Запрет как норма человеческой жизнедеятельности реализуется в негативном действии, которое имеет, по крайней мере, два признака: а) оно, прямо, точно, вполне узнаваемо описывается в запрете и б) не совершается только в силу того, что оно запрещено. Таков, например, практикуемый иудеями и мусульманами запрет употреблять в пищу свинину. Запреты не специфичны для морали, они органичны культуре в целом, представлены во всех ее формах; культура начиналась с запретов и на начальных этапах в них по преимуществу и воплощалась, о чем мы знаем из культурологических описаний всесторонней табуированности жизни первобытных людей. Своеобразие морали в отличие от других сопоставимых с ней форм культуры — искусства, религии, науки, философии — заключается в том, что она, во-первых, главным образом связана с запретами, отличаясь в этом даже от права, в котором класс предписанных действий соразмерен запрещенным. Прекрасной исторической иллюстрацией этого положения являются знаменитые запреты Декалога (не убий, не лги, не укради, не прелюбодействуй), ставшие стержневой основой нравственной жизни многих народов на протяжении тысячелетий. Во-вторых, моральные запреты только тогда считаются моральными и тем принципиально отличаются от других запретов, что здесь сам запрет является единственным мотивом; всякие другие дополняющие, усиливающие и гарантирующие запреты обстоятельства (страх наказания, физиологические соображения, гигиенические аргументы и т. п.) ставят под сомнение их моральную природу. В-третьих, они изначальны по отношению ко всем другим запретам, обязанностям вообще, являясь своего рода негативно очерченной обязанностью соблюдать обязанности, что особенно наглядно видно на примере всеми признаваемого в качестве нравственного требования «Не лги».
3. В человеческом индивиде, начиная с древности, выделяются три составляющие: тело, душа, дух. Если исходить из такой трехчастной (трехуровневой) структуры, то мораль является характеристикой души. Не физического тела. Не духа, под которым имеется в виду разум (прежде всего познающий и созерцающий), а также сверхразумные формы внутренней жизни. А души. С одной стороны, существуют аффекты, природные инстинкты и стремления — все то, что сопряжено с удовольствиями и страданиями. С другой стороны, существует разум, направленный в своем пределе на чистое созерцание бесконечности мира. Первое воплощается во всей прагматике жизни. Второе — в формах духовной деятельности, искусстве, философии, религии, науке. Душа же есть плоскость пересечения аффектов и духа, их переход друг в друга. Это — не аффекты, а их устремленность вверх, способность и готовность слушаться указаний духа как высшей инстанции. Это — и не дух, а его прагматическая проекция, трансформация в управляющее начало по отношению к аффектам. Тело и дух образуют как бы два полюса души, ее разумную и неразумную, высшую и низшую части. Если, как традиционно было принято считать в культуре, тело есть животное начало в человеке, а дух — сверхчеловеческое («божественное») начало в нем, то душа представляет собой самое человеческое в человеке. Тело привязывает человека к земле, скручивает его обручем ненасытных желаний, духом он прорывается к вечному. Душа представляет собой соединение одного с другим, она характеризует человека в его движении от низшего к высшему, от животного к богу, от конечного к бесконечному, показывает меру преодоленности животно-неразумного начала и меру воплощенности божественно-разумного начала.
Качественное состояние души выражается в морали. Мораль, собственно, и есть анатомия души. Подобно тому как дух бывает истинным или ложным, тело — сильным или слабым, так и душа бывает высокой и доброй или низкой и злой, точнее, добродетельной или порочной (недобродетельной). Вовсе не случайно образный строй культуры связывает душу и мораль с одним и тем же человеческим органом — сердцем. Понятие души (и «сердца» как его органа) нагружено разнообразными, в том числе религиозно-мистическими смыслами. В этике оно употребляется только в одном строго зафиксированном значении — как условное обозначение внутреннего нравственного строя личности, даже говоря точнее, конкретной её особенности, состоящей в том, что этот строй является результатом взаимодействия познающего, ориентированного на истину разума и страстных, нацеленных на самоутверждение желаний.
