— Итак, всё же ты — царь?

— Да, на то и родился Я, и пришёл в этот мир, чтобы свидетельствовать об истине, о том, что открыл Мне Отец… Истину хочу открыть Я людям.

— Истина, — вздохнул Пилат. — Что есть истина? Кто сможет найти её? Если б ты нашёл ту, единственную, которая поможет обелить этот мир, сделать его лучше, чище, умнее… Да, тот, кто нашёл бы эту истину, мог бы называться и царем, и богом, и… Сотни гениев искали истину… Многие погибли за неё… В том-то и беда, что у каждого — своя истина, она и бросает человека из войны в злобу, из злобы — в глупость. Пока наберешься опыта, пока поймешь, где правда, а где ложь, пока отличишь то, чего хочется, от того, что по-настоящему необходимо… Значит, ты хочешь дать всем одну, единственную на всех истину?.. Зачем? С какой целью?

— Ты сам сказал — зачем. Загляни в сердце своё, и ты найдёшь там истину. Ты уже готов принять её. Как может называться «язычником» тот, кто душой близок к Богу? И как может называться «праведным» тот, кто носит в сердце зло, притесняя и издеваясь над тварями Божьими?

— Не язычник, — усмехнулся Пилат добродушно. — Надо же, я удостоился похвалы от иудея… Если только это можно назвать похвалой. Странный ты человек, проповедник из Галилеи… Скажу и я тебе похвалу в ответ. Ты тоже не похож на тех иудеев, которых я видел… Ты вообще не похож на тех, кого я видел. Надо же было придумать: сделать равными всех людей… Не знаю, царь ты или не царь, но то, что не от мира сего — это точно… Подожди меня здесь, носитель истины.

Он вышел к ожидавшим у ворот людям и, глядя исподлобья на собравшихся, объявил:

— Я, Понтий Пилат, прокуратор Иудеи, говорю вам: я не нахожу в нём вины… Есть же у вас обычай, по которому одного из осужденных я могу отпустить в праздник Пасхи? Хотите, я отпущу вам Царя Иудейского?

— Нет! — послышались голоса. — Лучше уж убийцу Варраву, но не его!.. Да, лучше отпусти к нам убийцу, чем пророка из Галилеи!.. Убийцу отпусти, а Царя распни!

— Из Галилеи, — задумался Пилат. — Да, вот в чем тут дело — Галилея… Раз он из Галилеи, а это область Ирода Антипы, то пусть Ирод и определит, есть ли вина в этом человеке. Ирод в эти праздники тоже находится в Иерусалиме, я отошлю обвиняемого к нему, и пусть он сам скажет — виновен этот человек или нет. Мы с вами разошлись в суждениях. Видимо, наши суды разные… Так пусть Ирод поставит своё мнение на чашу судьбы этого пророка. Что скажете?

— Если он признает его виновным — мы согласны! Веди его к Ироду! Ирод Антипа — сын Ирода Великого, желавшего уничтожить того, чье рождение предрекли волхвы. Он-то не будет принимать сторону пророка! Веди его к Ироду! Пусть Ирод подтвердит его вину! Мы знаем, что Ирод — враг тебе. Он найдёт его виновным. Мы тоже пойдём к Ироду и будем просить его об этом. Мы будем обвинять его! Веди его к Ироду! Он найдёт в нём вину!

— А если не найдёт?..

— …Они продолжают злобствовать, — раздражённо сказал Пилат, быстрыми шагами меряя зал. — Что же за сердца у них? Что за помыслы, если они действуют вопреки логике и милосердию?! Крепко же они возненавидели его, раз не угомонятся даже после того, как Ирод не нашёл в нём вины… Что он сказал?

— Что не находит в нём вины, — в который раз повторил Петроний. — Он давно слышал об этом пророке и хотел поговорить с ним, и когда я привел ему проповедника, обрадовался предоставившейся возможности. Он пытался задавать ему вопросы, но пророк молчал. Ирод просил показать ему какое-нибудь чудо, но он не показал. Пришедшие вслед за мной иудеи злословили и вопили, как стадо голодных котов, моля и даже требуя у Ирода Антипы признать вину за пророком. А пророк заговорил лишь тогда, когда Ирод спросил его об учении, которое он проповедует. Он говорил недолго, но Ирод заинтересовался. Потом он приказал избить проповедника, переодеть в чистую и светлую одежду и отвести обратно. Он решил, что это достаточное наказание, а вины, достойной смертной казни, он в проповеднике не нашёл. Так он сказал и храмовым служителям… Надо было слышать, какой визг они подняли! Подобного наказания показалось им недостаточно. Они требуют смертной казни.

