— Только извините, привычка у него… Стонет. Если, конечно, расстроится. Не все даже выносят. Однако не обращайте внимания. А рыбак первой категории. Вокруг рыбы, можно сказать, воспитался.

Разговор этот происходил на дальней спортивной базе, куда я приехал из города, наслышавшись о прекрасной ловле щук в здешних местах.

Еще затемно мы сели с Иваном Семеновичем в лодки и двинулись в путь по широкому волжскому водохранилищу, ориентируясь на приветливо подмигивающие светлячки бакенов. До заветных щучьих мест от базы считали немереных километров пять.

На рассвете пал туман, холодный и очень густой. И как-то мы потеряли друг друга. Держа направление по слабому колебанию ветерка, задувавшего в правую щеку, я чуть было не налетел на каменную гряду, преградившую дальнейший путь. Это были остатки старой полуразрушенной дамбы, по которой некогда пролегала ветка узкоколейки. Стоп! Щука любит такие местечки! Не стать ли здесь неподалеку?..

Бросив якорь, я оснастил спиннинг, размахнулся удилищем и сделал заброс, так и не определив, где там в тумане легла блесна. Дал ей опуститься до дна, немного поддернул вверх и начал подматывать лесу. Через несколько оборотов катушки последовал тупой щучий «удар». Кончик удилища согнулся. Почин есть!

Щука брала жадно, будто торопясь насытиться еще до восхода яркого осеннего солнца.

Увлеченный, я забыл обо всем на свете. Чуть не при каждом забросе чудесная река одаривала меня новой зубастой хищницей. Давно окостенели пальцы, но в охотничьем азарте я все же ухитрялся делать заброс за забросом. И вдруг где-то послышался слабый стон. Печальный, словно крик неведомой птицы, он замер, растворившись в тумане. Правду сказать, я вздрогнул от неожиданности. Но тут же вспомнил предупреждение словоохотливого вахтера.

— Иван Семенович! — заревел я. — Ау! Как дела? Давайте скорей сюда!

— Какие там дела! — послышался голос совсем рядом. — Пустой! Без поклевочки!

И вслед опять стон — погромче.

— Гребите ко мне! Щука берет замечательно!

— Нет, не поеду! (Стон.) Я знаю, вы там на ямку угадали. В коряжничек. Маленькая ямка — двоим ловить тесновато. Только и будем блесной за блесну цеплять. Да и щука здесь пустяковая — хвосты. Я уж куда-нибудь дальше поплетусь. Погиб, совсем погиб! (Мучительный стон.)

— Да бросьте, Иван Семеныч! Подъезжайте скорее! Чем здесь щуки плохи? Устроимся!

Но лодка удалялась. Постепенно замирал стук уключин. Так он и уехал…

Какой спортсмен не порадуется такому улову? Семь янтарных «прогонистых» щучонок, тройка сизых горбатых окуней кувыркались в корме лодки… Килограммов шесть, пожалуй, будет! Ветерок потянул сильнее, туман исчез, и ослепительное солнце разлило в прохладном воздухе непередаваемую осеннюю негу.

Я уложил рыбу в рюкзак, сполоснул из деревянной бадейки скользкое от щучьей слизи днище лодки и с наслаждением потянулся…

Но где же все-таки Иван Семеныч?..

Вдали, под желтым обрывом крутого берега, маячила одинокая лодка… Пожалуй, он!.. Я взялся за весла.

Рыболов издали напоминал мальчика. Небольшого роста, в кургузом пальтишке, стоя, он ловко орудовал спиннингом. Вдруг Иван Семеныч быстро нагнулся к воде. Значит, тоже что-то поймал.

И опять раздался стон:

— Вот не везет!.. Что же делать-то? Тут от базы до станции верных три километра. (Тяжкий стон.) А у них, дьяволов, вторые сутки, как машина поломалась. Хозяева тоже называются… Как теперь доберешься?.. Погиб, совсем погиб! (Душераздирающий стон.)

Я подогнал свой ялик вплотную и ахнул. Лодка Ивана Семеновича была завалена форменными крокодилами. Самая крупная моя рыбина и в половину не тянула его рядовой.

Не выдержав, я громко расхохотался. Так вот, оказывается, почему он стонал!

— Рыбак рыбака в беде не бросает, — сказал я. — Дотащим как-нибудь. Помогу. Если через часок тронемся, то к полуденному поезду вполне успеем.

— Милый! — засуетился Иван Семенович. — Дорогой человек! Душа! Не знаю, как и благодарить. Значит, уважишь старого грешника?.. И уж если так дело оборачивается, какого пса сейчас от добра уезжать? Вон она как берет! Ты только гляди!.. Давай с ночным поедем! Поедем с ночным поездом, золотой ты человек! Ну-ка, подайся в сторонку, а то, неровен час, крючком не зацепить бы!

