась односторонне: стремление установить личность Лжедмитрия актуализировало критическое изучение созданной им «автобиографии», но комплекс идей противников самозванца до последнего времени не становился предметом специальной реконструкции1. В то же время суть произошедшего кризиса заключалась прежде всего в том, как представляли происходившее люди, разделившиеся на противоборствующие лагеря, и в том, каким образом утверждались позиции обеих сторон, сражавшихся не только (а порой не столько) оружием, сколько словом - за умы.Борьба мифов началась в 1604 г. при Годунове, причем обе стороны (московская власть и самозванец) использовали в качестве аргументов идеи, традиционные для культуры. В посланиях из Москвы Речь Посполитую пытались убедить в том, что новоявленный царевич - монах-расстрига, чернокнижник и еретик, истинный же Дмитрий Иванович «поколол сам себя» в Угличе2. Те же идеи утверждались в иных зарубежных посланиях. В свою очередь, сторонникам Лжедмитрия необходимо было доказать людям, что за царские регалии воюет чудом спасшийся наследник, представитель прежней династии, - это давало неоспоримые права на московский трон, занятый «холопом». В грамотах, рассылавшихся из лагеря Отрепьева, особо утверждалось, что на престол своих прародителей идет прирожденный государь3. Необходимость покорности истинному царю подтверждалась не только традицией престолонаследования и богоизбранностью династии, но и крестным целованием, приносившимся государю и его потомкам: этот вопрос специально оговаривался в грамотах Лжедмитрия до и после его воцарения - «и вы б наше прирожение попомнили православную християньскую истинную веру и крестное целование, на чем есте крест целовали отцу нашему»4. Одновременно для нейтрализации обвинений своих противников в том, что «воскресший царевич» на самом деле расстрига и еретик Юшка Отрепьев (в монашестве Григорий), Лжедмитрий представил миру «истинного» Отрепьева - чернокнижника и еретика, не имевшего к нему никакого отношения5.На защиту московского государя встали патриарх и российское священство. На Лжедмитрия была наложена анафема, грамоты, рассылавшиеся по городам, описывали смерть царевича Димитрия в Угличе, предписывали молиться за законного помазанника и проклинать вора и расстригу6. Убеждая людей, что в стране объявился не царевич, но самозванец, причем бывший монах и отступник, намеревающийся установить в России костелы «латынские и люторские», сторонники Годунова призывали помнить крестоцелование, принесенное Борису и его детям7 (соответственно после смерти Бориса - оставаться верными Федору, хотя последний не просто наследовал трон, но оказывался вновь избран8). Представления о святости присяги играли ключевую роль с обеих сторон; оставалось только понять, какая клятва благая и какая «злая», а это, в свою очередь, зависело от того, чье объяснение одержит верх. Сторонникам Годунова необходимо было найти аргументы, разрушающие чужой миф и подтверждающие истинность своего.Найденные доказательства относились прежде всего к биографии самозванца. В памятниках, рассылаемых сторонниками московской власти во время войны с Лжедмитрием и после его свержения («бегства» по версии сторонников Лжедмитрия II), утверждалось, что «сын Грозного» на самом деле монах, поправший свой сан. Расстрига - одно из самых распространенных наименований Отрепьева в источниках Смуты. Этот «штрих биографии» представлял собой мощное оружие: в соответствии с каноническими правилами расстригшийся чернец - еретик, подлежащий проклятию. Столетием раньше Иосиф Волоцкий специально напоминал, что по правилам Халкидонского собора подобного еретика нельзя впускать в церковь, с ним нельзя есть и пить9; Иван Тимофеев включил во «Временник» распространенную в книжности «притчу» о расстригшемся чернеце, который принял мучительную смерть, послужившую прообразом его будущих страданий в аду. В рассылавшихся грамотах Отрепьев назывался чернокнижником, вступившим в сговор с сатаной. Параллельно с обличениями самозванца утверждалась биография истинного царевича: в патриаршей грамоте в Сольвычегодск (14 января 1605 г.) о молебстве по случаю войны с Отрепьевым подчеркивалось, что сын Ивана погиб в Угличе и не может воскреснуть до Страшного суда10. Подобная аргументация утверждала греховность веры в «воскресшего» наследника, фактически приравнивая сторонников самозванца к еретикам. Наконец, в ряде памятников специально утверждалось, что Дмитрий Углицкий был незаконнорожденным сыном Грозного от седьмой жены и не имел бы прав на престол, даже если бы воскрес из мертвых11.Замечательно, что Лжедмитрий также обвинял Годунова в греховном переиначивании своей биографии: в послании Борису самозванец утверждал, что правитель виновен не только в попытке умертвить законного наследника в детстве, но и в оклеветании его перед Федором Ивановичем. В результате навета царь поверил, что его брат является самоубийцей, которого нельзя хоронить в Архангельском соборе12.