Когда такая важная персона, как государев камердинер, вдруг счел нужным обратиться к самозваному лекарю, тот аж задохнулся от гордости. Спрятав в кошелёк гонорар и нацепив на узкий и длинный нос очки, он с умным видом произнёс:

— Вот возьмите, сударь, микстуру, кою следует вводить в детородный орган через катетер. От рачительного употребления сего средства болезнь уже через месяц проходит. И ещё, вот вам необходимая мазь, её состав — масло мушкатное, корень брусе и копелис венерис. Сим намазывайте больное место, от чего вскорости произойдёт облегчение.

Ювелир принес катетеры. Государь, уединившись, испытывая жуткие боли, словно его истязал безжалостный палач Сысой, бужировал себе уретру.

Как ни странно, но на первых порах болезнь, казалось, отступила, урина стала выделяться лучше, а гной уменьшился.

Государь, в надежде на ещё лучшее, счастливо улыбался, щедро одарил своего глупого камердинера и приказал:

— Вот, отнеси сей перстень с яхонтом лекарю, который лекарство доброе прислал! Как совсем выздоровею, так награжу его по-царски.

Но, увы, царская милость вскоре сменилась безудержным гневом.

Пузыри на воде

Минуло ещё две недели, как болезнь с новой силой навалилась на Государя. Совсем невзвидел он света белого. Рассерчавшись, приказал:

— Шарлатана лекаря доставить ко мне! Приволокли гвардейцы самозваного эскулапия. Стал Государь с врачевателем вести разговоры относительно анатомии и фармакологии, насчет терапевтии и истории медицины. Понял великий Государь, что перед ним не лекарь умелый, а обыкновенный жулик.

Иван Трубецкой, любимец царя, тут же находился. Спрашивает:

— Куда его, в застенок, на суд?

Дернул Государь головой влево, лицо его исказила

гримаса, сквозь зубы выдавил:

— В Неву его, Вань, опусти, только камень привяжи покрепче!

— Пусть раков, мать его, кормит! — расхохотался

Трубецкой. — Пойдем, эскулапий...

Гвардейцы выволокли по ступеням Шварца и тут же, прямо пред дворцом государевым, утопили проходимца.

Государь, раскрыв окно, внимательно за наказанием следил.

Сказывают, что именно тогда Пётр Алексеевич произнёс историческую фразу:

— Неумелый лекарь в доме хуже вражеского шпиона в государстве!

Впрочем, ходил слух, что тот зловредный эскулапий с помощью нечистого выплыл, бежал в Москву и ещё немало добрых людей перекалечил.

Историческая хроника

Ни с чем не сравнится документ, несущий аромат ушедшей эпохи и абсолютную достоверность! Вот что записал знакомый нам современник Петра Великого академик Яков Штелин со слов государева лекаря Паульсона:

Летом 1724 года болезнь открылась ещё сильнее с за порам мочи и с нетерпимой болью. В сей крайности Государь был вынужден сказать лейбмедику Блюментросту о своей болезни и о лекарствах, которые принимал прежде. Блюментрост сразу же усмотрел опасность, но не осмелился единолично лечить великого монарха. Он просил, чтоб призван был на помощь к нему доктор Бидло...

Итальянец Николае Бидло был приглашен Петром в Россию ещё в 1702 году. Целых тридцать три года (!) он возглавлял Московский гошпиталь и Медикохирургическое училище, «оказал России великие услуги» (заметим, что в историю медицины вошло несколько Бидло — отец Николаев — Годфрид и брат Ламберт. Все они были замечательными медиками).

Позвали ещё одного чужеземца — знатного английского хирурга Горна.

Консилиум решил: «Делать операцию на мочевом пузыре».

Хотя ругаем из века в век иностранцев и их порядки, а здоровье и жизнь Государей из века в век только их ручкам драгоценным доверяем.

Прозрение

Настал день, когда весь царский дворец тревожно замер: «Государю будут брюхо резать, страсть какая!»

Наркозом стал стакан крепкой водки. До начала операции Пётр держался мужественно. Приняв «наркоз», он выкурил трубку, сбросил одежды и растянулся на операционном столе.

