Но в чем бы ни заключалось преступление, кто бы ни был подсудимый или потерпевший, обвинитель не должен подчиняться чувству,— по крайней мере, не должен выказывать его.

Нет ничего хуже этого как с точки зрения чистой справедливости, так и в практических целях. Тот, кто вносит страстность в обвинение, вызывает противоположное отношение к подсудимому со стороны присяжных. Уважение к тому, что называется «честная игра, равенство условий для каждого в спорте, в торговой конкуренции, в судебном состязании и т. п.», присущее каждому англичанину, возмущается при виде попыток добиться осуждения человека посредством декламации и резких слов. Виновен он или нет — вот в чем вопрос. Вы не призваны громить преступление; если есть преступление, конечно, есть и преступник: но оно не будет хуже, злее, как бы вы ни громили против него. Вы не призваны громить и подсудимого. Он может быть невиновен; что же вы будете нападать на невинного человека? Он может быть и виновен; что же, вы — судья его или палач?

Он не станет лучше, не станет хуже; преступление не сделается более безнравственным, ни обвинение тверже установленным от декламации и раздражения. Не раздражайтесь, когда обвиняете; вы можете только проиграть от того. Я знал случаи оправдания подсудимых вследствие слишком настойчивого стремления адвокатов добиться обвинения; особенно те случаи, когда люди, к тому не призванные, прибегают к общественным подпискам во имя общественной нравственности.

Во-вторых, никогда не говорите, что подсудимый виновен. Это слова совершенно бесполезные и, кроме того, внушающие представление, что у вас нет полного беспристрастия, даже когда вы безупречны в этом отношении. Ваша задача — представить присяжным факты, из сопоставления которых нет иного разумного вывода, кроме заключения: виновен. Это — общая сумма выводов и вероятностей, вытекающих из фактов, и определение этой суммы принадлежит только тем, кто обязан во имя присяги решить вопрос о виновности.

Еще ошибка, которой следует остерегаться обвинителю,— это аргументация во вступительной речи. Аргументации нет места в этой части процесса (разве бы вы стали убеждать присяжных, что собираетесь говорить правду); ее главным последствием будет сомнение в доказанности обвинения. Факты, с первого появления своего уже требующие ухода, как дети, должны быть очень слабы; будьте уверены, ваши пеленки не предохранят их от скорой смерти. Что может быть сильнее и надежнее трезвого изложения простого факта?

Хорошо; но если имеется не один простой факт, а ряд сложных фактов, как быть тогда? Это самая простая арифметика. Приведите сложные факты к простым. Этот анализ не требует аргументации. Лучшее вступление для обвинителя — это отчетливое и сжатое изложение фактов без прикрас, без рассуждений и выводов, без выражения чувства. Может быть нужным объяснить обстоятельства дела, отделить одни от других или сопоставить их между собой; возможно, что вы найдете иную, более подходящую форму для более отчетливой их передачи; но никогда не может быть необходимым и, следовательно, всегда будет ошибкой придавать им ту или иную окраску, или изменять их внешний вид, или придавать им искусственное и, может быть, ложное толкование.

Следует также всячески избегать преувеличений; не преувеличивайте того, что можете доказать, не приводите ни единого факта, которого доказать не можете. Это не только технически ложный прием, это безнравственный поступок. Желательно, чтобы по мере приближения присяжных к фактам, т. е. по мере движения судебного следствия, факты росли в их глазах, а не уменьшались; если вы преувеличили их во вступительной речи, они не могут не уменьшиться. Мне приходилось видеть присяжных потрясенными ужасом во время вступления обвинителя и улыбающимися перед представленными им доказательствами; а к концу процесса от всего обвинения не оставалось ничего, кроме пены, в изображении обвинителя, который казался обиженным тем, что подсудимый оказывался невиновным. Не должно прибегать к искусственным приемам ради того только, чтобы добиться осуждения человека, но никто не обязан и отказываться от них только потому, что предметом речи является преступное деяние. Ваша обязанность заключается в том, чтобы доказать виновность подсудимого перед присяжными, если можете сделать это местными средствами. Чтобы достигнуть этого, следует передавать факты в их естественной последовательности (это искусство), в наиболее сжатом виде (это также искусство) и с наибольшей простотой (и это искусство).

