— Зря, — сообщил он, подумав немного. — Другой на твоем месте спасибо сказал бы. Тебя ж фактически из тюрьмы вытащили. Нехорошо. Неблагодарно.

— Вытащили? Из тюрьмы? — Я попытался заглянуть ему в глаза, чтобы понять, насколько серьезно он говорит, но ничего, кроме сверкания стекол, не увидел. И, решив не заводить опять старую пластинку, махнул рукой: — Ты не хуже меня знаешь, что я ни в чем не был виноват.

Валиулин хохотнул:

— А ты думаешь, в тюрьме одни виноватые сидят?

Мне надоел этот глупый, бессмысленный разговор. Демонстративно зевнув, я вяло пожал плечами:

— Довольно странное рассуждение для зама начальника отдела МУРа.

— Начальника, — поправил он меня. — Странное рассуждение для начальника отдела.

— Вон чего. А Макарыч, значит…

Валиулин удрученно развел руками:

— На пенсии. Возраст, возраст…

— Молодец, — похвалил я его. — Растешь. Может, еще и генералом станешь. Давай говори, что нужно, я дальше спать пойду.

Валиулин посмотрел на меня удивленно, будто я сморозил глупость, и сказал:

— Так ведь я и спрашиваю: обратно не тянет?

Я молчал. Я не знал, что говорить. Тянет? Не тянет?

— В розыск? — выдавил я из себя, с ужасом ощущая, что нет в моем голосе железа, а лицо совершенно некаменное.

Валиулин помотал головой:

— Сразу в розыск нельзя. Не поймут.

И тут я страшно разозлился. На Валиулина. На себя. На весь мир. Кто это не поймет? Кому надо, все прекрасно понимает, а если не понимает — значит, не хочет. Формулировочки. Я встал, гордо запахнул старый дедовский халат, сказал с достаточной, как мне казалось, издевкой:

— У вас что, недобор в постовые на вахте? Так я вообще-то не безработный. Я вообще-то юрисконсульт на большом заводе. У меня, между прочим, квартальные и тринадцатая…

— Сядь, не ерепенься, — неожиданно жестко сказал Валиулин, и я чуть было по привычке не выполнил приказ, но в последний момент гордо остался стоять. Тебе что-нибудь говорит такая фамилия — Зиняк?

Я механически кивнул.

Со времени моего приезда мне приходилось слышать ее чуть не каждый день. В очередях, на лавках перед подъездом говорили о Зиняке, даже вчера на дедовских поминках рассказывали какие-то новые ужасные подробности. Зиняк был участковым в здешнем микрорайоне и жил с женой и двумя дочками в соседней «хрущобе», на первом этаже. Сейчас история, как положено, обросла немыслимыми деталями, но, если их отбросить, произошло, видимо, вот что. Зиняк после рабочего дня ужинал с семьей и вдруг увидел в окно, что из подъезда дома напротив выходят трое не известных ему мужчин с сумками и чемоданами. Как был, прямо в тренировочном костюме, он выскочил на улицу. Что там произошло дальше, точно установить трудно: как на грех свидетелей в этот час рядом не оказалось. Но можно предположить, что Зиняк попытался остановить неизвестных, те побежали. Судя по следам, оставшимся на месте происшествия, он догнал одного из них, они сцепились, упали, стали бороться в снегу, и тут, вероятно, вернулся один из тех, что успели убежать, и ударил Зиняка ножом в спину. За углом их ждала машина — кто-то запомнил, что тем вечером там стояли «Жигули» с погашенными огнями, но на номер, конечно, внимания не обратили. Даже цвет не разглядели толком, потому что автомобиль стоял в тени дома, в неосвещенном месте, и был к тому же, как показалось свидетелю, весь заляпан грязью.

Зиняк умер не сразу. Он сумел подняться и пошел вперед, через сквер. Надо думать, он хотел добраться до дорожки, идущей от метро, на которой всегда есть люди, но сделать этого не смог. Его нашли в десяти метрах от нее часа через полтора. Уже мертвого.

— Ну, раз говорит, — вздохнул Валиулин, — тогда я тебе еще кое-что порасскажу. Да ты садись, садись… И я сел.

