Пока он не замечал слежки, поэтому не выставлял у крыльца знак тревоги: лопату и тяпку. Хотя поводов для беспокойства было предостаточно. В последнее время староста и его кум, полицай, всё больше старались выспрашивать его о семьях, где в прошлом были активисты и коммунисты, ударники труда, чьи фото можно было увидеть на передовицах газет, кого ставили в пример на собраниях…

«…Ты это… того, батюшка, не серчай, потому как немцы требуют, язви их душу, - сокрушался староста Косницин. – Партизаны им покоя не дают. Узнай про то, разведуй про это… Укажи где коммунисты прячутся – это для них первостатейное! Мы б с радостью отказались – плюнули в их рожи. Да ты знаешь, батюшка, что тогда будет. Так что, не серчай и помолись за нас, окаянных…»

«Я не серчаю, - усмехнулся отец Дмитрий. – А немцам своим передай, что б не охальничали с нашим народом. Не то Божий суд на них… Так и передай, если Бога они не забыли».

«Ты б, батюшка, сам и передал. И солдатик у них подходящий для энтого…» - начал было Косницин, но отец Дмитрий сурово указал ему взглядом на калитку.

Косницин некоторое время постоял уже снаружи, наблюдая за курами, которых гонял петух в соседнем дворе. Затем сплюнул и послал к разъядрённой матери себя и свою должность. После чего пошёл и крепко наподдал со своим кумом-полицаем.

-А идите-ка вы все не хер! – показал он в сердцах влажную дулю портрету фюрера на почтовой германской карточке, что было у кума над столом.

***

...Когда отец Дмитрий вышел из церкви, он уже знал, что встречи с немцем ему не миновать. Так и есть, тот стоял, расставив ноги в коротких сапогах с двойным швом, и ожидал кого-то возле паперти. Пистолет-пулемёт висел у него за спиной, стволом вниз. Рукава немца были нагло закатаны, на груди красовались невиданной формы знаки в виде венков с танкам, ружьём и какой-то молнии. Это придавало супостату бравый вид, на который, как мухи на мёд, липла детвора. В довершении ко всему на лбу были невиданные очки с темными стеклами, выполенные из белой пластмассы, за которыми не было видно глаз. Наверняка они здорово защищали от солнечных лучей.

Завидев священника, супостат внутренне подобрался. Затем расслабился – сделал радушный жест в сторону купола с крестом:

-Ваш хороший служба явно привлекайт! Я хотеть быть на ваш служба, батьюшка. Ви отчешь корошо воспитывайт селянин верить в Бог. Как есть это?.. – он запнулся, тщательно подбирая слова: – Когда вас говорить селянин не грешен, это есть – не убивайт! О, я! Война есть там – на восток! – он указал загорелой сильной рукой с обозначившимися жилами. – Война есть там, где русски селянин убивайт германески селянин. Это не есть корошо, батьюшка! Я правильно вас называйт, ферштейн … понимать?

-Понимать, понимать… - отец Дмитрий повернулся к нему спиной, перекрестил себя, а затем глубоко надвинул шляпу, дабы не выдать усмешку. – Ты, немец, если что хочешь – говори. Зла на вас не держу, ибо все перед Богом ходим. Под Христом единым. А он, Спаситель, нам поведал и другую заповедь. Возлюби ближнего своего как самого себя. Так что верно ты сказал насчёт «не убий», но не всё ты «понимайт»…

-О, это отшень верный заповедь! – густав почувтсвовал прилив сил. – Ви отчень верно сказать про любовь к ближний. Для любить не надо убивайт.. пфруй! Я отшень понимайт ваш слов. Я понимайт, что ви есть говорить свой паств. Ви учить как русски любить русски, любить герман и весь человечеств! Это есть короший проповедь, альзо! Когда есть такой проповедь, русски не будут стреляйт герман. Наступать мир – будет Бог…

-Ну, Он всегда был, есть и будет, - качнул бородой отец Дмитрий. – Если даже не верить в Него… Хоть и не держу на тебя зла, немец, но злодейств вы много творите. А значит многие из вас против Бога идут, так и знай!

Густав всё понял и улыбнулся ещё шире:

-О, ви есть сомневайт! Я видеть это! Не надо думайт, что я есть зло. Я думать только добро. Только для Россия без Советов! У меня есть русски кровь по матерь. Я есть совсем немного герман, по тец. Я есть основной чех и русски. Ви понимайт, батьюшка? Альзо?

Он сделал шаг вперёд и сделал попытку протянуть руку. Он даже взял мощную длань священника в свои крепкие пальцы. Но отец Дмитрий лишь на секунду зазевался. Затем он коротким рывком освободил свою мощную ладонь.

«Хитрый гусь,» - мелькнуло у него в голове так явно, что захотелось об этом вслух молвить.

-Ты немец, повторю, знай – к твоему народу у нас, простых русских, зла нету, - произнёс он сквозь биение сердца.  В груди что-то неприятно сдавило, а на глаза надвинулась пелена: - Это я тебе как русский говорю, как духовное лицо. Понимаешь меня? Духовное означает – имеющее духовный сан.

-О, понимайт!

-Так вот, не надо в том случае жизнь губить, немец. Ведь курочка разве губит чужих цыплят? Нет, не губит. А человек… - тут отец Дмитрий запнулся, чувствуя сокровенный духовный запрет: - На всё воля Божия, впрочем.

Он перекрестил себя, отвесив земной поклон. Следом перекрестился Густав, слегка наклонившись.

«…И ведь гром не поразит, его, паразита, - подумал священник. – И в землю по голову не вгонит, и ног не высушит. Хотя, многие так крестятся. И верно, на всё воля Божия».

-Я хотеть спросить благословений, батьюшка, - сказал напоследок Густав. – Один есть отшень важен дел. Потом я говорить…

-Что за дело? – нахмурился отец Дмитрий, но тут же перекрестил:  -  Да благословит тебя, Господь…

Немец что-то сказал про «вер», который надо хранить, но отец Дмитрий лишь качнул головой. Он вспомнил как начал своё секретное сотрудничество с органами НКВД. Состоялось это в 1937-м, когда по стране бушевала «великая мистка»: некий спецконтингент «пачками» расстреливали , а кого-то сажали лет на десят, а то и все двадцать. Но он вспомнил, как с 1936-го стали открывать новые приходы, восстанавливать старые. Всё это происходило при молчаливом попустительстве советских и партийных органов, а значит – по указанию самого Сталина, который в молодые годы сам учился на священника. До этого, особенно в 20-е отца Дмитрия не раз вызывали куда следует – предлагали отречься от Бога, отказаться от сана и выступить с разоблачениями в клубе «безбожник» Он упорно отказывался. Даже когда грозили лагерем, даже когда наставили наган… даже когда в церковь стали бросать помёт, дохлых крыс и прочую мерзость. Даже когда в районной и областной газетах стали публиковать письма селян, где его называли «кулацким охвостьем» и требовали от властей закрыть храм Божий – сделать из него сельский клуб. Отец Дмитрий, спросив благословение у епископа (так и не получил его!) написал Калинину, затем обратился к самому Сталину. После этого за ним приехали на «газике» двое по форме и один в штатском – увезли его на трое суток в райотдел НКВД, где и состоялся разговори, перевернувший всю жизнь…