Питомица его за последние месяцы своего опекуна по массе догнала и перегнала, на короткой дистанции её длинные мощные лапы позволяют легко догнать и завалить оленя или дикую лошадь. «Почти взрослая уже, а характер, как у котенка» — Рома аккуратно высвободил руку из массивных белых клыков, присел на корточки и потрепал могучий загривок подруги.

В ответ длинный розовый язык тёркой прошёлся по его щеке.

На плоскогорье, заросшем колючим кустарником и незнакомыми Роману видами деревьев, редко встречались крупные травоядные, но по склонам холмов там и тут вились тропы с отпечатками небольших копыт, попадались кучки помёта в форме пригоршни мелких орешков. Козьи места. Крупных водоёмов нет, но озерки и ручьи встречаются достаточно часто. Из прибрежных зарослей регулярно доносится характерное похрюкивание. Несколько раз с утеса за топающей через охотничью территорию парочкой наблюдали местные леопарды, но на выяснение отношений не шли, ограничиваясь молчаливым «ходють тут всякие». Гигантских рысей не слышно и не видно уже давно, наверно, прайд таких хищников слишком быстро истощит местные пищевые ресурсы. Им по душе равнины со стадами крупных травоядных. Машке козлятины хватает, но охотятся они с Романом на пару, и почти всегда рыся добивает раненую добычу, гоняться за шустрыми козами по каменистым склонам с её габаритами тяжело.

А Роман отводит душу — на склонах попадается множество плодовых деревьев. Мелкие сливки, что-то вроде дикого абрикоса, ежевика — человек больше времени пасётся, чем двигается вперёд. Поедание столь неаппетитных вещей поначалу вызывало у Махи искреннее изумление, но потом она привыкла, и мирно дрыхла в тени, пока Рома объедал очередное дерево.

Они топали по козьей тропе, когда Машка вылетела вперёд, загородив Роману дорогу. Шерсть дыбом, хвост уставился в небо и застыл. Готова к драке. Вся лишняя в бою поклажа оказалась на земле быстрее, чем Машка приняла боевую стойку. Мир привычно выцвел и замедлился, сгустившийся воздух упруго принял в себя тело, услужливо донёс звуки и запахи. Пахло паршиво, старой мочой и немного кровью. И вроде как Машкой, но гораздо сильнее. Слух сообщил, что там, за обломком скалы кто-то большой часто и неровно дышит. «Мария, ты сзади — слева, прикрой мне спину». В ответ — тёплая волна понимания. Плавно скользя на полусогнутых, вперёд, по большой дуге обходя закрывающий обзор камень. «О, нас услышали». Невидимый зверь встал, и развернулся навстречу. Здоровый зверь так не движется, слишком медленно и тяжело он поднимался. Ещё несколько шагов вправо. Вот и он. Тёмная, почти чёрная шерсть, одного уха не хватает. Лапы расставил пошире, чтобы не упасть, но его ощутимо шатает. Грива даже гуще и длиннее, чем у Машиного отчима, не львиная, но красиво. А хвост задрал, сдаваться не собирается. Уважаю. Машка коротко рыкнула из-за спины. Баба, что с неё взять. Мол, убирайся с нашего пути, или мой (вожак) порвёт тебя на много маленьких красных кусочков!

Тёмный не стал отвечать, только шагнул чуть вперёд. Он и так знал, что пришло время умирать. Слишком долго не было пищи, слишком ослаб. Но лучше умереть в бою, чем быть добитым шакалами.

Уважая старого бойца, Роман не стал затягивать процесс. От стремительного удара торцом посоха ветеран не смог увернуться. Человек плавно скользнул к опрокинувшемуся набок хищнику и нашёл лезвием ножа его сердце. Отпрянул от дёрнувшихся лап, и вышел из боевого режима. Рефлекторно потёр шрамы на предплечье правой руки. «Спасибо, второй раз не нужен. Учены уже». Снимать шкуру с Махиного родича не стал, тяжестей и без неё хватает, да и не по себе как-то. Привыкшее к питомице подсознание воспринимает такую мысль почти как попытку каннибализма. Ну не хоронить же его? Падальщики уже кружат в воздухе и высовывают носы из кустов. Машка обнюхала труп, нашла незажившую рану на бедре задней лапы. Видимо, изгой несколько дней назад неудачно охотился на кабана. Не повезло. Рома вернулся, подобрал своё барахло, и они двинулись дальше. К морю вышли на следующий день.

