Отправив в рот кусочек торта, Марта отхлебнула глоток чая.

— М-м, божественно! Ты изумительная мастерица, Лорочка.

Лоре кусок в горло не лез, и свой чай она едва пригубила, зато Марта воздала должное и чаю, и торту. Лора включила приятную расслабляющую музыку.

— Потанцуем? — обернулась она к Марте.

Та уже устремилась к Лоре, как коршун на голубку. Но в каком-то шаге от цели Марта вдруг застыла... Выглядело это так, будто кто-то невидимый нажал на кнопку «пауза» в воспроизведении реальности. С музыкой тоже творилось что-то странное: она стала жутко замедленной, растянутой, звуки тяжело чавкали, гудели басом.

— С у-у-удо-о-о-во-о-ольстви-е-ем, Ло-о-о-рочка-а-а, — таким же растянутым басом протянула Марта, продвигаясь к Лоре со скоростью несколько миллиметров в секунду.

— Что, чёрт возьми, происходит?!

Лора в ужасе кинулась к окну: снаружи всё было нормально, прохожие шли по улице с обычной скоростью, секундная стрелка часов тоже шла в обычном темпе. Лишь с Мартой творилась какая-то чертовщина. Это было и жутко, и смешно. Марта стала похожа на ленивца из мультфильма «Зверополис».

— Ло-о-оро-чка-а-а, ку-у-у-уда-а-а ты-ы-ы уско-о-ольза-а-ае-е-е-ешь? — заторможенно недоумевала она.

Видимо, в её замедленной реальности Лора носилась со скоростью метеора. А музыкальное сопровождение-то что вытворяло! Оно прямо-таки жгло напалмом! «Уы-ы-ы-а-а-а, бум-м-м-бум-м-м-м... ты-дым-м-м, ты-дым-м-м-м», — как резина, тянулись звуки, от которых Лоре хотелось истерически расхохотаться, что она и сделала. И в то же время её охватывали мурашки столь же истерического ужаса.

— Ха-ха-ха-ха! — надломленно-звонко вырвалось у неё, в то время как её округлившиеся, широко распахнутые глаза сверкали запредельным потрясением.

Выражение «медленный танец» приобрело особый смысл. Точнее, его истинная суть раскрылась. Это был самый медленный танец, в котором Лоре доводилось участвовать. Ей хотелось как-то ускорить Марту, но ничто не помогало. Двигаться с её скоростью тоже было непросто, да и речь Лоры Марта воспринимала, по-видимому, как очень быстрое лопотание. Приходилось разговаривать, точно так же растягивая звуки.

А потом Лора вспомнила, что в планах у них была ночь любви. С такой скоростью загрузки и фильм не скачаешь, что уж говорить обо всём остальном! Лора была, в принципе, не против экзотики, но «всё остальное» с ленивцем — как-то слишком уж экзотично.

— Трындец, — сорвалось с её губ.

До неё начало доходить... Ну точно, иначе и быть не могло! Она достала из кармана виновника всего этого сумасшедшего сюрреализма — флакончик с «Кроликом Энерджайзером». Похоже, Виолетта что-то перепутала и дала ей какое-то другое снадобье. «Для вас — бесплатно», — прозвучал в памяти Лоры голос девушки. И лицо у неё было такое мрачное, решительное. А ещё она так странно посмотрела на фотографию Марты... Со скоростью кометы пролетело перед мысленным взглядом Лоры всё то, что прежде она замечала лишь мельком, не придавая значения: смущение Виолетты при их встречах, драматический надлом её бровей и глаз, брошенный сверху на листок со стихами журнал...

Нет, не случайно она перепутала снадобья. Совсем не случайно.

— По-о-о-до-о-ожди-и-и ме-е-еня-я-я зде-е-е-есь ми-и-и-ину-у-уто-о-очку-у-у-у, — как можно медленнее протянула Лора, чтобы Марта смогла её понять.

Она бегом бросилась к магическому салону, но тот был, конечно, уже закрыт. Запыхавшаяся Лора перевела дух у запертой двери, а потом вспомнила, где по вечерам можно было найти Виолетту.