Во время войны с самозванцем Годунов делал богатые вклады, ответом на которые становились молитвы за царя; специальная молитва за правителя была разослана по городам, сам Борис совершил паломничество. Наконец, по ряду свидетельств, царевичу Димитрию при Годунове начали петь вечную память в московском Успенском патриаршем соборе, что не соответствовало утверждениям о греховном самоубийстве сына Грозного, но могло способствовать утверждению мысли о его кончине13. Со смертью Бориса в 1605 г. ситуация усложнилась: необходимо стало убеждать людей в покорности сыну правителя, легитимность которого доказывалась не только прежней присягой, но и новым «всенародным избранием». В крестоцеловальную запись Федора Годунова было включено обещание не служить вору, который назвался Дмитрием Углицким14. Однако наступление «истинного царя» остановить не удалось. После занятия Отрепьевым Москвы миф о спасенном государе восторжествовал на год, при этом в грамотах Лжедмитрия подданным даровалось прощение за грех, который традиционно признавался губящим душу человека: нарушение крестоцелования государю (и службу холопу-царе-убийце)15.После свержения «сына Грозного» в 1606 г. прежняя борьба разгорелась с новой силой. В массе правительственных грамот (известительной от июня 1606 г. и др.) вновь описывалась история бегства Отрепьева из России в Польшу, а кроме того, приводились новые документы, относившиеся к периоду царствования самозванца и свидетельствовавшие о его намерениях привести Россию в католичество, перебить бояр, отдать земли во владение Марине Мнишек и т. п. (использовалась переписка Отрепьева, показания Бучинских и другие документы). По городам было разослано отречение Марии Нагой от «сына», признанного ею из страха. Мощи Димитрия Углицкого перенесли в столицу, а Церковь канонизировала царевича как страстотерпца - версия самоубийства оказалась отметена, убийцей наследника был признан Борис. С 1606 г. поддержка любого «Дмитрия» оказывалась равносильной отвержению Церкви. В то же время власть «цареубийцы»-Бориса была представлена законной: мощи Годуновых перенесли при Шуйском в Троице-Сергиеву лавру, и семью начали поминать в числе погибших правителей16. В Москве людям было даровано прощение за нарушение присяги и убийство Годуновых. Этот акт приобрел форму церковного покаяния: разрешительная грамота Иова начала 1607 г. стала ответом на покаянную челобитную от народа и была подписана после поста и совместного служения двух патриархов17. В свою очередь, тушинский лагерь второго самозванца решил возникшую проблему «назначением» собственного патриарха (им стал, как известно, постриженный Годуновым Филарет (Федор) Романов) и созданием «альтернативной» Церкви, поддерживавшей «истинного» государя. Из лагеря второго самозванца расходились грамоты, повторявшие аргументацию первого18.С 1604 г. миф о спасшемся правителе стал весьма популярным и действенным оружием. Династический кризис породил эпидемию самозванничества, не ограничившуюся Смутным временем, но постоянно вспыхивавшую на протяжении трех будущих столетий. Легенда о «спасенном царе» могла использоваться при этом в рамках межгосударственных отношений. Поддержавший первого самозванца Сигизмунд III Ваза уже вскоре после коронации Лжедмитрия пытался сдержать амбиции московского «императора» известием о том, что Борис Годунов не был убит: узнав об опасности от волхвов, он в тайне инсценировал свою смерть и, положив в гроб тело другого человека, бежал в Англию19.Рассматриваемые нами источники в окончательном виде сложились после смерти Лжедмитриев I и II, однако описание происходившего в 1604-1606 гг. по остроте и силе убеждения не уступает здесь документам предшествующих лет. Примечательно в то же время, что образ самозванца существенно отличается в поздних текстах от образа, созданного в грамотах 1604-1606 гг.Обличения Отрепьева получили интересное развитие в начале XVII в. На первом этапе, в период борьбы Лжедмитрия за престол, его представляли как вора и еретика, расстригу и чернокнижника20; после свержения ложного наследника обличительная аргументация оказалась развернута за счет документов периода его царствования, рассказов о замыслах против Церкви и москвичей, отречения Марии Нагой и т. д. Наконец, на «третьем» этапе авторы публицистических памятников представили новое глубокое осмысление царствования самозванца. Сказанное в полной мере относится к «Истории» Палицына, где содержится интересное объяснение событий, связанных с правлением Отрепьева. Характерно, что аргументация келаря вобрала в себя основные идеи, проводившиеся в 1604-1605 и в 1606 гг., однако эти мысли воплотились в совершенно новую форму, объединившись с иными, не менее важными мифологемами средневековой Руси.