Переход к чему?

Но с другой стороны, если мы можем сейчас лучше, чем когда бы то ни было сказать, фазовый переход от чего (что было до нас), то мы уж точно не знаем — переход к чему (во что мы вступаем). Это другая крайне интересная сторона нашего времени: с одной стороны, полная уверенность в отношении парадигмы прошлого, с другой стороны — предельная неуверенность, полная чернота в будущем: чернота, которая не позволяет выделить в ней что-нибудь определенное. Когда кончаются эпохи, завершаются парадигмы, люди с радостью говорят: «Отречемся от старого мира», «мы наш, мы новый мир построим», «разрушим царство религии и построим царство разума» или «сбросим идолов в Дон и будем молиться настоящему Богу». Всегда, если одно уничтожают, одну эпоху закрывают, строят что-то новое, открывают новые страницы, и в пафосе уничтожить прошлое всегда светится набросок программы будущего.

Наша эпоха не такова: мы, видимо, даже ее не разрушили, мы просто констатируем — больной мертв. Не «скорее мертв, чем жив», а просто мертв. Но мы не можем определить — что же теперь делать? Не мы убили этого больного. Ницше мог еще сказать в раннем эссе «Одержимый», что «Бог умер, мы убили его, вы и я». Мы даже этого не можем сказать. Мы не разрушали его, он сам исчез, растворился, рассосался. И мы не можем предложить альтернативную программу или просто обрадоваться происшедшему. Мы лишь констатируем факт и не знаем, куда идти, потому что впереди «rien ne luit», «ничего не светит» (фр.). Вот такой, несколько необычный, фазовый переход мы и попытаемся разобрать.

«Мы»

Состояние философии после того как философия закончилась, положение человечества и его мышления после того как мысль потеряла всякое значение и надлежащее место в культуре, вопрос о бытии после того как бытие не просто «спряталось», но перестало быть темой ностальгического отсутствия и отчаянного вопрошания, составляло мотивы экзистенциализма — основного направления философии XX века. Мартин Хайдеггер утверждал: «Когда мы говорим: «смотрите, какой мрак», мы еще помним о солнце, нам есть еще с чем сравнивать. Но придут те, которым не с чем будет сравнивать». Это мы. Мы пришли и даже не понимаем, что мы в ночи и вовсе не знаем света. Мы говорим: «Ну, разве это ночь?» Мы не знаем ничего другого и говорим: «Это просто прогресс», «это мы такие», «это — развитие».

Осмысление состояния такого «мы» я и предлагаю назвать «постфилософией». Название не очень оригинальное, не очень блистательное. Но мы пытаемся описать и осмыслить некое явление или состояние, у которого пока нет названия, четкого определения, фиксированного места в традиционных классических системах, и мы, импровизируя, обозначим его как «постфилософия» или «интеллектуальное состояние постмодерна».

Парадигма: различия в оттенках черного

Теперь сделаем первый терминологический шаг, необходимый для дальнейшего понимания проблемы. Я предлагаю ввести понятие «парадигмы». Термин, правда, несколько заезженный, он направо и налево используется в социологии и лингвистической теории. Но я обращаю ваше внимание на его изначальный смысл. Он образован от греческой приставки «para» — «через», «сверх», «около», и «digma»— «явление», «проявление», «манифестация». Смысл термина заключается в том, что это некое состояние, которое описывает сразу две реальности: онтологию и гносеологию, бытие и сознание. Две вещи, которые чаще всего в философии противопоставляются.

Парадигма — это нечто, что предшествует различению области онтологии (бытия) и гносеологии (познания). Представим схему, где любые онтологические и гносеологические утверждения еще неразрывно слиты. Грубо говоря, в парадигме нет разделения на объект и субъект.

