— Ты уж с людьми старайся по-хорошему, — говорила мама, и голос ее звучал так озабоченно, так беспокойно! — Не гордись, старайся подружиться… с людьми так непросто, так непросто. Да не забывай: как откроют институт, так чтобы сразу и поступила.

— Ладно, ладно, — кивала Аля. Она меньше всего думала об институте и о прочих выгодах новой работы; важно было то, что кончилась скучная и нервная жизнь и она выходила на люди.

Все казалось ей внове, все принималось свежо и остро. Как после долгой болезни, она с особенным вкусом бежала по земле, вскакивала в трамвай, и даже толкотня и ругань в ранние часы были чем-то приятным.

Казалось, все, все изменилось чудесным образом! И матери как будто бы нравилась новая роль, и Женечка поздоровел, стал спокойнее. Но пока, в эти сырые дни, они и не заговаривали о яслях, решили погодить до наступления тепла.

На новой работе Але нравилось. К окружающим она относилась спокойно и миролюбиво, правда, особой дружбы ни с кем не намечалось. Девчонки ее не интересовали, они казались Але претенциозными, пошлыми, а у замужней молодежи свои, особые заботы и интересы, но и с ними Аля не якшалась.

Девчонки неутомимо хихикали с механиками и слесарями, что-то примеривали, что-то обменивали, покупали друг у дружки. Аля старалась держаться поближе к Агнии Павловне, женщине пожилой и добросердечной. Та умела объяснять премудрости новой для Али работы так мягко, неназойливо и понятно. К тому же в ней не было любопытства, присущего иным пожилым женщинам. Да еще Зинка Жданова чем-то нравилась ей. Зинка была почти деревенская, она жила с родителями на маленькой станции, где останавливались только местные электрички. Она была заносчива, но когда эта ее заносчивость, как иголки у ежа, навострялась против смешливых и каверзных городских девчонок, то это казалось очень уместным. Зинка была не то чтобы несимпатична, но какая-то деревенская угрюмость, настороженность словно отпугивала парней, и те обходили Зинку стороной. Алю они тоже не жаловали, потому что она умела так глянуть, что всякая охота любезничать пропадала. И Зинка, пожалуй, видела в ней родственную душу и льнула к ней. О хихикающих девчонках она отзывалась очень пренебрежительно.

Они взяли за привычку ходить вместе — и в столовую, и погулять в скверике во время обеденного перерыва, и просто сбегать к зеркалу в коридоре и подкраситься. Зинка рассказывала о своей жизни с родителями. Выходило, что такая жизнь ей выгодна, потому что у родителей и скот свой, и сена могут накосить, а зимой свезти воз-другой в город и продать. С нее денег не требуют, свою зарплату она откладывает и может делать необходимые покупки. Но и трудности тоже есть. Приходится по утрам и вечерам доить корову, готовить для кабанчика корм, летом помогать на сенокосе, осенью убирать картошку, солить и мариновать на зиму овощи. Ведь отчего у нее такие крупные и вечно потресканные руки? — от такой работы. В городе можно и в кино сбегать, и в театр, а там куда пойдешь?

— А ты оставайся иногда у нас ночевать, — тут же предложила Аля. — Глядишь, в кино сбегаем или в парк.

— Чт-то ты! — воскликнула Зина. — Да знаешь, как за меня боятся! — Ей вроде приятно было, что за нее боятся, и когда она произносила «чт-то ты!» — в голосе и в глазах у нее проносилось нечто игривое. — А что, — спросила она, — у тебя есть молодой человек?

Аля засмеялась:

— Есть, есть! Скоро год молодому человеку.

— Чт-то ты! — удивилась Зинка, с интересом глядя ей прямо в глаза. — А я бы ни за что не подумала, что ты женщина — что с лица, что с заду глянуть! — Она рассмеялась. — Ладно, может, я буду оставаться у тебя. А летом ты приедешь к нам. Я тебя угощу медом с луком. Никогда ведь не ела?

— Не ела, — сказала Аля.

Все-таки с Зинкой было скучновато. Алина новая жизнь, новые впечатления требовали выхода — она бежала в городок, к Лизе. Наговорившись, они выходили в общую кухню, где издавна привыкли сиживать обитатели барака. Они садились с Лизой в сторонке и опять разговаривали о том, о сем — все больше вспоминали прошлое, и оно казалось таким близким, таким незабываемым, что они вдруг порывисто приникали друг к дружке. Вспоминали, как ходили шумной, пестрой компанией за грибами, и верховодила ими Власовна.