Конечно, та выступала в клубе. Вход был свободный, и Лора вошла, очутившись в толпе народу. Мощно рокотали гитары, Виолетта находилась на сцене, настолько непохожая на себя обычную, что Лора невольно замерла, сражённая могучим потоком тяжёлой музыки и энергии, которую излучала в зал Виолетта. Она играла с трагическим вдохновением — на струнах не гитары, но своей души. Лора снова ощутила мурашки пониже спины. Всё пространство вибрировало, дрожало и её нутро. А Виолетта, заметив её, подошла к микрофону и сказала:

— А следующая вещь посвящается одной... одному замечательному человеку.

Вступление зазвучало удивительно мягко, гитары уже не ревели брутально, они нежно мурлыкали. Приблизив губы к микрофону и закрыв глаза, Виолетта запела.

Наш путь был долог сквозь дожди и прах времён,

Чудес прекрасных этот путь был полон,

И взгляд твой нежный был любовью озарён,

И поцелуй от слёз счастливых сладко-солон.

Сиял нам лета ослепительный зенит,

Зима пыталась нам сердца засыпать снегом.

Не каждый храм под небом вечность простоит,

Лишь храм живой любви не разрушает время.

Замолкнет песня струн, умрёт последний звук,

И тут же новая начнётся вдохновенно,

Прах прошлого, родная, отряхни ты с рук:

Грядущий светлый день идёт ему на смену.

Все битвы отгремели, смыта кровь с клинка,

Отпеты все, кто пал на поле тяжкой брани,

Но неизменно лишь одно — твоя рука,

Что с нежностью мне перевязывает раны.

Над полем горький дым уносит ветерок,

И с каждым мигом нам становится яснее:

Из всех нелёгких и людьми не хоженых дорог

Мы выбрали свою, и нет её вернее.

Так отряхни же прошлое и смой его с лица —

Лица, которого вовек не тронет старость.

В мечте единой будут вечно петь сердца —

Сгореть в безумии осеннего пожара*.

Эти проникновенные слова катились на волнах ласкового гитарного рокота, сдержанного и размеренного, но по-прежнему полного внутренней электрической силы. Они врывались в сердце Лоры нежно и мощно, и даже дыхание замерло на её губах, унесённое красотой и высотой полёта этой песни. За неё она была готова простить всё. Она уже простила.

Они встретились на крыльце клуба, куда Лора, охваченная новым светлым волнением, вышла вдохнуть свежего осеннего воздуха. Виолетта молчала, лишь её брови были как никогда трагичны.

— И что за зелье ты мне подсунула? — с улыбкой спросила Лора.

Виолетта молча опустила руку в карман и вынула этикетку с весьма поэтичной надписью: «Улитка на склоне Фудзиямы».

— И зачем? — всё так же улыбаясь, задала Лора вопрос, хотя ответ на него уже и сама чувствовала.

— По-моему, песня уже обо всём сказала, — двинула бровями Виолетта. — Эта... мартовская кошка не стоит и мизинца твоего. Она частенько бывает в клубе, и девушки у неё меняются, как перчатки. Она морочит девчонкам головы и некрасиво их бросает. Хорошо, если те изначально понимают, с кем имеют дело, а ведь есть среди них наивные и доверчивые — им больнее всего. Ничего, кроме боли и разочарования, она тебе не принесёт. Я не могла допустить, чтобы делали больно женщине, которую я...

Девушка замолчала и отвернулась, скрестив руки на груди. Лора вздохнула. Ей сейчас как никогда сильно хотелось обнять Виолетту и потискать её от избытка нежности, но она лишь прислонилась к ней сзади и прижалась к спине. У них была большая разница в росте, макушкой пухленькая приземистая Лора доставала худой и высокой Виолетте до плеча.

— Моё ж ты солнышко, — закрыв глаза, улыбнулась она. — А словами через рот сказать о своих чувствах нельзя было? Ох, горе ты моё луковое... И что вот теперь с Мартой делать? Её ж надо как-то... расколдовать. Есть какое-то противоядие? Ускоритель?

— Ускорителя нет, само по себе через час отпустит, — глухо проговорила Виолетта. — Но если хочешь, можешь сама принять снадобье, оно безвредно для здоровья. И ваше свидание продолжится на одной скорости.

— Нет уж, испытывать на своей шкуре действие этого «Кролика», а вернее, «Улитки» мне как-то не хочется, — хмыкнула Лора. — Да и всё равно уже настроения нет. Расхотелось что-то.