И с радостным стоном он чиркнул удилищем по воздуху и далеко метнул блесну.

— Двенадцать кило! — сказал Всеволод Михалыч, подтягивая лямку плотно набитого рюкзака и делая выпад левым плечом, словно наступая на неведомого противника. — Пожалуй, даже с походом. Насчет веса я, брат, точен. Аптека! Да, по совести сказать, разве это груз?.. Помоложе был, по три пуда на горбу таскал. И то ничего! И вот что характерно — все ведь рыбаки такие… То есть рыболовы-спортсмены. На природе не ощущают усталости. Как это?.. Ну да!.. Абстрагируются от нежелательных ощущений. Это, брат, не в городе!.. Хотя бы взять и сейчас. А воздух, замечаете, какой? Тэ-же! Ей-богу! И соловушка разливается. Слышите? Будто консерваторию, шельмец, закончил. С золотой медалью. Лауреат!.. Но погода-то, погода! И все живое на свет повылазило. Замечаете? И мошки, и козявки всякие, и комарики… Красота!

Мы выбирались после удачной рыбалки на глухую проселочную дорогу. Путь предстоял не близкий, километров семь. Хотелось пить, есть, спать. Место было болотистое, кочковатое. Порой ноги чуть не до колен увязали в жидкую черную грязь. Хорошо еще, что спасала ледяная подошва там, внизу. Поздно в этом году оттаивали переславские болота.

А вокруг во всем своем великолепии стоял майский полдень. Солнце стремило с безоблачного неба прямые лучи. Благоухали молодые березки. Неистовствовали соловьи.

— Много все-таки чудаков у нас в столице, — продолжал Всеволод Михалыч, когда мы одолели первую, наиболее легкую половину пути. Собеседник мой так и не прерывал воркотни: недаром друзья окрестили его «рыболовным комментатором». — Не доходит до некоторых людей эта красота… А воздух-то, воздух! Не с каждым «Гастрономом» сравняешь! Ей-богу! Сытный, я бы сказал, воздух! Мясным салатом пахнет! Так бы и съел! Ой!..

Тут он неожиданно сделал всем туловищем замысловатый пируэт, и не упрись вовремя удилище о кочку, полоскаться бы Михалычу в глубокой луже…

— И кой сатана по этим тропкам лазит?! Ух! Так вот я про некоторых говорю, про городских. Хилый народ! Чахлый! И очень любит с болезнями всякими носиться. Особенно с этой… Как ее?.. Гипертонией, что ли? И вот спорить начнут, у кого давление выше. Смех, ей-богу!.. Замечали? А есть и другая порода. Те, как выходной — так в павильон. Пиво пить. Сидят с пеной у рта. Точно бешеные! Это у них называется отдых… Культура!.. А я, брат, нет! С этой медициной ни-ни! Не связываюсь! Я чуть что — на речку. Для меня речка — все. И амбулатория и поликлиника. И вот что характерно: все ведь рыбаки такие. Рыболовы-спортсмены. А то вот еще — замена ли? Вытащи городского мужика на природу, — он комаров пугается. Другой от комара чешет, точно заяц от гончей. Ух, черт, укусил кто-то! В самый затылок, негодяй!.. А с весом я, пожалуй, просчитался. Поскромничал в этот раз. Рыбы-то в мешке верный пуд. Даже с походом… И чего соловей разоряется, не пойму! Ночи ему мало, что ли? Никак фонтана не заткнет. Ух!

— Одышка чего-то! — говорил «рыболовный комментатор» минут через сорок, когда мы, обливаясь потом, начали осиливать особенно тяжелый участок пути. — Давайте-ка отдохнем!

Не снимая рюкзака, он уперся им о ствол кривой березки, широко расставил ноги и опустил голову. Из покрытой болотной ржавчиной лужи на него кротко смотрела большая лягушка.

— Вот попали!.. Я отродясь такого места не видывал! Ну и грязища!.. Уйди, чего вылупилась?! — ткнул он вдруг удочкой молчаливую зрительницу… — А по совести сказать, ни лешего здесь природа не стоит. И комары жрут!.. Ой, до чего мешок плечи оттянул! А в рыбе наверняка двадцать кило. С походом. А все потому, что жадность! Пережиток! Все давай да давай! А ну еще одну поймаю! Алчность! И вот что характерно: все ведь рыбаки такие. Рыболовы-спортсмены, А соловей-то орет да орет. Это он не иначе, как с голоду. Ух, до чего же проклятущая эта дорога!..