4. Чем же определяется то или иное состояние души, а соответственно моральные качества человека? Что составляет специфическую предметность последних? В платоновском диалоге «Федон» рассказывается миф, согласно которому души людей после смерти воплощаются в животных соответственно тем навыкам, которые они обнаруживали в своей человеческой жизни. Те, кто был склонен к чревоугодию, беспутству и пьянству, перейдут в породу ослов или подобных им животных. Те, кто предпочитал несправедливость, властолюбие и хищничество, перейдут в волков, ястребов или коршунов. А каков же будет удел людей добродетельных — рассудительных и справедливых? Они, всего вероятней, окажутся среди пчел, ос, муравьев или, быть может, вернутся к человеческому роду, но в любом случае это будет среда общительная и смирная. В образной форме Платон выразил очень важную истину: характер человека, качество его души определяются характером его отношений с другими людьми. Сами эти отношения, а соответственно человеческая душа становятся добродетельными в той мере, в какой они оказываются смирными, сдержанными, умеренными. Любопытно заметить, что, согласно Платону, добродетельности недостаточно для того, чтобы попасть в род богов. Для этого надо еще стать философом. Платон тем самым обозначает различие между душой и моралью, с одной стороны, разумом и познанием — с другой. Мораль ответственна за человеческое общежитие. Человеческие души говорит Платон, выражая общее убеждение античности, становятся добродетельными в той мере, в какой они оказываются смирными, сдержанными, умеренными, тем самым способными к соединению, совместной мирной жизни.
Добродетель есть то, что связывает, соединяет человеческое общежитие, делает его возможным. Добродетель — столь совершенное состояние души, которое в этом качестве очевидно, несомненно для каждого разумного индивида и составляет основу их единства, сотрудничества, поскольку они стремятся быть добродетельными. Эта способность сплачивать, соединять людей независимо и поверх всех разделяющих их многообразных факторов является настолько важным и непосредственным следствием добродетели, что она становится её основным признаком и назначением. До того и для того, чтобы могло состояться человеческое общение, необходимо осознать и принять первостепенную значимость самого совместного, общежитийного существования. Это и составляет содержание, специфическую предметность морали. Древнегреческий философ и врач Секст Эмпирик описывает такую ситуацию: человек, который находится под ножом хирурга, выносит сопряженную с этим боль, а его близкие, наблюдающие со стороны, не выносят ее и падают в обморок. Почему так происходит? Для самого Секста Эмпирика данный пример иллюстрировал тезис скептической философии, согласно которому основным источником страданий является воображение: сознание того, что страдание — это плохо, приносит более сильные страдания, чем само страдание. Если же говорить о моральной основе описанной ситуации, то ее можно сформулировать так: сострадание для добродетельного человека более значимо, чем страдание. Или, выражая ту же мысль иначе, сострадание к другим людям и есть та добродетельная перспектива, в которой человек только и может преодолеть свои собственные страдания.
Отношения людей конкретны, «вещественны». Они всегда строятся по поводу чего-то. По поводу воспроизводства жизни — и тогда мы имеем область сексуальных и семейных отношений. По поводу здоровья — и тогда мы имеем систему здравоохранения. По поводу поддержания жизни — и тогда мы имеем экономику. По поводу защиты от преступности — и тогда мы имеем судебно-полицейскую систему. Отношения не только в масштабе общества, но и между отдельными индивидами строятся по тому же принципу: между человеком и человеком всегда есть нечто другое, третье, благодаря чему их отношения приобретают размерность. Люди вступают в отношения друг с другом постольку, поскольку они что-то делают: пишут статью, обедают в ресторане, играют в шахматы и т. д. Зададимся вопросом: что останется в отношениях между ними, если мысленно полностью вычесть из них это «что-то», все конкретное, предметно обусловленное многообразие? Останется только их общественная форма. Это и будет моралью. Мораль есть нацеленность людей друг на друга, которая существует изначально, до каких-либо конкретных взаимоотношений между ними и является условием возможности этих отношений. Не приходится сомневаться, что практический опыт сотрудничества детерминирует мораль. Но без морали не мог бы состояться сам этот опыт сотрудничества.