Тридцатидвухлетний Лаврентий Блюментрост, тоже выходец из семьи знатных медиков, родившийся в Москве, которому спустя год с небольшим предстояло стать первым президентом Российской Академии наук, смазал спиртом живот Государя.

Здоровяк аптекарь Лингольд удерживал пациента за плечи, ноги были загодя привязаны к столу. Изголовье по приказу Государя подняли: он пожелал посмотреть ход операции и свои внутренности.

Горн перекрестился и сделал скальпелем первый надрез чуть больше двух вершков — над лонной костью. Бидло вскрыл кожу и расширил надрез крючками.

Государь, вцепившись в руки Паульсона и Лингольда, заскрипел зубами, застонал, пытаясь удержать крик, силясь не вскочить, на разметать лекарей.

Горн обнажил мочевой пузырь, тампоном стал убирать гнойные затеки. Пётр изумленно охнул, округлил глаза, разинул рот:

— Ах, невмоготу... Госпооди, прости! Преставлюсь сей же час...

Горн вскрыл скальпелем мочевой пузырь, начал

вставлять катетер.

Завыл дико Государь, заскрипел зубами, перемалывая их в крошку. На круглом лице, враз посеревшем, ввалились щёки , перекосило на сторону рот. Дико заорал он вдруг, стал звать стражу, посылая проклятия на головы своих спасителей врачей. Лицо его омочилось обильными слезами, из прокушенной губы заструилась кровь.

Может, теперь он понял, на какие муки посылал своих рабов, чаще всего без всякой вины их? Может, теперь уразумел, что чувствовали те тысячи и тысячи несчастных, которых по его царскому произволу подтягивали на дыбе, крушили ребра?

Во всяком случае, Блюментрост отчетливо услыхал слова, похожие на детскую просьбу прощения, выдавленные шепотом уже обессилевшего, терявшего от боли сознание Государя:

— Господи, больше... никогда... никого... мучить... не буду!

* * *

Операция прошла блестяще. Урины, смешанной с кровью и гноем, вышло с большой пивной стакан. Несколько недель Блюментрост ни на час не отходил от государева ложа. Паульсон и Лингольд ставили больному припарки и клистиры.

В сентябре, как записал во врачебном журнале Блюментрост, «боли прекратились, урина выходила без препятствий».

Государь ожил.

Мель

Деятельная натура Государя изнемогала, но теперь от безделья: Блюментрост запрещал выходить из дворца.

Пётр, осунувшийся, отощавший и побледневший, водку больше не пил, лишь мерил свой рабочий кабинет длинными ногами и сосал короткую трубку.

Наступил октябрь.

Однажды Государь приказал Трубецкому:

— Приготовь ка, братец, яхту, мы с тобой подышим морским воздухом. Денек зело славный: тихий, солнце вовсю греет! Да скажи, чтоб команда была в сборе, пойдем к Шлиссельбургу, а затем осмотрим, как канал на Ладоге тянут. Далеко, поди, ушли, пока я валялся? Генерал Миних рапорты бодрые шлет, а как на деле? И прикажи Блюментросту, чтоб с нами на яхте отправлялся... На всякий раз!

Лекарь, услыхав приказ, рухнул в ноги:

— Государь, не пущу, отмените свое предприятие. Погода нынче переменчивая, ветер сырой...

Царь отмахнулся:

— Возьми, Лаврентий, необходимые лекарства и Паульсона. А то, сидя под образами, все мы уже паутиной покрылись.

* * *

Путешествие длилось несколько дней. Побывал Государь и в Новогороде, и в самый дальний конец Ильмень озера сходил, и в Старую Руссу наведался, где осмотрел ремонт соляных варниц.

Пятого октября, когда погода переменилась и ветер гнал резвую волну, сильно качавшую яхту. Государь вернулся восвояси.

Но он приказал пройти мимо Петербурга, к Лахте.

При этом весело смеялся над лекарями:

— Кто лучше ведает, что полезно для моего здравия? Вы речёте «клистир», а я вам говорю: вода и свежий ветер морской. Видите, как я поздоровел?