— Погиб Дзюба.
То ли пожав, то ли передернув плечами, Серега точно сказал: «Все может быть… Все под смертью ходим… Только, если погиб Дзюба, при чем здесь корень?» Терентий же присел на землю и, схватившись за щеку, постанывал, словно у него разболелся зуб.
— Мы на вашей моторке приехали. Можете посмотреть, — сказал Самсон Иванович, будто именно этот факт неопровержимо свидетельствовал и с полной очевидностью доказывал, что Дзюба погиб.
— А корень? Корень цел? А, Самсон Иванович? При вас? — Серега сглотнул нечто застрявшее у него в глотке. Вопрос его прозвучал до странности вежливо.
— Нет его… Другие вроде целы. А большого корня нет.
— Хи… Хи-хи-хи… И не было. Совсем не было. Сболтнул Ангирчи.
— Не пыли! Кто украл? Наш он! Самсон Иванович, наш ведь? Мы в бригаде с Дзюбой. Что ж, он по дороге мог найти. Остановился отдохнуть — увидел. Он бы обязательно с нами поделился. Старшинка наш. Бригадир и учитель. Какой человек! Ангирчи сказал — большой корень?
— Ангирчи сказал — сорок соболей стоит.
— А то и все пятьдесят, — добавил Кузьма. Удивление и корысть, проступившие на лицах корневщиков, даже позабавили Свечина. Так легко и просто примирились бригадники со смертью своего «старшинки» и так всполошились, узнав, что в «наследство» им достанется корень стоимостью в сорок — пятьдесят соболей. У костра стало тихо. Булькало в котелке варево.
— Ах, хи-хи-хи… — запрокинул голову Терентий, подняв к небу густую бороду. — Держи, Серега, карман шире! И найдут, да нам — шиш!
— Почему же… Почему? Нет такого закона! Верно, Самсон Иванович? Не крадено! Най-де-но! Тогда — в бригаду. Вы не беспокойтесь, Самсон Иванович. — Серега снова подался к участковому, но теперь глаза его были широко открыты. — Мы по справедливости. И ему, погибшему безвременно… его часть… сполна выделим. По справедливости. Правда, Терентий? Ведь выделим? Вы, Самсон Иванович, не сомневайтесь. Сами знаете. Мы не какие там-нибудь. Мы люди.
— Люди… — нахмурился Самсон Иванович. — А такое зачем творите? Из какой корысти?
Участковый, не вставая, протянул руку к котомке, пошарил в ней и вынул небольшой, с ладонь, конверт-лубянку из тополиной коры. Раскрыв лубянку, Протопопов передал ее Сереге. Кузьма, сидевший рядом с корневщиком, увидел на подстилке из мха крохотный, в полмизинца, тощий корешок, схожий с корешком петрушки, и два хилых листка на стебельке. А в тенетах мха запутался какой-то светящийся голубовато-серый жучок.
— Не наш панцуй! Не наш! — замотал головой Серега. — Враги мы себе? Его через три года или через пять лет выкопать — другое дело. А это ж погодок. Пестун, можно сказать. Не цвел еще. Не взрослый. Не-ет.
К Сереге подскочил Терентий.
— Нет такого мха здесь, Самсон Иванович. Как есть, нету. Хоть все тутошние сопки облазайте. Нет. А этот грибок… — Терентий выковырнул то, что Кузьма принял за светлячка. — Этот грибок местах в пяти всего и видел. Редкий. Ночью, однако, увидел раз такой пень… весь мерцает, играет зеленым, с желтизной, с голубиной. Ну, думаю, пропал. Крестился, чурался — мерцает и прямо на меня вроде движется. Стрельнул… хи-хи… по привидению. Да кубарем… Утром не утерпел — слазил. Грибочки махонькие облепили пень… Где ж его погибель нашла? — без перехода спросил Терентий о Дзюбе.
— Около Радужного, в скалах. Зашел в эти Чертовы скалы, порешил козла. От выстрела пошел обвал. Вот и засыпало.
Терентий поднялся, затеребил пальцами бороденку.
— От то-то… В прошлом годе хотел я там поохотиться… сбоку, издаля… Не пустил он меня. «Не дури», — сказал. Однако, не верил я, что был у Дзюбы большой корень. А теперь уж совсем верю, что был! Вот как перед истинным говорю вам, Самсон Иванович: был. Существовал обязательно! Хоть голову на отрез дам!
— С такой находкой далеко не уйдешь, Серега знает, — сказал о себе в третьем лице Серега. — Куда?.. Так что, как обнаружите его, сразу нам. В крае только слово сказать — во всех заготконторах ждать будут. Как миленького. Объявится — тут его и хвать.
