В своей профессии Шерлоку Холмсу не было равных, но и его иногда постигали неудачи... или нет? В поместье аристократа находят труп его младшего брата, увлеченного ученого, создавшего загадочный прибор. Обстоятельства его смерти более чем загадочны. Сможет ли справиться с этой загадкой знаменитый сыщик и его друг, доктор Ватсон?

Ежегодные хроники и документы, касающиеся расследований Шерлока Холмса и собранные им лично, хранились  в отдельном шкафу.  Когда нужно было восстановить в памяти очередное дело прошлых лет, я обращался к этому бесценному хранилищу сведений, дат, событий, загадок.

Сегодня  я решил навести порядок в архиве, и, перебирая бумаги, наткнулся на папку, в которую собирали дела, окончившиеся, увы, неудачно. В тонкой папке  дел было очень мало, всего несколько записей, и я помнил их все. Но одно из этих дел всегда вызывало во мне сомнения, ибо  разгадка, которую нашел мой удивительный друг, в этом случае была столь необычной и не укладывающейся в рамки человеческих представлений о времени и пространстве, что мы решили занести ее в короткий список неудач Шерлока Холмса.

Долгое время я не решался заговорить об этом деле, испытывая вполне объяснимые сомнения – поверят ли мне любознательные читатели и поклонники таланта моего друга?  Но, кажется, время пришло: мы оба уже на закате нашей богатой событиями жизни, поэтому даже если нам не поверят, это не так уж и важно.

Все это произошло много лет назад, в первый год нашего знакомства. Был обычный для поздней осени и Лондона пасмурный день. Густой желтоватый туман, клубившийся за окном, накрыл город столь плотной пеленой, что мы с трудом могли разглядеть дома на противоположной стороне улицы.  

В комнате тоже было сумрачно. Пришлось зажечь свет, но так как газовые лампы освещали сейчас большинство гостиных Лондона,  свет они давали тусклый и слабый, погружавший человека в еще большую хандру, если это возможно. Я пытался читать газету. Вглядываясь в страницы, заполненные заметками, напечатанными мелким шрифтом, с особым пристрастием изучал станицу хроники преступлений,  в поисках загадки, достойной изощренного ума моего друга. Как назло, в большинстве сообщений речь шла о мелких кражах да хулиганских выходках пьяных матросов – из-за густых туманов рейсы их кораблей были отложены, и морские волки вовсю пользовались отсрочкой. 

От выкуренных нами трубок и сигарет в комнате висела удушливая завеса табачного дыма, Холмс метался по комнате, все больше раздражаясь. Время от времени он подходил к окну, но, убедившись, что на улице ничего не изменилось, отходил от него, набивал очередную трубку и продолжал мерить шагами гостиную. Я чувствовал, что его терпению приходит конец – сейчас из сафьянового несессера будут извлечены шприц для подкожных инъекций, ампула, наполненная раствором кокаина, и Холмс опять уйдет от суетного мира  в призрачный наркотический полусон.

- Ватсон, кажется, к нам гости! – раздался от окна резкий голос моего беспокойного компаньона, и я вздрогнул от неожиданности. – Взгляните, видите человека с фонарем? – указал он в темноту за окном.

Я отложил газету и подошел к моему другу. Внизу действительно брезжил огонек, довольно быстро приближавшийся к нашему дому.

- Но, Холмс, это может быть факельщик, освещающий путь омнибусу, или кому-то понадобилось в похоронное бюро Боддингтона, оно расположено несколько ниже по улице, ибо кто добровольно выйдет из дому в этот туман?

- Нет, Ватсон, - убежденно ответил он, - омнибус сопровождают обычно несколько факельщиков, кроме того, мы слышали бы грохот его колес по мостовой. А бюро находится на противоположной стороне, и человек, конечно, перешел бы на ту сторону, чтобы не пропустить нужный номер, в такой мгле в двух шагах ничего не видно. Но осталось недолго ждать, сейчас мы узнаем, что погнало его из дому в такую погоду.

Не успел Холмс договорить, как внизу раздались два удара, сообщавшие, что пришла почта, но два следующих удара говорили о телеграмме.