— Дело в том, что квартирка, которую в тот вечер обнесли, была выбрана не случайно, а по наводке. Почему я так думаю? Потому, что, во-первых, пришли тогда, когда хозяева были в отъезде, — Валиулин загнул один палец, во-вторых, все соседи по площадке находились дома, но в дверь им никто не звонил, стало быть, работали не обходом, а точно знали, куда идут. В-третьих, в квартире два довольно сложных финских замка, но их не ломали, а открыли отмычками, причем с минимальными повреждениями — значит, опять-таки были готовы. В-четвертых, взяли много, даже очень, но в комнатах почти ничего не переворошили: знали, где что лежит. В-пятых, действовали спокойно, неторопливо, сначала зашторили в квартире все окна, а там, где штор не хватало, занавесили специально принесенными с собой плотными тряпками, потом, как видно, зажгли свет и, не суетясь, отобрали и упаковали все, что хотели.

Валиулин загнул все пять пальцев и повертел передо мной плотно сжатым кулаком.

— Ну как, достаточно?

Я пожал плечами:

— Скорее всего — да, по наводке, но для полной уверенности…

— А для полной уверенности, — перебил меня Валиулин, — есть шестой пальчик! — И тут же этот пальчик продемонстрировал. — За последние одиннадцать месяцев в Москве совершено семнадцать аналогичных краж: все, как одна, из богатых квартир, в отсутствие хозяев в городе, с подбором ключей, а главная деталь — с этими тряпками на окнах.

— Ничего не понимаю, — удивился я. — Семнадцать краж! Да если грамотно поработать с потерпевшими…

— Ты нас за дураков-то не держи, — снова перебил Валиулин. — Работали, не сомневайся. Только ни черта не наработали. Потерпевшие — Ноев ковчег какой-то, от профессоров до фарцовщиков. Половина друг друга просто знает, с другой половиной есть общие знакомые или знакомые знакомых… Короче, такая каша! Мы тут список составили, человек семьдесят, все по большей части солидные, уважаемые люди, я тебе потом его дам…

Он еще что-то говорил, объяснял про этих людей, про этот список, но я его не слышал, у меня словно уши, заложило.

— Погоди, — остановил я его, — да погоди ты! Мне-то он на кой, твой список?

Валиулин замолчал, зачем-то снова снял очки, но протирать их не стал, просто повертел в руках, будто раздумывая, нужна ли ему эта вещь. Решил, очевидно, что нужна, и со вздохом водрузил на место.

— Семь краж из семнадцати совершены в вашем районе, на территории одного отделения. Три из них — в микрорайоне, который обслуживал Зиняк. Я хочу, чтобы ты пошел на его место.

— А почему меня? — спросил я недоверчиво. — Что, нельзя кого-нибудь из ребят откомандировать?

— Можно, — покладисто согласился Валиулин. — Только шило-то в мешке не утаишь! Где гарантия, что тот, кому надо, не пронюхает, что новый участковый еще вчера был сыщиком в МУРе? А если пронюхает, сам понимаешь, какой будет результат… Ты — совсем другое дело! Ты здесь родился и вырос, многих знаешь, тебя знают — раз. — Он по своей манере принялся загибать пальцы. — Известно, что пару лет назад тебя выперли из органов…

При этих словах я почувствовал, как щеки мои непроизвольно заливает краска. Мысль вертелась в голове почему-то одна: дурак ты, Валиулин, разве так людей уговаривают?! А он тем временем невозмутимо продолжал загибать свои короткие толстые пальцы:

— …Так что ничего удивительного в глазах людей не будет, что ты туда снова попросился, ну, тебя и взяли пока с понижением — два.

— Да не прошусь я!

Было действительно в валиулинском предложении что-то унизительное. Зовут, когда понадобился…

— Не просишься, — мягко подтвердил Валиулин. — Я тебя прошу. Мы просим. И наконец, три: ты хороший сыщик.

— Если хороший, что ж вы дали меня сожрать? — поинтересовался я язвительно. Но Валиулин только плечами дернул и ничего не ответил, сочтя, как видно, вопрос риторическим — раз, к данному делу не относящимся — два.

— Ну ладно, — сказал я после паузы, убедившись, что в этом направлении разговор развиваться не будет. — А вы сами себе голову не морочите? У нас в районе полным-полно дорогих кооперативов вперемешку с домами для начальников. Престижный у нас райончик! Чего ж удивляться, что как раз тут и воруют?

— Семь, — проникновенно произнес Валиулин, подливая себе в кружку остывшего чая. — Семь из семнадцати. Тут не надо быть Эйнштейном…