— Странно… Я полагал, что Ирод без малейшего колебания предаст этого мудреца смерти. Он оказался несколько лучше, чем я о нём думал. По крайней мере, у него остались кусок мозгов и огрызок сердца… В отличие от этих горлопанов, что вопят перед моими воротами…

— То же самое Ирод сказал и о тебе.

— Да?.. Поистине, сегодня день чудес. Я нашёл сразу два исключения из правил. Что ж, Ирод дал мне неплохой совет… Вот что, Петроний. Возьми своих солдат, и накажите этого проповедника плетьми. Потом одень его во что-нибудь посмешнее… скажем, терновый венец вместо короны. У них ведь корона в виде такой маленькой круглой шапочки? Прикажи солдатам сплести именно такую. И надень на него багряницу. После наказания я выведу его к народу и покажу. Они увидят его, униженного, избитого, и жалость вползет даже в их сердца. Наказание он понёс вполне достаточное. Они увидят это и довольствуются этим.

— У меня нет профессиональных бичевателей. Бичуя наказуемого, иной ликтор подчас вырывает у него куски мяса и выворачивает сухожилия наружу, так что сделают солдаты, к которым в руки попадет флагрум с вплетёнными в него кусками кости и металла? Проповедник и так был избит дважды — первосвященниками, а затем людьми Ирода. Вряд ли он выдержит третье избиение. Это может убить его куда раньше утверждения приговора.

— Лучше быть битому, чем мёртвому, — сказал Пилат. — Вылечиться он всегда сможет, а вот воскреснуть будет куда трудней… Неужели он и впрямь уверен в воскрешении?

Петроний утвердительно кивнул.

— Тогда он и впрямь не боится смерти, — задумчиво сказал Пилат. — В этом случае для него страшнее все эти муки, которые он испытывает сейчас. Петроний, мы с тобой старые воины, повидавшие на своём веку всякого. Видел ли ты хоть раз, чтоб мёртвый человек воскресал? Нет уж, лучше нам спасти этого несчастного от самого себя… Что-то я говорю странное… Это может показаться тебе удивительным, но мне почему-то искренне хочется спасти этому странному иудею жизнь. И уже не потому, что я хочу досадить этим толстобрюхим, а просто сохранить ему жизнь. Странное чувство… Ты часто видел меня добрым, Петроний?

— Нет, — отозвался сотник. — Не видел. Умен ты и справедлив, но сколько знаю тебя — милосердия не нахожу. Но я слышал, твоя жена приходила к тебе просить за этого пророка, потому что она видела из-за него дурные сны? Сны, в которых она узнала о страшных бедах для всех, кто будет виновен в его смерти?

— Если б ты не был мне верным другом во всех странствиях и походах, если б я не верил тебе, как самому себе, я решил бы, что ты сейчас смеёшься надо мной. Женские сны… Чего они стоят? Это пустое. Да и были ли они? Я узнал, что к моей жене приходила одна из тех, кто пришёл в город в числе учеников пророка из Галилеи. Женщина по имени Мария из города Магдалы. Не знаю уж, кто она этому проповеднику, но, судя по ней, любит она его не только «возвышенной» любовью. Просила она мою жену поговорить со мной об этом несчастном. Вот отсюда и «пророческие сны». Мы взрослые, образованные люди, Петроний. Не допускай в свою голову нелогичное…

— А если всё же… Если только на одну минуту, на одну секунду предположить, что он тот, за кого себя выдаёт…

— Ты думай, что говоришь!

— И всё же?.. Вспомни его, вспомни все, что он говорил, вспомни глаза его и то, что творилось в твоём сердце, и скажи: что делать, если тот, кого мы обречём на смерть, окажется их Богом?

— Слышал бы ты нас со стороны… Странные разговоры мы ведём… Я даже представить не могу такой возможности…

Откашлявшись, он искоса взглянул на ожидающего ответа сотника, ещё раз откашлялся, и с удивлением Петроний увидел, что прокуратор смущен.

— Мы же взрослые люди, — повторил прокуратор неуверенно. — Представить… Ну, предположим… Только не всерьёз, а в шутку… Какая-то странная игра, честное слово… Кх-м…