После осуждения Вальда и его сторонников еще не считали еретиками. Только когда вальденсы разделились на умеренных и крайних и последние стали утверждать, что личные пороки (несовершенство) священников лишают тех права вершить таинства (1218 г.), грянула анафема.

Петр Сернейский, упоминая вальденсов, говорил, что они «были скверными, но гораздо менее чем иные еретики». Другой католический автор признавал, что «вальденсы, коих рационализм был, по-видимому, свободным проявлением человеческого духа», были бы не опасны для католической церкви, но, к сожалению, «они имели у себя наставником некоего Идроса, который, если судить по его имени, был грек».

Еретиков карали смертью. «Борцы за чистоту веры» полагали, что гибель на костре оправдана словами апостола Иоанна: «Кто не прибудет во мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет, а такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают». Виновного предварительно не душили, как это было принято во времена расцвета испанской инквизиции. Взрывчатые вещества еще не были изобретены, поэтому осужденному не прикрепляли мешочков с порохом вокруг шеи, чтобы сократить его страдания, как это делали в более поздние времена. Его, живого и здорового, привязывали к столбу, возвышающемуся над дровами, чтобы все верующие имели возможность до конца проследить все подробности трагедии, и сразу поджигали вязанки хвороста. До последнего момента рядом с несчастным находились служители церкви, дабы в случае раскаяния вырвать его душу из лап сатаны.

Нелегко указать, что именно в учении катаров и валь- денсов наполняло людей таким одухотворенным стремлением к мученичеству. Но действительно, ни одна другая религия не могла назвать больше своих приверженцев, которые, полные решимости и радости, предпочитали смерть в самой ужасной ее форме отступничеству от своей веры.

Некоторые моменты доктрины катаров, остающиеся в тени, могут заставить думать, что она содержит какое-то эзотерическое знание. Альбигойцев всегда окутывал ореол непознанного, не исчезнувший и сегодня. Окруженные полутенью, свойственной всем великим тайнам мировой истории, они остались одной из самых привлекательных загадок прошлого Франции.

Известный теософ Е.П. Блаватская и австрийский философ Рудольф Штейнер, основатель антропософии, в своих произведениях сходятся в признании некоей «традиции мудрости», которая через посредство розенкрейцеров берет свое начало у катаров и тамплиеров, а те сами были обладателями более древних тайн.

Рыцарей-тамплиеров, ставших излюбленной темой для разного рода теоретиков тайных обществ, разработчиков альтернативной истории и авторов триллеров, часто смешивают с хранителями Грааля. Над ними тоже довлеет груз вопросов и чарующая атмосфера так и неразгаданной загадки. Действительно, основание ордена и его первые несколько лет покрыты тайной, хотя начальная цель была проста — облегчить паломничество в Святую Землю.

Сторонники связи тамплиеров и катаров основывают свое убеждение на том факте, что командор ордена Храма в Тулузе в начале Альбигойского крестового похода был членом катарской семьи Транкавель. Документ, найденный в архивах семьи Молеон де Брюйер, показывает, что тамплиеры в некоторых землях открыли убежище для Совершенных. Многие крупные землевладельцы, будучи сами катарами или сочувствующими, принесли в дар ордену большие земельные владения. Четвертый великий магистр ордена Бертран де Блашнфор, как и его семья, определенно был катаром. Действительно, спустя сорок лет после смерти де Бланшфора его потомки сражались на стороне других сеньоров-катаров против войск Симона де Монфора.

Тамплиеры подчеркивали свою нейтральность в отношении истребления альбигойцев и ограничились тем, что объявили настоящими крестовыми походами только походы против сарацин. Однако, по рассказам некоторых современников, крепости тамплиеров служили убежищем для еретиков, и им даже приходилось брать в руки оружие, чтобы защитить скрывающихся.