Еще через несколько минут в гостиную вошел паренек в форме почтальона, кажется, служащий почтово-телеграфной конторы на Бландфорт-стрит.

- Мистер Шерлок Холмс? – важно спросил почтальон, переводя взгляд с одного на другого.

- Это я, – Холмс выступил вперед, дружелюбно улыбаясь, – у вас для меня что-то есть?

- Телеграмма, сэр, с оплаченным ответом. Просили доставить лично в руки, сэр.

- Отлично, отлично! – Холмс почти вырвал из его рук  бланк.

Я вручил посыльному шиллинг, посчитав, что он заслужил такую награду, добравшись до нас, в густом тумане и попросил подождать ответа в прихожей.  Удовлетворенный служащий почты удалился, а я обернулся к другу. Он стоял у камина, выпрямившись и улыбаясь той самой сдержанной улыбкой, что освещала его лицо каждый раз, когда появлялась новая стоящая загадка. Холмс протянул телеграмму мне:

- Прочтите Ватсон, что вы на это скажите?

Телеграмма гласила:

«Мр. Холмс, 221-б, Бейкер-Стрит. Загадочная смерть в Петуорт-хаусе. Просим прибыть как можно скорее. Уиндем. Чичестер.»

- Немногословно!

- Да, кратко, но предельно  ясно: случилось нечто столь необычное, что решили обратиться к нам.

- Так мы едем?

- Несомненно! Сейчас я напишу ответ.

На следующий день в шесть утра мы отправились с вокзала Виктория в Чичестер. Поезд прибыл без опоздания. Увидев изящный экипаж, запряженный великолепной парой, мой друг решительно направился к нему.

Кучер оказался немногословным. Когда мы подошли к экипажу, только спросил глухим простуженным голосом:

- Мистер Холмс, сэр?

- Да, это я. Со мной друг и помощник, мистер Ватсон.

Кучер окинул меня равнодушным взглядом и отпер дверцу кареты.

Воздух был чист и прозрачен, и мы с интересом осматривали окрестности. Резвые лошади доставили нас в Петуорт-хаус меньше, чем за час.

Миновав ворота, экипаж повернул в парк поместья. Это был настоящий английский парк: сдержанный, строгий, в противовес вычурности французских садов. Чистота линий и естественность – главные достоинства британских парков - здесь проявились в полной мере. Мы проехали мимо готической часовни, напоминавшей о  средневековом замке, стоявшем некогда на этом месте, и покатили по главной аллее, вдоль которой были высажены величественные тисы.

Резиденция в стиле барокко, построенная в конце семнадцатого века для герцога Сомерсета на руинах дворца барона Перси, представшая перед нами, вызывала восхищение у любого человека, даже не слишком увлеченного архитектурой. После смерти герцога поместье было продано и вот уже почти двести лет принадлежало баронам Уиндемам.

 Карета плавно подкатила к боковому входу.

Нас провели в небольшую гостиную. Стены, обитые дубовыми панелями, строгая практичная мебель свидетельствовали о том,  что ее использовали для приема арендаторов. У двери стоял констебль,   заплаканная пожилая женщина, судя по платью, экономка, сидела в кресле у камина. Рядом с ней возвышался мужчина в темно-сером инвернесском плаще, его шея  была плотно укутана шарфом, закрывавшим даже рот, поэтому казалось, что густые усы были прикреплены прямо к шарфу, в руках он мял кепку. Когда мы вошли, мужчина тут же обернулся к нам и вопросительно уставился куда-то за наши спины.

- Мистер Холмс и мистер Ватсон, мэм, – раздался простуженный голос кучера за нами. – Я могу идти?

- Да-да, ты свободен, Питер, – ответила женщина.

 Человек в плаще закашлялся. Вынув из кармана большой белый платок, вытер лицо, потом сунул платок обратно в карман, и наконец, обратился к нам.

- Простите джентльмены, я очень простужен, тут такое произошло, но… простите еще раз, я не представился, детектив-сержант Бенджамин Стауб.

Мы обменялись рукопожатиями. Мистер Стауб напоминал большого добродушного сенбернара: некая медлительность в движениях, крупная фигура, большой нос, впалые щеки, густая шевелюра. Детектив-сержант был чем-то расстроен или, может быть, растерян.