Но важнее всего, важнее даже наказания виновного, должна быть для вас забота о том, чтобы в ваших словах не проскользнуло указание на малейшее обстоятельство, которое вы по совести не считаете подтвержденным доказательствами. Если бы это случилось помимо вашей воли, вследствие неверных указаний в ваших инструкциях (Instructions — негласное дознание, получаемое адвокатом от стряпчего; большая или меньшая точность этого дознания зависит только от солиситоров; барристер не проверяет этих данных перед судебным заседанием; поэтому добросовестные заблуждения с его стороны всегда возможны), вы не должны жалеть никаких усилий к тому, чтобы устранить ошибку и рассеять впечатление, произведенное ею на присяжных. Вы не знаете, что может сделать одно слово; самое незначительное замечание может оказать влияние на их решение. Вот почему вы должны немедленно исправить всякую ошибку, которая могла бы оказаться опасной для подсудимого.

Есть другая, часто повторяющаяся ошибка, которую следует избегать непременно. Молодые адвокаты часто говорят присяжным: я думаю, что могу доказать вам то-то и то-то, или: я думаю, что могу показать то-то и то-то. Это несправедливая натяжка в обвинении, если вы не сделаете того, что рассчитывали сделать, и это нельзя не назвать очень дешевым приемом в противоположном случае. Говорите о том, что вы несомненно можете доказать, а то, что еще под сомнением, пусть ждет доказательств.

Нужно ли говорить, что такие выражения, как: «Мыслимо ли, чтобы подсудимый знал?..» или «Допустимо ли, чтобы он мог думать...», не должны встречаться в обвинительной речи. Выражения вроде: «Это ложь, г-да присяжные» — неуместны и непристойны. Поверенный обвинителя не должен также заявлять, что берет на себя защиту своего доверителя или доверительницы. Он может сделать это с большим успехом, если сумеет; но это не должно казаться главной пружиной самого возбуждения' дела. Если жена Цезаря выше подозрений, она не нуждается" в защите ее доброго имени; и ей будет далеко не лестно, если вы заявите, что пришли в суд с этой целью.

Я говорю об этом потому, что слыхал подобные выражения не только от молодых адвокатов, и считаю долгом удостоверить, что всяческие промахи и всякие неуместные выражения встречаются не только у начинающих. Старшие также небезупречны и часто делают то, что у младших было бы почти предательством; но молодые юристы, как бы ни уступали они старшим в опытности, не должны опасаться их превосходства в искусстве речи, если только будут трудиться над ними, как над искусством. Умение хорошо говорить столь же доступно для молодости, как и для зрелого возраста, равно как и умение сказать вступительную речь в гражданском процессе или поддерживать обвинение в уголовном; надо только изучить эти отрасли адвокатской деятельности. И искусство перекрестного допроса не заставит себя ждать при надлежащем внимании к нему с вашей стороны.

Опыт дает старшим великие преимущества, но старательная работа может во многом возместить даже недостаток опыта. Во всяком случае, чистое, естественное произношение, расчетливое построение речи, целесообразное распределение доказательств, первоначальный допрос — все это может быть в сравнительно скором времени развито вами настолько, насколько оно требуется в любом обыкновенном процессе, если только вы обладаете здравым смыслом и не гнушаетесь пользоваться его указаниями. В адвокатском деле нет каких-либо чрезвычайных трудностей; оно не требует гениальных способностей; нужно только иметь мозги немножко выше среднего уровня и привычку честно и прямо идти к цели. Допустим, что ваш клиент — очень высокая особа; ваше дело не станет выше от этого; обязанности ваши также не станут важнее. Область адвокатской деятельности есть высшая отрасль человеческой деятельности вообще, независимо от того, выступает ли адвокат на защиту требований отдельного лица или прав целой нации; значение его труда не меняется в зависимости от того, служит ли он богатому или бедному человеку. Вы можете перейти от одного клиента к другому, от представительства интересов монарха перейти к защите мужика, но это не отразится на достоинстве служения вашего. Вы можете быть поверенным того и другого перед законом и судом; первый не прибавит блеска вашему призванию; второй ничего не отнимет от него.