О населении мира Традиции можно узнать, открыв любой религиозный трактат. И там можно также увидеть, что «немногим человека от ангелов Бог умалил», что существуют в чем-то подобные нам (или мы им?) разумные высшие существа, ангелы, которые пребывают рядом с нами и подчас активно участвуют в нашей жизни. Но где ангел, там и обратная сторона: демоны, черти, бесы... Существа религиозного мира значительно разнообразнее, чем те, что остались в современном мире. Пейзаж и уровень общения, глубина кругозора человека религиозного мира была на порядок или на несколько порядков больше, чем то, что современный человек распознает как существующее.

В период «премодерна» (в парадигме «премодерна») философии как самостоятельного мыслителъно-кулътурного процесса не было, а то, что напоминало тогда философию, было «служанкой теологии», как говорили средневековые богословы. В Традиции философия была своего рода упражнением определенных рациональных, рассудочных функций человеческого существа, которые обслуживали более фундаментальные и непоколебимые догмы, истины и интуиции, данные в Традиции, религии, культе, богословии. Философия была сферой «прикладного богословия», применимого к неким второстепенным вещам, относительно которых не находили прямых указаний в Традиции, Священном Писании или комментариях к нему. В этом случае искали комментарии к комментариям у философов, пытались сакрализировать (как это было в схоластике) греческих мыслителей, и в первую очередь, Аристотеля, учению которого в католическом Средневековье был придан характер церковной догмы.

От «премодерна» к «модерну»

Философии, выделенной в отдельную сферу, в эпоху премодерна, или парадигмы Традиции, не существовало. Но не существовало не только философии, но и «человека» — того человека, которого мы знаем по эпохе модерна. Не существовало и познания субъектно-объектного типа, которым мы привыкли пользоваться как чем-то само собой разумеющимся. Не существовало также отдельно «природы». Земля была другой, она была квадратной, плоской, плавающей на черепахе, стоящей на пяти слонах и на трех китах, а также полой изнутри (там располагались ад и миры мертвых). Эта была совершенно иная реальность. И лишь при переходе от парадигмы премодерна к парадигме модерна мы получили некую автономную человеческую, природную, материальную, психологическую реальность, которая лежит в центре современной философии, начавшейся с позднего Возрождения и эпохи Просвещения, сформировавшей основную систему принципов и распространившей свои полномочия на культуру, науку и политику.

От религиозного человека и религиозного космоса парадигмы премодерна мы перешли к философскому человеку и окружающему его миру парадигмы модерна. Этот переход от одной парадигмы к другой был базовым переходом, очень интересным самим по себе. Если вспомнить культуру барокко, стиль рококо, т. е. как Европа прощалась со Средневековьем, приучившим людей к строгим, понятным готическим формам, а прежде еще более ясным романским установкам, то мы увидим, как Запад внутренне распирало и корежило, как его разносило изнутри при переходе от парадигмы Традиции к парадигме современности.

Отступление: многообразие внутри парадигмы Традиции

Остановимся на понятии «парадигма Традиции», чтобы яснее осознать глубину перехода к парадигме современности. Когда мы говорим «парадигма», мы не имеем в виду какую-то конкретную религию, поскольку из этой парадигмы можно извлечь огромное, может быть, бесконечное количество религиозных моделей, которые даже в совокупности не исчерпывают потенциал парадигмальной матрицы, на которой эти религии строятся. Парадигма премодерна проступает сквозь все религиозные учения, конфессии, бессчетное количество сект, толков, эзотерических ответвлений, «внутренних» школ, которые в одних культурах объявляются истинными, в других ложными, конфликтуют между собой, сосуществуют, друг в друга превращаются. Всё это многообразия не что иное, как различные версии проявления парадигмы премодерна. И все они внутри себя непротиворечивы, потому что там действует закон конкретной систематизированной среды: «они находятся в четком и ясном фиксированном контексте, где концы с концами сходятся».

Как твердые тела, при всем многообразии составляющего их вещества, подчиняются универсальным законам твердого тела, так и религии. Если взять любую форму традиционного общества, например, жизнь индейцев, амазонок или русских казаков, крестьян-старообрядцев или мусульман арабского мира, современных китайцев, недалеко ушедших от премодерна, небольших этнических общин в каждой точке мира (эскимосов, папуасов и т. д.), то мы увидим колоссальное разнообразие того, во что они верят, что они думают, говорят и считают. Подчас может сложиться впечатление, что между этими религиозными, традиционными ансамблями нет ничего общего. Одни поклоняются небу, другие — земле. Одни считают, что самым большим достоинством является смелость, другие — трусость. Одни копают глубокие ямы, чтобы спрятаться, другие влезают на высокие холмы, чтобы показать, какие они молодцы (типологию теллурических — «холмовых» и хтонических — «норовых» — обществ ввел немецкий антрополог Лео Фробениус).

В рамках парадигмы премодерна, парадигмы Традиции, существует бесчисленное количество вариантов, одно перечисление которых займет тысячи страниц: какие бывают культы, обряды, догматы, теологии, мистические учения, народы, символические системы, во что эти странные (и нестранные) народы верят. Даже если взять одну конкретную традицию, например, исламскую, чего там только нет! Например, правовые модели мазхабов или разделение на шиитов и суннитов, или различные суфийские ордена, каждый из которых по-своему видит целый ряд принципиальных вещей; к тому же в рамках этих орденов существуют различные направления, и вдобавок, есть оригинальные мыслители, которые, будучи исламскими, вообще никуда не вписываются. К тому же исламская культура существовала в различных исторических условиях и различных географических и культурных контекстах. Подчас одно с другим принципиально расходится. Например, исмаилитский (т. е. крайне шиитский) Фатимидский халифат и ультра-ханбалитское учение Аль-Ваххаба, «рога пустыни». Между ними бездна. Добавим радикализм суфия Аль-Халаджа, который в экстатическом озарении возопил: «Я есть Истина!» («Ан аль-Хакк»), и угрюмые фетвы современных салафитов, взрывающих могилы мусульманских святых и суфиев. Это абсолютные крайности в рамках одной традиции, одной религии.

Теперь можно представить, какой объем разнообразия добавится, если рассмотреть другую религию, например, христианство. Здесь различий и противоречий, пожалуй, еще больше. Чрезвычайно далеки друг от друга православие и протестантизм, представляющие собой нечто противоположное и взаимоисключающее и по догматике, и по метафизике, и по пониманию природы, мира и человека, и по морали. Между ними располагается католицизм, который, с одной стороны, радикально отличен от протестантизма, откровенно враждебен ему, а, с другой стороны, имеет мало точек соприкосновения и с православием.

Кроме того, между православием и католицизмом есть множество промежуточных форм и полуформ в лице греческого православия, униатского полуправославия и т. д.

Я не говорю здесь про восточные культы, где в принципе нет ортодоксии. Например, китайская конфуцианская традиция вообще не знает, что такое ортодоксия, и допускает самые разнообразные смешения: с даосизмом, буддизмом и т. д. Иногда буддистские патриархи начинали между собой войны. Сегодня часто говорят о чудовищных последствиях межрелигиозных войн, но если мы вспомним, как представители одной и той же религии, запутавшись, например, в толкованиях одного и того же коана, уничтожали друг друга в Китае или Тибете, то это будет истинный пример бешеной внутриконфессиональной ненависти, не уступающей по силе конфликтам между разными религиями.