Обрыв, широкий галечный пляж, и волны до самого горизонта. Берег, изрезанный бухточками, пятнают деревья, похожие на кипарисы, а может это они и есть. Если бы на во-от той скале стоял храм с крышей из красной черепицы и мраморными колоннами, решил бы что попал в Грецию. Ну и чайки, конечно, куда без них. Поплавками качаются на волнах, летят над морем, сидят на скалах. И орут.

Маха к морю подходит осторожно, с недоверием. Пробует догнать отходящую от берега волну, и тут же в панике отпрыгивает от следующей, потом недовольно фыркает и отряхивается — в морду попали солёные брызги. На всякий случай стоит отойти подальше. Она с осуждением следит за человеком, который сбросил вещи и одежду на берегу и уже залез в воду.

«Скоро вернусь» — пытается внушить ей Роман, выгребая дальше от берега, но Маха не успокаивается, ей чудится в неправильной воде какая-то опасность. Рыся несколько раз пробежала вдоль линии прибоя, высматривая в волнах Ромину голову, и вдруг с разбегу, длинным прыжком бросилась следом. Плывёт, громко фыркая, её накрывает волной. Паника, охватившая питомицу, просто врывается в мозг, и Рома возвращается к ней, понимая, что с морскими купаниями пока придётся повременить. Когда они выбрались из воды, Роман оглянулся и, споткнувшись, упал и сильно ушиб копчик. Вдоль самого берега скользнул весьма характерный, треугольный, чуть скошенный назад плавник. Большой плавник. В нескольких метрах за ним над поверхностью мелькнул острый кончик хвоста.

Шишагов крепко обнял могучую мускулистую шею и уткнулся лицом в мокрую шерсть.

— Спасибо, девочка. Я просто безмозглый дурак, который много лет не купался в море.

Машка, выждав паузу, аккуратно освободила голову из захвата, и гордо задрав хвост, пошла прочь от воды. Облепленная мокрой шерстью, выглядела она смешно, но смеяться Роману почему-то не хотелось.

Потом пришлось долго выполаскивать в ближайшем ручье соль из Машкиной шубки.

От красивого, но опасного моря они ушли. Далеко, перевалив по дороге несколько невысоких горных хребтов. Лето заканчивалось, и с хождением по просторам мира пора было заканчивать. Как-то сама собой нашлась небольшая, но удобная пещерка в хорошем месте, привычные к работе руки обустроили жильё и всяческие доступные в каменном веке удобства. В корзинах и корзинках, горшках и бочках стали накапливаться припасы на зиму. За заботами промелькнул месяц, за ним другой. В ручьи и речки пошёл на нерест лосось. Роман снова начал свои ежедневные тренировки, гоняя себя и Машку до изнеможения. Не помогло. На черта выделывать третий или четвёртый каменный топор, обжигать ещё десяток мисок или горшков, если сделанные раньше никуда не делись? Что-то шло не так, неправильно и впустую, пропало чувство пути, идущего сквозь тебя. Будто стрелка компаса, которая вела Шишагова всё это время по свету, показала вертикально вниз. Машка, простое существо, не понимая причин этого душевного беспорядка, волновалась и беспокоилась, напомнив Ромке бестолковой своей заботливостью бабу Глафиру, уборщицу и вечную детдомовскую утешительницу.

Человеческая составляющая Роминой натуры, окрепшая и поднявшаяся в заботе о спасённом детёныше, не желала мириться с бессмысленным животным существованием. Ей стало мало Машки, ей нужен был кто-то ещё. И зверь Ромин был в этом с ней заодно. Ему мало быть самым сильным и самым быстрым просто так. И ещё он постоянно напоминал о том, что не просто зверь, а самец. Да, потребность в заботе о ком-то он отчасти утолил, и не был уже одинок, но природа требует своего.

Легче становилось после медитаций, и Рома всё больше времени проводил, полируя спиной ствол старого абрикоса, все плоды которого давно превратил в курагу. Может быть, в момент полного отказа от себя, растворившись в мире, удастся получить ответ на вопрос, который он до сих пор не решался себе задать?

И однажды мир дрогнул, ощутив чужое одиночество и желание быть нужным. Где-то не здесь сильный и умелый человек остался один. Стал не нужен. Страдал от этого и очень, очень хотел перестать быть. Или быть ненужным, или просто быть. Для него это было одно и тоже.