Ну, и, соответственно, на метод, который их объединяет или разделяет. Парадигма — явление достаточно трудное для схватывания и, пожалуй, даже загадочное. Дело в том, что вся структура нашего мышления основана на различении субъекта и объекта познания. Мы обычно рассматриваем, в какой степени субъект познания, то есть человеческое познание, связано с бытием (при этом можно говорить об онтологии субъекта), или говорим об онтологии объекта, то есть того, что познается в его связи с бытием. Но мы в принципе не привыкли мыслить онтологию и гносеологию в том изначальном единстве, в котором еще нет разделения на объект и субъект. Это единство представляется нам состоянием хаоса, недифференцированности, и уловить его довольно трудно. А коль скоро нам доступно исключительно апофатическое (отрицательное) представление о слиянии субъекта и объекта в состоянии парадигмы, то мы должны были бы признать, что существует только одна парадигма, поскольку это апофатическое явление, эта черная тьма, этот хаос рассматривается как нечто единое. Вот здесь и заключается вся тонкость понятия парадигмы. «Черное» и «черное» могут быть различными. Первое — это «черное» в том смысле, что если нет субъекта и объекта, то всё слито, нечего познавать, ничего не различимо. Второе понимание «черного» возникает тогда, когда мы сравниваем между собой различные модификации этой «черной» первослитности, неопределенности или туманности, то есть различные понимания предсистемности. Понятно, как можно сравнивать между собой системы. Парадигмальный анализ приглашает нас сравнивать между собой именно предсистемы, то есть такие матрицы, из которых только еще могут родиться различные системы. Он предполагает сравнение нескольких разновидностей «животворящей тьмы», способной породить огромное количество существ и вещей, а затем вобрать их в себя назад. Сама парадигма не только не является проявленной системой, философским учением, религиозной догматикой, но она и не может быть проявленной, поскольку все, что проявлено, обладает определенной внутренней структурой. Соответственно, о качестве и точности парадигмы мы можем судить, исключительно прослеживая некие тончайшие процессы генезиса тех или иных идей, взглядов, состояний.

Например, для Ж. Лакана, как и для всех постструктуралистов и представителей постфрейдизма, парадигмалъным было тело. Концепция Антонена Арто «тела без органов», где провозглашается некое психофизическое наличие, предшествующее всякой структуризации (к чему постоянно обращались Ж. Делез и Ж. Деррида), — это пример того, чем может являться парадигма. Тело, в структуралистском понимании, есть, точнее, «подпарадигма», парадигма второго уровня.

Парадигмы, о которых мы будем говорить, гораздо более обобщающие и фундаментальные. Для них само «тело», в частности, «тело без органов», «живая телесность» постструктуралистов, является вторичной, производной структурой, тогда как для самих постструктуралистов это именно первичный, невыразимый (апофатический), пред онтологический фон.

В орфической мифологии древних греков говорится об изначальном существе — Фанесе. Это своего рода примордиальная туманность, в которой проявились одновременно бытие и небытие, свет и тьма, боги и адские существа. Этот Фанес, бесполый и предсуществующий всему сущему, неопределенный, круглый (а, может быть, и не круглый) шар, был изначальной парадигмой, порождающей различные позднейшие онтологические ряды, системы, эоны, поколения богов. Что-то подобное и надо понимать под «парадигмой»: это животворная матрица, ускользающая от анализа, некая предсистема, порождающая широкий спектр систем, между которыми могут существовать различия и противоречия, но при этом сама парадигма никогда своим порождениям не тождественна и бесконечно превышает весь комплекс противоречивых отношений между ними.

В одной своей книге (А. Дугин "Эволюция парадигмальных оснований науки" М.,2002) я дал такое определение «парадигме»:

«Греческое слово paradeigma дословно означает: «то, что предопределяет характер проявления, манифестации, оставаясь вне проявления» (para — это «сверх», «над», «через», «около», a deigma — «проявление», «манифестация») . В самом широком смысле, это исходный образец, матрица, которая выступает не прямо, но через свои проявления, предопределяя их структуру. Парадигма — это не проявленная сама по себе и не поддающаяся прямой рефлексии структурирующая реальность, которая, всегда оставаясь за кадром, устанавливает основные, фундаментальные пропорции человеческого мышления и бытия. Специфика парадигмы состоит в том, что в ней гносеологический и онтологический моменты еще не разделены и подлежат дифференциации лишь по мере того, как базовые интуиции, проходя через парадигматическую решетку, оформляются в то или иное утверждение гносеологического или онтологического характера. Термин «парадигма» использовался в платонической и неоплатонической философии для описания некоего высшего, трансцендентного образца, предопределяющего структуру и форму материальных вещей¹.