Девчата устремлялись подальше в гущу леса, а Власовна ходила по светлым местам, казалось, хоженым-перехоженым, в редколесье, и быстренько наполняла свой пестерек…

— Знаешь, — призналась однажды Лиза, — я ведь решила уйти из киномехаников. Старею, что ли, — посмеялась она смущенно, — потянуло, где людей побольше. На стройку пойду.

— Да что ты!

— Набирают желающих учиться на плиточников и мозаичников. А как закончу курсы, буду в инструментальном стены обделывать. Илюша посоветовал, — добавила она с какой-то гордостью, непонятной для Али. — Он уж мое заявление отнес.

Лиза как будто ожидала, что же она скажет, но Аля молчала. Ей было грустно. «Вот Зинка, — думала она, — девчонка, каких много, но она льнет к тебе и уже поэтому становится тебе ближе. Я могла бы, наверно, чем-то ей помочь. Ведь нужна же ей в чем-то помощь, участие… Так что же, подойти и спросить: чем тебе помочь, что для тебя сделать? Неужели мне это не дано — понять, почувствовать, что людям нужно твое участие? А вот Илюшка, он увидел, понял в Лизе что-то такое, чего не понимала я. Теперь-то, когда не я ей помогла, я понимаю. Ей, может быть, не столько важно было сменить работу, сколько знать, что о ней кто-то может позаботиться…»

— А что, может, я глупо надумала? — услышала она тихий, беспокойный голос Лизы. — И Гена мне говорит: «С чего это ты?»

Аля замотала головой, уронила ее Лизе на плечо. Ей казалось, что стоит произнести слово, и она заревет.

Иногда выходил на кухню Илюшка с книгой в руке, садился отдельно и делал вид, что читает. Потом, как будто только заметив Алю, спрашивал бодро:

— А! Ну, как жизнь молодая?

Аля злилась. Почему он задает ей необязательные вопросы? Что она должна ему отвечать? Она демонстративно поднималась и, не попрощавшись, шла к выходу. Это был откровенный вызов, и в первую минуту она была уверена, что Илюшка пойдет за ней. Пройдя несколько шагов темным проулком, она оглядывалась. Потом во всю мочь бежала к трамваю.

Александр, старший из племянников мамы, служил в армии. От него изредка приходили письма, но никто не ждал, что вдруг он заявится, — ни мама, ни Аля. И вдруг как гром среди ясного неба: приехал! Даже не стал заезжать к себе в деревню.

В маминой комнате пришлось ставить раскладушку, а Женечка опять переселился в боковую, к Але. Он часто просыпался по ночам, Аля не высыпалась и утром, собираясь на работу, хмуро избегала виноватых глаз матери.

— Ты вроде отгулы свои не отгуляла? — спросила как-то мама.

— Да выберу день потеплее и съезжу к Зинке в гости, — ответила Аля и вдруг засмеялась. — Ладно, завтра останусь дома.

— Вот и ладно, — обрадовалась мама. — Мне кой-куда сходить надо, так я завтра же…

Не надо было ломать голову, чтобы догадаться: мама будет устраивать племянника на завод. Весь день ее не было дома, а вечером она сообщила Але:

— На курсы крановщиков пойдет Александр. Через два месяца, глядишь, специалист. А в мартене, там и заработки хорошие, и в очередь на квартиру тут же запишут. А пока в общежитии поживет.

Курсам Александр обрадовался, но, когда мама сказала про общежитие, он смутился и сказал, что подождет малость.

— И подождешь, ничего, — ответила мама. — А пока живи, места всем хватит.

Но и радушные слова не обрадовали Александра. Что-то, несомненно, мучило его, он лежал на раскладушке, курил и вздыхал. Мама заглядывала в комнату и спрашивала:

— Рубаху-то погладить?

— Зачем? — отзывался он бесстрастно.

— На танцы бы сходил.

— Нечего там делать.

Аля стояла в коридоре и зажимала рот ладошкой. Было смешно, что маму интересует его досуг.

Мама купила Александру новые полуботинки. Он поблагодарил, спросил, сколько стоит, и, не вынимая из коробки, сунул покупку под кровать.