Протянув свои длинные ноги, участковый вздохнул:
— Доказать надо, что корень был и что он у Дзюбы украден.
— Это уж ваше дело, Самсон Иванович. Вы власть, вы и докажите. Как же иначе? Нас ограбили. Шутка ли! Я за двадцать лет корневки столько не заработал. Трудно вам будет. Да назвался груздем — полезай в кузов. Найдено бригадой — в бригаду и возверните. Серега всегда все по закону, по справедливости. Мы, Самсон Иванович, труженики тайги и прочее. Что потопаем, то и полопаем.
— Так вы, Терентий Савельич, — обратился Протопопов к пышнобородому, — говорите, что после ухода Дзюбы видели дым костра у Лысой сопки?
— Видел, видел, Самсон Иванович. С левой стороны от вершины. Как от нас смотреть.
— А когда Дзюба ушел?
— На новолуние. Хмарилось, да попусту.
— На новолуние — три недели назад… Находки у вас хорошие. Поэтому заторопился, может? Котомка его цела. Видел ваши корешки.
— Удачлив, удачлив он, Самсон Иванович. Так удачлив, проклятый, царство ему небесное…
— Ты погоди, Терентий, не пыли… Вот списочек, между прочим, Самсон Иванович. Итого — триста шестьдесят четыре грамма. Все первый сорт! Серега тут толк знает.
Свечин не сдержал улыбки: до того по-детски наивно скрытничали и простодушнейше признавались бородатые корневщики.
— Все на месте. А сортность в заготконторе определят.
— Были первосортные, — упрямо проговорил Серега, — Знаем мы: пока из ваших рук в заготконтору попадут… Дадут за женьшень цену петрушки. Нам жить надо, кормиться.
И мужик лет пятидесяти с гаком, упорно звавшийся Серегой, принялся бубнить, что заработок идет на троих и даже с большим корнем, который, конечно, найдут, каждому все равно достанется понемногу. Нельзя, мол, считать, будто эта находка оправдывает «хождение нонешнего года». В прошлом вот нашли кошкины слезы, а три года назад и обувку не оправдали.
Самсон Иванович по виду слушал и не слушал сетования Сереги. Он изваянием сидел у огня, как тогда вечером, когда ужинал с Ангирчи.
Стараясь не перебивать бормотание Сереги, Терентий пододвинулся к Кузьме и тихо сказал:
— Лапнику поди наруби. Спать-то на чем будете? Кивнув, Кузьма захватил топор и отошел от костра.
Несчастный случай на охоте, в который поверили все, теперь, как казалось Свечину, превращался в нечто другоe. Тот, кто украл или кому Дзюба передал корень, мог его и убить.
Сорок соболей — четыре тысячи! Еще в милицейской школе Кузьма слышал, что в тайге, понадеявшись на безнаказанность, убивали охотинспекторов и лесников всего лишь за сохатого. Сохатый тянул едва на сотню с небольшим! А тут не только в деньгах дело — корень редчайший.
Он вдохнул полной грудью прохладный до остроты, душистый и невесомый воздух, положил на плечо охапку веток и, пройдя с десяток шагов, бросил их у костра.
— А, это ты, Кузьма… Догадался, хорошо, — встрепенулся Самсон Иванович.
Котелок с похлебкой стоял на земле. Терентий и Серега вытащили из своих мешков по сухарю и собрались приняться за еду. Самсон Иванович вынул из мешка буханку, вторую из трех, что передал ему Твердоступ перед отъездом, отрезал всем по ломтю, а остальное убрал. Терентий принялся цыкать зубом от удовольствия, а Серега понюхал хлеб, как цветок, отломил половину и спрятал.
— Ишь со свежим хлебом ходят… — уписав пол-ломтя, буркнул он. — Как же вы обратно добираться думаете?
Кузьма хотел сказать: «Вертолет вызовем», но сдержался, поперхнулся и зашелся кашлем. Когда наконец Свечин успокоился, Самсон Иванович сказал:
— Подбросить бы нас надо. До Черемшаного распадка.
— Начетисто, — ответил Серега.
— А на чем бы вы возвратились? Мы же вас выручили, лодку пригнали.
— Сезон в разгаре. Да и власть должна заботиться о нас. На то она и власть. Нет? Увидел непорядок — исправь. Нет? Плот бы вы связали. Вниз-то за полдня добежите.
Участковый кивнул:
— Ясно…
«Ну и жлобы!» — подумал Кузьма.