Пионер Георгиевич увидел совсем рядом всплывающую фигуру Сашки: горб ватника, подпоясанного солдатским ремнем, растопыренные недвижные руки, темные волосы, будто вставшие дыбом.

— Пилот знает свое дело, — пробормотал Малинка и, повиснув на одной руке, отвел ноги, стоявшие на трапе, в сторону.

Инспектор не стал дожидаться, пока струя вынесет тело Сашки на поверхность. Он погрузил руку в воду почти до плеча, нащупал широкий солдатский ремень, с трудом подсунул под него пальцы. Сейчас же натянулась страховочная веревка, машина пошла вверх, и инспектор ощутил всю тяжесть Сашкиного тела, обвисшего на ремне.

«Ну, Георгич, — заворчал он про себя. — Теперь держи. Держи! Держи!..»

Ночь выдалась светлая. Полная луна стояла высоко. Каждый предмет на земле был отчетливо виден. Тайга за городом походила на полотно мелкозубой слесарной пилы, только что наточенной. Каменный бордюр глубокого округлого карьера, и кимберлитовое дно его, и каждая глыба, и каждый камушек развороченной взрывами породы — будто в меловом контуре.

На приличной скорости вогнав машину в карьер, Сашка лихо развернулся и стал подгонять МАЗ к экскаватору под погрузку. На фоне залитого лунным светом карьера огни прожекторов, освещавших ландшафт выработки, и фары экскаватора выглядели блеклыми, желтыми, словно горящая спичка при люминесцентных лампах.

Все окружающее отмечалось Сашкой мимоходом: под ноги надо смотреть, а то прозеваешь поворот, не довернешь баранку на серпантинном спуске — плохо дело. Сказано — гляди в оба. Это про шоферов. Настроение же — само собой. Праздник. На два месяца раньше срока выполнил личный собственный план и сегодня в полдень — как раз в карьере рванули взрывы, что твой салют, — в торжественной обстановке сберкассы отсчитал от получки пятьдесят рублей и положил на книжку. Именно пятидесяти рублей не хватало до тысячи.

Можно было, конечно, поболтать с контролершей, но за барьерчиком сберкассы сидела старушенция лет под сорок пять, гладко зачесанная, в телескопических очках, сквозь которые глаза выглядели маленькими и круглыми.

Правда, Сашку она всегда встречала широкой улыбкой, демонстрирующей радость и искусство зубного техника.

— А я думала, что вы, товарищ Попов, сегодня не придете.

Сашка отвечал ей солидно, с веселым достоинством:

— Что вы, Серафима Петровна…

— Знаю, вы аккуратный молодой человек.

— А как же!

— Далеко не все такие.

Пока Серафима Петровна производила необходимые финансовые операции, Сашка изучал на стенах наслоения рекламных плакатов. Помещение с зарешеченными окнами было не ахти как велико, и красочно-призывные произведения клеились одно на другое: синее море и белый пароход заслоняли туристские карты Карпат и Кавказа, золотые пески Варны перекрыли красоты Карелии, которыми вполне можно наслаждаться и здесь, выйдя за околицу.

Лишь два плаката не испытывали на себе гнета других реклам и даже пожелтели от времени, проведенного на стене. Один солидно заверял: «Надежно, выгодно, удобно», а на втором желтозубый молодой человек делал ручкой, сидя в древней модели «Москвича». Надпись гласила: «Накопил — и машину купил». Очевидно, два этих произведения рекламы Серафима Петровна считала неотразимыми. И была по-своему права. Александр Попов копил на машину. Правда, машины Сашке было мало. Очень требовалась моторка. Не мотор, а моторка — белая с красной полосой по борту, с каютой, в которой было бы приятно отдыхать, пристав к перегруженному красотой берегу таежной реки.

Моторка в сибирских краях вещь более необходимая, чем машина. Река — древнейший путь сообщения. Автострады созданы по ее образу и подобию. Однако, по мнению Попова, дороги были далеки от совершенства, по сравнению с реками. И тем не менее машину Сашка поставил себе целью номер один.