Однако катары и тамплиеры, скорее, были антагонистами. Действительно, что общего у одухотворенных, не признающих земных сокровищ, не берущих в руки оружия Совершенных с воинственными рыцарями-тамплиерами, банкирами и ростовщиками? Первая ссуда, предоставленная храмовниками, была зарегистрирована уже в 1135 г. «Самым длительным занятием тамплиеров, их вкладом в разрушение монополии Церкви на ростовщичество, было занятие экономикой. Ни одно средневековое учреждение не сделало большего для развития капитализма». Пожалуй, только таинственность, в которую облечены их деятельность и обряды, сближает тамплиеров и катаров. Орден цистерцианцев немало сделал для истребления катарской ереси; известпо, что цистерцианцы покровительствовали тамплиерам. Знаменитый Гийом Ногаре, советник Филиппа Красивого, уничтоживший тамплиеров, по слухам, был потомком катаров. «Патарен, сын патарена», — гневно обличал его папа Бонифаций VIII.

Встречается множество упоминаний об участии тамплиеров в уничтожении катаров. Верность рыцарей Храма Симону де Монфору никогда не подвергалась сомнению. В 1215 г. он с дружеским визитом посетил Дом тамплиеров недалеко от Монпельс. Таким образом, тот факт, что некоторые храмовники исповедовали катарское учение и иногда были расположены к еретикам, можно рассматривать как исключение, подтверждающее общее правило.

В гораздо большей степени с катарами были связаны братья другого ордена — госпитальеров. По мере становления орден Святого Иоанна завязывал все более тесные связи с графами Тулузскими, причем не только в Европе, но и на Ближнем Востоке. У госпитальеров имелось много владений на Юге, а в Триполи им принадлежала мощная крепость Крак-де-Шевалье, пожалованная Раймундом П Триполийским, знамепитым внуком Раймунда IV Тулузско- го. Естественно, во время Альбигойских войн они держали сторону наследников столь щедрых благодетелей. П.П. Рид утверждает, что рыцари-госпитальеры — в отличие от храмовников — были крепко связаны с катарами политическими и экономическими отношениями. Если орденам приходилось участвовать в военных действиях, то госпитальеры поддерживали Раймунда VI и Педро II, а рыцари-храмовники всегда с крайним тщанием исполняли свои обязанности в отношении папы и Святой церкви.

Как видно, Средневековье не отличалось одинаковостью чувств и мыслей и, несмотря на риск жестокого наказания, представляло собой эпоху расцвета ересей и духовных исканий.

Но сила католической церкви была велика; Рим не собирался легко сдавать свои позиции.

И в воздухе Окситании все настойчивей витала нервозность кануна событий, предчувствие грядущих бед.

ТРУБАДУРЫ

Трубадуры, отразившие в своей поэзии веселую легкость и жизнерадостную чувствешюсть Юга, не желали думать о тревогах и невзгодах, которые готовило им будущее. Лавандово-дымчатые дали полей Прованса и Лангедока, синее небо и еще более синее море, оливковые рощи и апельсиновые сады, знойные дни и сине-лиловые ночи рождали восхищение всем сущим и песни о любви и красоте.

Еще XI в. в Провансе возникло такое новое для Средневековья явление, как куртуазная поэзия. Оно началось с культа Прекрасной Дамы. Чтобы славить ее, провансаль- екая нация первая из веех наций Нового времени выработала литературный язык. В те времепа, когда не существовало печатных книг, устное творчество способствовало ренессансному подъему общества. Многие прекрасные стихи унесены временем в море забвения, по лучшие песни запоминали и пересказывали, и они разлетались по всей Европе, где некоторым из них посчастливилось быть записанными и дойти до наших дней.

И на Севере начинался общий духовный и материальный подъем. Строгий романский стиль окончательно устранился, уступив место более мягким готическим обычаям. Поднялась культура виноделия и выращивания фруктов, появились всевозможные утонченные привычки повседневной жизни, равно как элементы духовного образования и художественного творчества. Бесконечные разбойничьи набеги постепенно уходили в прошлое, общественное одобрение стали получать придворные формы поведения. Настоящему рыцарю наряду с войнами и турнирами необходимо было переживать любовные приключения. «Покорение — все равно кого, врага или женщины, — вот что становится жизненной задачей рыцаря, именно это приносит ему славу».