Приобретение машины должно было, как думалось Попову, стимулировать развитие его незаурядных творческих способностей. Сашке не нравился, например, заводской серийный мотор. По его глубокому убеждению, двигатель просто требовал, чтоб Сашкины руки усовершенствовали его. Ну, а об остальных мелочах и говорить не приходится. Впрочем, Сашку совсем не интересовал вопрос, сколько километров пробежит его собственная машина, важно, чтоб была и чтоб Сашкины дерзания шли дальше признанной инженерной мысли заводских конструкторов.

А моторку… Здесь следовало прежде всего переделать корпус — от шпангоута до клепки. Получится уже не моторка, а катер, почти яхта. Мотор нужно форсировать, сообразить насчет новой геометрии винта.

И вот тогда он пригласит Анку. Он доведет ее до реки, а там их будет ждать собственный катер. Сашка говорил об этом Анке. Она ответила вполне серьезно: «Когда рожь, тогда и мера». Что ж, она права!..

Откуда-то издалека донесся до Сашки стук по металлу. Он огляделся: стучал по металлической раме экскаваторщик. Сашка открыл дверцу и вышел на подножку МАЗа.

— Уснул? Попов! — крикнул экскаваторщик Сорока. Меж собой шоферы звали его Ко-ко-ко или запросто Сорокой. Солидный экскаваторщик не терпел ни той, ни другой клички и поэтому считал шоферов личными недругами и лентяями вдобавок.

Глянув в кузов, Сашка недовольно прокричал:

— Опять, Сорока, на хвост навалил. Смотри, какую глыбищу кинул! Мало, что она при подъеме лишнюю нагрузку на скаты создает, — плюхнется, дорогу перекроет. Тебя и вызову, чтоб поднимал.

— Ты мне тут не шуми!

— А ты не командуй! Ко-ко-ко! — выкрикнул Сашка.

И, не дожидаясь, пока Сорока взорвется, закрыл дверцу и тронул машину. В конце концов, не на Сороке свет клином сошелся, можно заворачивать и к другим экскаваторам, да вот погрузка у них занимает больше времени. Пробовал Попов — получается на целую ездку в смену меньше, а в месяц это сколько ездок! То-то и оно.

Пожалев, что поругался с отличным экскаваторщиком, Сашка дал полный газ, чтобы наверстать на подъеме время, упущенное в мечтаниях о машине, моторке и Анке. Выхоленный Поповым мотор беспрекословно взял заданную скорость, уверенно прошел поворот с подъемом, на котором другие едва тянули. Обогнав на серпантине одного из таких тихоходов, Сашка повеселел немного и подумал, что если при следующей ездке обойтись с Сорокой ласково, перекурить, то обиду можно и загладить. Сорока человек отходчивый.

За спиной в кузове громыхнуло. МАЗ дернулся.

Сашка понял, что это все-таки скатилась на дорогу глыба кимберлита, и выругался длинно и забористо, как это умел делать в очень трудные минуты ротный старшина Нечипоренко. Легче не стало. Пришлось остановить машину, выйти и посмотреть, как угораздило глыбу улечься на дороге. Загородила она проезд или, на Сашкино счастье, откатилась в сторону?

Попову повезло. Скатилась глыба кимберлита хоть и неудачно, но по инерции отвалилась на повороте к обочине. Лежала она, собственно, за бровкой, никому не мешая. Однако экскаватор вызвать следовало. Велик ли, мал ли кусок алмазоносной породы — место его в бункере обогатительной фабрики. Оттуда он пойдет в дробилки, грохоты и, обращенный в концентрат, поступит в рентгеновские или жировые аппараты, которые извлекут из него алмазы.

Сияла луна. Голубела у обочины глыба кимберлита, привалившись к земляной стенке съезда в карьер. Четко очерченная лунным светом, она не выглядела такой огромной, как в кузове. И тут на мягко поблескивающей грани, на самом острие ее вспыхнул ослепительный свет. Он вспыхнул на какое-то мгновение. Может быть, и не было ее совсем, той радужной искры?

Сашка замер. Ему так неодолимо захотелось еще раз увидеть это, что он сначала неуверенно сделал шаг к глыбе, потом быстро шагнул — раз, другой. Остановился вплотную к кимберлиту.

Но ничего не увидел.

Острие грани будто исчезло. Вместо него — пустота, чуть приметно, призрачными линиями, отграниченная и от кимберлита, и от окружающего. Эта странная пустота казалась темнее, чем все вокруг, словно была дырой куда-то, таинственной и страшной…